1852
Былъ целый день на охоте, ранилъ свинью, к[оторую] убилъ после Яп[ишка]. Горло побаливаетъ. —
1856
[Петербургъ.] Прiехалъ, б[ылъ] у Констант[инова], онъ славный, В[еликiй] К[нязь] знаетъ про песню. Ездилъ объясняться съ Екимахомъ молодцомъ, гимнастика, обедалъ дома одинъ, вечеромъ Дружининъ и Анненковъ, немного тяжело съ первымъ.
1857
Ничего не могъ писать, отъ С[ережи] пошелъ въ Советъ, прочелъ Nord. Къ Арсеньевымъ, не засталъ. Дома обедалъ съ т[етушкой] Полиной. Вечеромъ читалъ Донкихота и ездилъ въ баню. —
1865
6, 7 Nоября. Вчера не записал. Был нездоров и оттого запустился. Болезнь однако похожа на простуду. Писал много, всё неудачно. Но идет вперед. Чорт их дери, записки! Жить, так жить, а умирать стараться не надо.
1889
Я. П. Получил письмо от Черт[кова], что они хотят жить в Тул[е]. Очень рад. Ездил на Козл[овку], а после завтрака в Тулу. Приятно проехался, но всё это какое-то увеселение себя жалкое. Дочел Облом[ова]. Как бедно! Получаю известия, что Кр[ейцерова] Сон[ата] действует, и радуюсь. Это нехорошо. Нынче в Туле, глядя на всю суету и глупость и гадость жизни, думал: Не надо, как я прежде, бывало, негодовать на глупость жизни, отчаяваться. Всё это признаки неверия. Теперь у меня больше веры. Я знаю, что всё это кипит в котле и варится или закисает и сварится и закиснет. Так чего же я хочу? Чтоб не двигалось? Чтобы люди не ошибались и не страдали? Да ведь это одно средство познания своих ошибок и исправления пути. Одни сами себя исправляют, другие других, третьи.... Все делают дело Божье, хотят или нет. И как хорошо хотеть. Пишу так и на меня находит сомненье — нет ли тут преувеличения, сантиментальничанья, философски христианского — cant’a нет ли. Опасаюсь этого. Нет ничего ужаснее, как пересолить хорошее, пережарить. Вот где именно «чуть-чуть» Брюловское. Теперь 9, иду наверх.
На верху говорил с Ал[ексеем] М[итрофановичем]. Он возражает мне о том, что наука может указать нравственный закон, что электричество как-то указывает на необходимость взаимности. Он читает всё это время «О жизни». Читает это и не видит, что он говорит то самое (только дурно), что я высказал хорошо и старательно опроверг в этой книге, именно чтобы, отвернувшись от предмета, по тени, бросаемой им, изучать его. Да, невозможно ничего доказывать людям, т. е. невозможно собственно опровергать заблуждения людей: у каждого из заблуждающихся есть свое особенное заблуждение. И когда ты хочешь опровергнуть их, ты собираешь в одно типическое заблуждение всё, но у каждого свое и пот[ому], ч[то] у него свое особенное заблуждение, он считает, что ты не опроверг его. Ему кажется, что ты о другом. Да и в самом деле, как поспеть за всеми! И потому опровергать, полемизировать никогда не надо. Художественно только можно действовать на тех, к[оторые] заблуждаются, делать то, что хочешь делать полемикой. Художеством его, заблуждающегося, захватишь совсем с потрохами и увлечешь куда надо. Излагать новые выводы мысли, рассуждая логически — можно, но спорить, опровергать нельзя, надо увлекать.
С детьми разговаривали о жизни, о темных; они оказывается уже на стороне Фомича против Горбунова и др[угих], упрек, что он замарал с.... Бедные, они уже испорчены. — Да, главное дело в соблазнах, то, что то что-то, что приятно, кажется естественным, совсем естественным, и то, что естественно, кажется разумным. Лег поздно. Дети больны, С[оня] раздраж[ена]. Я апатичен. Сплю.
1890
Я. П. Встал рано, ходил. Сильный мороз. Писал, всё так же плохо. Иногда думаю, что я лишился силы и способности выражать свои мысли так, как я их выражал прежде, и пот[ому] недоволен теперешним слабым выраженьем. И надо кончить. Это ничего. Мне не жалко. И очень хорошо так, как есть. (Молитва окрепляет и очищает, радует меня.) Но беспокоит сомненье: мож[ет] б[ыть], я должен писать. И потому я пытаюсь и буду пытаться служить этим, т[ак] к[ак] другим ничем не умею так же полезно служить.
Вчера вечером получил длинное, длинное письмо от Арк. Алехина. Он осуждает себя за то, что он два внешние условия выставил в общине — труд и безбрачие, и говорит, что это задушило жизнь общины. Хорошее письмо. Вечером был Раевс[кий]. Он порадовал меня своим духовным ростом. Алех[ин] пишет, что две вещи он не сделал, к к[оторым] его тянуло, и как желает знать о них мое мнение: 1) не написал декларацию своих религиозных основ жизни, и 2) протест против карийских ужасов. Я всю ночь видел его во сне и говорил с ним.
И во сне об этих двух его предположениях говорил ему то, что я не перестаю думать и на яву, а именно: декларацию, провозглашение основ своей жизни, хорошо и даже нужно сделать. Нужно это для того, чтобы знали единоверцы и враги, чего они могут и должны ожидать от меня; для того еще, чтобы сжечь свои корабли, кот[орые] часто мешают. Второе же — протест против жестокости на Каре не нужен: вся жизнь наша должна быть протестом против всякого зла.
1892
Вчера был Поша из Бегичевки. Нужда там велика.
1895
Я. П. Немного писал эти два дня новое Воскр[есение]. Совестно вспомнить, как пошло я начал с него. До сих пор радуюсь, думая об этой работе так, как начал. Немного рубил. Ездил в Овсян[никово], хорошо беседовал с М[арьей] А[лександровной] и И[ваном] И[вановичем]. Был помощник Вальца и француз с стихотвореньем — глупый. Радостное письмо от С[они]. Неужели совершится полное духовное единение? Помоги, Отец. —
1896
Я. П. Е. б. ж.
1900
М. Е. б. ж.
Мне очень было тяжело до техъ поръ, пока не созналъ того, что это то одно и нужно мне: нужно готовитъ не [къ] будущей жизни себя, а живя хорошо этой жизнью, готовить будущую жизнь.
1) Человекъ живетъ сначала для своего временнаго, преходящаго существа и какъ будто удовлетворяется, потомъ приходитъ сознанiе нетвердости того, на чтò громоздишь, потомъ видишь, что единственно живое это — духовное существо, которому не нужно то, чтò делалъ для себя — тела (напротивъ, вредно), начинаешь чувствовать, что смыслъ только одинъ: въ удовлетворенiи того существа, к[оторое] не умираетъ — духовнаго. Удовлетворяетъ же это сущест[во] только добро — совершенствованiе въ добре — одно: любовь.
Но знать это и жить этимъ две разныя вещи. Я спустился съ горы, на к[оторой] я жилъ для своихъ радостей (мне не нужно ихъ), но еще только пытаюсь подняться на гору — жизни для совершенствован[iя], любви — только порывами двигаюсь. Большей же частью нахожусь въ мертвой точке, спустившись съ одной горы и не поднявшись еще на другую.
2) Думалъ о трехъ статьяхъ: 1) Письмо Китайцамъ, 2) О томъ, что все на убiйст[ве], и 3) что у насъ quasi христiанъ нетъ никакой религiи. Объ этомъ много думалъ хорошаго, гуляя нын[че]:
1) О могуществе человека дикаго, смягчаемаго патрiарх[альнымъ] гостепрiимствомъ; 2) о страшномъ могуществе нашего мiра, ничемъ не смягчаемомъ; 3) о томъ, что историч[еская] судьба застави[ла] принять христiанство, и 4) главное, о томъ, что техника: порохъ, ружья, телеграфы даютъ подобiе мира, скрываютъ постоянно убiйство и[ли] угрозу его.
1909
Не только 6-е, но и 7-е — нынче.
Вчера утром получил прекрасное письмо от Полилова о Г[енри] Дж[ордже] и отвечал ему и еще что-то приятное, — педагогика Т[олстого] по-болгарски. Поправлял Рекрутов. Вышло порядочно. Вечер тоже занимался поправками письма Полилову и Рекрутами. Нынче оч[ень] дурно, беспокойно спал. Тревожные мысли. Неприятно отсутствие открыто[сти] и правды в отношениях с людьми. Но понял, что всё это физическое недомогание. Да, вчера утром был тяжелый студент проситель из Киева. Трудно было, но надо было лучше, душевнее обойтись. Сегодня опять поправля[л] письмо Полилову, прочел и написал письма и начал поправлять сон.
Ездил верхом с Сашей, ложусь спать перед обедом. Это к 7-му. После обеда читал Горького, слабо. Нет главного — чувства меры, — знаменатель велик.