Взято из книги "Виктор Цой. Последний герой современного мифа". изд. "АСТ", Москва, 2019 год.
Вспоминает Элла Аграновская, заведующая отделом культуры в газете «Молодежь Эстонии» :
Стоял апрель 1988 года. В моем редакционном кабинете раздался звонок: вечером в Горхолле, по-русски звонко именовавшимся Дворец культуры и спорта им. В.И. Ленина, а по эстонски – просто Linnahall, будет выступать Виктор Цой.
Пауза. Видимо, мне надлежало заполнить ее восторгом. Но я к рок-музыке отношусь, скажем так, достаточно спокойно. Нет, конечно, знала, кто такой Виктор Цой, более того, истошных воплей на предмет того, что рок губителен для нашей молодежи, никогда не исторгала, но и армию фанатов на единицу своей персоны не стремилась пополнить. Впрочем, у Цоя их вполне достаточно без меня.
- Спасибо, скорее всего, не получится.
Звонившая, администратор малого зала, была моей личной знакомой, поэтому себе позволила.
- Ты в своем уме? Это же Цой! Виктор Цой! Отменяй все дела и приходи! Ты меня слышишь?
- Это Цой, Виктор Цой, я тебя слышу.
И тут беседа, если этот обмен маловразумительными междометиями можно назвать беседой, приняла неожиданный оборот.
- Приходи, пожалуйста, ты меня очень выручишь. И приводи всех, кто захочет. Дело в том, что идея устроить «рок-гостиную» и пригласить Цоя - на моей совести. Но я вовсе не уверена, что наберется публика. Если зал будет пустой, начальство меня убьет.
Как уже отмечалось выше, я не была поклонницей рока, но все же руководила отделом культуры в газете «Молодежь Эстонии», той самой Эстонии, где, в отличие от других республик, никогда не делали вид, что рок-музыки у нас нет, более того, регулярно устраивали рок-фестивали.
Пустой зал на концерте Цоя - более абсурдное предположение трудно было придумать. Оказалось, доля истины в этих словах проглядывала: во-первых, концерт по каким-то причинам широко не рекламировался, во-вторых, Цой приехал один. Точнее, с женой Марьяной, но без группы «КИНО»: в малом зале был запланирован сольный концерт: Виктор Цой с гитарой.
Это резко меняло дело, поскольку, если совсем уж откровенно, громких звуков органически не выношу.
Если бы я сейчас решила начертать нечто вроде рецензии, на мониторе компьютера выскочили бы пылкие фразы про то, что это был незабываемый концерт - уникальный тембр голоса, лаконичная ритмика, отрывистые звуки негромкой гитары, угасающие в тишине. И все было бы сущей правдой, изрядно приправленной сиропом, что, безусловно, не про Цоя.
На протяжении всего концерта меня преследовали неконтролируемые ассоциации: мне 14 лет, я впервые слушаю песни Александра Вертинского. Кумир интеллигенции первой половины ХХ века, он давно вернулся из эмиграции, получил разрешение гастролировать, но только в провинции, к столичной сцене и к массовому слушателю допущен не был. Изданную в США пластинку, большую, намного толще, чем наши, моим родителям подарили друзья. Названия песен написаны по-русски, но латиницей. Щелчок, первые аккорды – и я на всю жизнь оказалась во власти этого странного, безголосого, поющего сердцем поэта.
Потом, в интервью, спросила Цоя про Вертинского. И услышала ответ, которого подсознательно ждала: «Вот Вертинскому мы верим. Как человеку, который чист душой…» . И на всю жизнь поверила Виктору Цою.
А пока, скрежеща зубами, пережидаю - нескончаемую череду фанатов с неуемным изъявлением восторгов, автографы на случайных бумажках, изнурительную процедуру под названием «можно с вами сфотографироваться?». Кумир продвинутой молодежи второй половины ХХ века редкостно терпелив.
Господи, наконец-то!
«А, может, поговорим завтра? Встретимся здесь же и поговорим», - говорит просительно. «Давайте завтра вас сфотографируют для газеты, а поговорим сегодня. У меня ребенок болеет. Не знаю, как сложится завтрашний день».
Цой вопросительно взглянул не Марьяну (они тоже были молодыми родителями) и, не дожидаясь ответного взгляда, соглашается: «А давайте!».
Мы присели в гримерке напротив друг друга. «Вы меня не помните?», - спрашивает он неожиданно. Вопрос непонятен, что и выражаю недоуменным взглядом.
«А я к вам в редакцию приходил, с Курехиным…». – «Ааа… Ну да… Разумеется, помню».
Помнила смутно. Курехин вошел, занял все пространство моего небольшого кабинета - и заискрился фейерверк остроумия. А ведь точно, с ним был приятный, скромный мальчик…
Сглаживая неловкость, быстро выпаливаю первый вопрос: «Скажите, Виктор, вам часто приходится выступать в такой тихой аудитории?».
На следующий день мне все же пришлось сопроводить фотографа Николая Шарубина на съемку, поскольку он категорически отказался проследовать в Горхолл в гордом одиночестве.
Вечером в большом зале ожидалась творческая встреча с известными кинематографистами. Шумная компания приезжих гостей заполнила служебное кафе Горхолла. За самым дальним столиком примостились Цой и Марьяна. Пробираясь к ним и близоруко щурясь, сначала не заметила Зиновия Гердта, с которым была знакома лет десять. Зиновий Ефимович помахал мне рукой. Я заметалась. Подлетела к Цою: «Извините, пожалуйста. Здесь Гердт, надо подойти… Вы ведь знаете Гердта?». Цой серьезно кивнул: «Конечно, знаю. Ну, не лично, но вообще знаю. Не волнуйтесь, мы подождем». Шарубин остался с Марьяной и Виктором. Я помчалась здороваться с Гердтом…
Позировал Цой на пустой автомобильной парковке рядом с серым саркофагом Горхолла. Это не оговорка - именно позировал, послушно устремляя взгляд в объектив. На ветру развевались белый шарф, полы черного пальто. Мелькнула мысль: белый, черный, серый – как выразительно смотрелось бы в цвете, жаль, пленка черно-белая. Велика ли разница при таком богатстве палитры? Тот, кто сечет в фотографии, меня поймет.
Интервью вышло в газете через несколько дней. В подзаголовке было сказано: «С лидером ленинградской рок-группы «КИНО» Виктором Цоем по многочисленным просьбам читателей беседует наш корреспондент». Фамилии корреспондента не было. По нынешним временам, причина совершенно идиотская: за своей подписью мне надо было срочно опубликовать другой материал, а ставить фамилию автора дважды было не принято.
Конечно, можно было с этим интервью повременить, но фанаты достали звонками - «Когда про Цоя напечатаете?». Надоело от них отбиваться. Изумленные столь неуместной анонимностью коллеги – ведь это же Цой, Виктор Цой! - крутили пальцем у виска.
P.S. Фотографию стащили из редакционного архива в день выхода газеты.
