Данную книгу мне прислал участник данных действий, он же и автор этих воспоминаний. Выставлять буду несколькими частями т.к. относительно но книга большая. Описание и пунктуация сохранены и не изменены.
Воскресение
Шёл 1988 год. В бывшем Советском Союзе, в августе, в настроениях простого люда царствовала мысль об отпуске и весёлом времяпровождении вне зависимости от личной деятельности и любых забот. Общество дееспособных отпускников делилось на две неравные части: бывших и будущих. Всякий, кто вспоминает прошедшие дни отдыха - грустен и весел одновременно. Другие - свои будущие отдых и предвкушают…
Мне выпало в августе того года иное: вернуться в жизнь, на военную службу из медицинского онкологического научно-исследовательского клинического учреждения после длительного, в течение десяти месяцев, травмирующего лечения ракового заболевания.
В военный госпиталь, как правило, медицинский персонал и пациенты прибывают ранним утром. В восемь утра я пришёл, одетый в повседневную военную форму, пребывая в лёгком волнении, выбрал стул среди прочих, расставленных рядом с дверьми в кабинеты и сел в коридоре для ожидания своего лечащего врача в отделении торакальной хирургии.
Принципы и правила лечения в медицинских учреждениях бывшего СССР, права и обязанности больного-военнослужащего, находившегося на излечении в другом учреждении, обязывали прибыть и представиться туда, в данном случае, в военный госпиталь, откуда он был командирован в «безнадёжный» контингент «списанных из жизни» людей всех возрастов, званий и регалий.
Для меня, офицера, это было предельно понятно, что даже смертельно больной военнослужащий в военном госпитале продолжает служить, мыслить и жить в измерении воинских уставов и приказов командования. Мой лечащий врач, по должности, для меня - воинский начальник со всеми правами воинских уставов. В коридоре стоял лёгкий шум. За полуоткрытыми дверями кабинетов и палат слышалось звяканье инструментов, едва слышный звон стекла, повелительные ноты в коротких фразах медицинских сестёр, молящие просьбы больных, - жизнь в хирургическом торакальном отделении пульсировала в обычном режиме.
События дня в сознании каждого «серьёзного» больного прокручивались как в колесе Сансары нашей вселенной.
Дежурная сестра, увидев меня, вероятно, оценив мой белый халат, взятый в гардеробе вестибюля первого этажа лечебного корпуса, как посвящённого в правила учреждения, улыбнулась и строго спросила:
- Вы к кому?
Негромко спокойно отвечаю:
- К начальнику отделения полковнику Николаенко.
- Ждите, вас вызовут.
Ответ молодой женщины в белоснежном халате, колпаке в виде пилотки на голове, был короткий, как щелчок. С красивым овальным лицом, внимательными серыми глазами, без какой либо косметики, с небольшой косой светлых волос, среднего роста, возраста лет больше тридцати, в моём состоянии волнения, она, казалась мне, имела все шансы быть библейской Мадонной.
«Красотка», на мой взгляд, может кому то и жена, а в манерах и движениях, определённо была военнослужащей и вполне осмысленно перемещалась, с папками и небольшими предметами в руках, в пространстве небольшого холла. Помещение с тремя стенами служило дежурным сестрам открытым кабинетом с письменным столом, стоящими на нём телефоном и настольной электролампой с абажуром, тремя стеклянными шкафами с медикаментами.
Такая «грация» пропадает, «танец с саблями» - подумалось мне на оперный манер восприятия. О «своём» мыслить не хотелось, про «секс» я забыл после облучения…
Изучение всех настенных плакатов о здоровье, напротив моего стула, заняло минут двадцать и не удовлетворило, - старьё...
Наконец-то послышались шаги вошедшего человека в коридор, и показался полковник в военной форме.
Он взглянул на меня и, сделав лёгкий поклон головы в мою сторону, спокойно начал открывать дверь кабинета Начальника отделения, проворачивая плоским ключом замок, вошёл и закрылся.
Спустя пять минут, дежурная сестра подошла к двери и, постучав, получив ответ «войдите», скрылась в дверном проёме кабинета с коротким докладом. Весь текст остался неуслышанным, как тихо сказанным, вероятно, по служебной необходимости, но обращение «товарищ полковник» громко прозвучало после слова «разрешите».
Через шесть-семь минут, дежурная была на своём месте и приветствовала прибывающих на службу врачей и медсестёр отделения.
Скоро начнётся врачебный обход больных в составе всего лечащего персонала отделения, подумалось мне. Я терпеливо ждал.
Больные возвращались из столовой после завтрака и двери восьми госпитальных палат были везде открыты для проветривания, слышны были голоса входивших и короткие реплики о здравии - здоровье и политических новостях. Наверное, думалось мне, в укладе жизни госпиталей всего мира столетиями ничего не меняется. Подобный распорядок вещей был и будет всегда.
Культура сообщества, господствующая социологическая парадигма в виде всех составляющих структур власти, именно вся власть в больницах любой страны, выражают истинное отношение к человеку и его болезням.
Чем выше ценность жизни, тем лучше лечат и больше тратят за улыбки выздоравливающих людей…
Определение симптомов и диагноза заболевания больного, поиск именно для него нужных лекарств, во все времена были главной проблемой лечебного процесса, а путь к восстановлению организма хорошо известен и остался неизменен: человек – есть то, что он ест…
Суть дела не в цене и вкусе, а в знании природных гармоний организма и возможностях личности в критические моменты испытаний близким дыханием смерти.
Такие правильные мысли для армейского капитана, высказанные вслух, всегда были большой крамолой среди офицеров и, «не приведи, Господи…», политического звена. Я помалкивал среди сослуживцев, мои «афганские» наградные нашивки возбуждали ко мне слишком нездоровый интерес.
Кому-то поручали делать «нехорошие» высказывания, а мои сослуживцы - «простофили», потом страдали от реакции начальства, как свидетели и участники разговоров на «скользкие» темы.
События в коридоре быстро развивались, как мне привиделось, по планам «создателя» всего сущего бытия: объявлялись врачебные заключения и вердикты, вершились судьбы, судьбы и судьбы всех заболевших и раненных солдат и офицеров, доставленных из Афганистана и других, в те годы, «секретных» мест планеты. Казалось, кому то в жизни прощалось всё, а другому соседу по палате звучал приговор: лечиться, лечиться и учиться лечиться… Радость и горе стояли рядом для сотен больных, с ранениями и болезнями, молодых мужчин.
«Суд Божий…» - подумалось мне, - «Опять попал…». Я ждал своего часа объявления мне врачебного приговора после лечения.
«Жить – не жить?» - это уже не для меня.
«Жить или служить?» - для меня стоял вопрос…
Год назад, известный в мировой науке, в Советском Союзе, ведущий проблемы лечения онкологических заболеваний методом лучевой терапии в Беларуси, доктор наук, профессор Галина Муравская предъявила моей личности ультиматум: «Лечение или смерть!». Попробуй, не подчинись…
Там, в онкологической клинике, моё «существо» было подвергнуто воздействию жёсткого рентгеновского излучения и биохимических лекарств. Я был тысячу раз за девять месяцев исколот разными иглами для шприцов и капельниц. Моё тело напоминало кухонный дуршлаг. Живых мест на теле было немного, в основном интимные. Жить захочешь, будешь терпеть все «новшества» отечественной медицины.
Очень жаль, думалось мне, что наша наука не признаёт ни шаманов, ни хиллеров-хирургов Индонезии, где больных не режут, как свиней от горла до пят, а просто истинно врачуют, заговаривают и творят нечто, без дырок в теле, по древним знаниям о системах организма человека.
Больше двадцати переливаний крови оставили меня в живых после многократного убийства организма двумя тысячами семьсот рентген на квадратные сантиметры участков облучения моего тела и внутривенных вливаний химиотерапии в течение года.
После двух лет афганской войны, в Кандагаре, это было очень крутое решение небес, именно так «обуздать» работу моих мозгов. Руководящий орган, подобно звёздной галактике моего организма, сознания и личности в лихорадочном темпе каждой клеткой осмысливал после возвращения из клинической больницы произошедшее чудо моего выживания.