В этой публикации предлагаем Вашему вниманию отрывок из воспоминаний Юрия Кроткова. В воспоминаниях московского литератора можно обнаружить интересную историю о романтической поездке Пастернаков на Урал.
Впервые на Урале Б.Л. Пастернак оказался в 1915 г. В декабре 1914 он уехал в город Всеволодо-Вильву, затем он работал на химзаводе в Тихих горах помощником управляющего по финансовой отчетности. В феврале 1917 он вернулся в Москву.
Как пишет Д. Л. Быков, 8 июня 1932 года писатель с семьей выехал на Урал — в оргкомитет ФОСПа пришло приглашение от Свердловского обкома партии, выбор пал на Пастернака. Он не отказывался, поскольку Урал знал хорошо и надеялся показать жене Зинаиде Николаевне любимые с молодости места; условие поставил одно — взять с собой жену, пасынков и Наталью Блуменфельд, двоюродную сестру Нейгауза. Ее позвали воспитательницей к детям и платили за это; по воспоминаниям Зинаиды Николаевны, Туся «отлично ладила с детьми» и могла оставаться с ними на время разъездов Пастернака с женой по заводам и колхозам.
Пастернак обязан был привезти и опубликовать очерк (или поэму, если получится) о ходе коллективизации или индустриализации. Предполагалось вернуться в Москву не раньше осени. Сначала их поселили в гостинице «Урал» в Свердловске и прикрепили к столовой ОГПУ; нечего и говорить, что Пастернак относился к этой организации без восторга и кусок ему в горло не лез. Вдобавок ходить туда было — полтора часа в один конец.
«Тут отвратительный континентальный климат с резкими переходами от сильного холода к страшной жаре и дикая гомерическая пыль среднеазиатского города, все время перемащиваемого и исковыренного многочисленными стройками. Самумы эти неописуемы», — писал Пастернак первой жене [1].
По воспоминаниям Ю. Кроткова, после гостиницы "Большой Урал" Борис Леонидович выбрал район озера Шарташ. Обком партии дал указание отвести Пастернаку на озере Шарташ правительственную дачу и «прикрепить» к спецпитанию. Утром Борис Леонидович уходил из дому и возвращался к обеду усталый и мрачный. Тогда он, наблюдая различные строительства, говорил, что всё это напоминает ему «артельную обстановку», что всё это «стадная стандартизация, организованная посредственность». Он сравнивал картины строящегося Урала с картинами строившегося при Петре Первом города на Неве. Вокруг спецстоловой ходили оборванные, голодные люди с протянутыми руками — они просили хлеба. Охрана их прогоняла. Пастернак изнемогал. Он всё, что мог, отдавал голодающим. Однажды он вынес из столовой несколько ломтей черного хлеба и протянул их бабе, закутанной в шерстяной платок. Она сунула ему в руку десять рублей. Пастернак растерялся, а затем побежал за ней, чтобы вернуть эти десять рублей, заплаченные бабой за хлеб [2].
Д. Л. Быков сообщает, что о том, в каком состоянии он был после первого месяца свердловского творческого отпуска, можно судить по истории с переправой через Шарташ: однажды решили на лодке поплыть на другой берег озера за малиной. Долго собирали ягоды — тут поднялся ветер, на воде появились гребешки, и Пастернак настоял на немедленном возвращении. Жена Зинаида Николаевна предлагала переждать — он настаивал с каким-то самоубийственным отчаянием; в таких случаях урезонить его бывало трудно. Сели в лодку — он на весла, Туся Блуменфельд на руль, Зина с детьми на скамеечках; на середине озера волны стали перехлестывать через борт, их чуть не перевернуло. Катастрофа, та самая, родная — вечный и подспудный фон жизни — вновь пришла ему на выручку: когда возникла смертельная опасность, навстречу которой он интуитивно ринулся,— он немедленно обрел спокойствие и самообладание. Жена вспоминала, что на берегу он был «весь белый». Происшедшее вернуло ему спокойствие, он решительно потребовал, чтобы их отправили в Москву. Обкомовцы просили подождать неделю — достанут мягкий вагон; Пастернак уперся — поедем в жестком, но немедленно! Против его воли, им собрали с собой огромную корзину снеди и вручили на вокзале; Зинаида Николаевна, как Осип при Хлестакове в сцене с купцами, не дала ему отказаться от приношения. Поезд тронулся. Пастернак потребовал немедленно раздать продукты всем попутчикам. Зинаида Николаевна принялась его стыдить — нечем будет двое суток кормить детей!— он настаивал; она умудрилась кое-что припрятать и кормила детей тайно, выводя для этой цели в туалет. В Москве Пастернак явился в оргкомитет ФОСПа и заявил, что удрал с Урала «без задних ног», что писать ничего не будет и что увиденное им превосходит всякое человеческое разумение.
Сам поэт в 1958 году передавал впечатления от увиденного на Шарташе: "Это было такое нечеловеческое, невообразимое горе, такое страшное бедствие, что оно становилось уже как бы абстрактным, не укладывалось в границы сознания. Я заболел".
А Свердловский обком потом еще предъявил ему счет за все свои благодеяния, так что Пастернаку пришлось искать срочный заработок. Эта поездка навеки отбила у него охоту «изучать жизнь» в творческих командировках [1].
Ccылки:
1) Быков Д. Л., Борис Пастернак. М.: Молодая гвардия, 2012. С. 290-292.
2) Кротков Ю. Пастернаки // Грани. 1966. Вып. 60. С. 69-70.
Спасибо за внимание! Благодарим за дочитывания!
Если Вы знаете больше об истории этих мест, напишите комментарии!
