1852
Отъ зари до зари ездилъ верхомъ. Былъ у Оголина и болталъ съ Епишк[ой]. Ленюсь. Вчера было очень грустно по случаю письма Беерши. Хотелъ писать ей. Лучше молчать, а грустно. —
1853
Здоровье мое совершенно хорошо; но зато морально я очень опустился. Целый день ни одной мысли, ни однаго наблюденiя, несмотря на то, что читалъ Араго, поправлялъ Отрочество, которое переписываетъ Акршевскiй, и пришли изъ пустого Набега. 6 Ноября. Занятiя. —
1856
Выехалъ съ Тишк[евичемъ] и Волконскимъ. Дорогой читалъ Little Dorrit, спалъ славно.
1857
Всталъ въ 11. Болтовня съ С[ережей]. Въ 1/2 ч. пошелъ ходить, къ С[ергею] Горчак[ову] (не за сталъ). Къ Л[изавете] Дьяковой, съ ней неловко, къ Сухотину. А[лександринъ] прелесть. Положительно, женщина, более всехъ другихъ прельщающая меня. Говорилъ съ ней о женитьбе. Зачемъ я не сказалъ ей всё. Дома прiятно. Вечеромъ поехали съ М[ашинькой] къ Перфильевымъ. Добрые и весьма честные люди; по своему. Дома Сер[ежа] скакалъ къ цыган[амъ] и въ карты. Справедливо названъ Сергеусомъ. Легъ раньше. Какъ-то старо и грустно. Вчера виделъ Новикова, нынче Орлова. Везде постыдныя воспоминанiя. Время писать Юность.
1861
С утра писал дневник, порядочно. Матерьяла бездна. В школе занимался, анализ — ощупыванье.
П[етр] В[асильевич] пьянствовал. Гимнаст[ика]. Прочел Перевлевского — не то. После обеда напрасно пел. Вечером писанье не шло. Работается еще — что дальше будет.
1873
Еду на порошу. Я с молода стал преждевременно анализировать всё и немилостиво разрушать. Я часто боялся, думал — у меня ничего не останется целого; но вот я стареюсь, а у меня целого и невредимого много, больше, чем у других людей. Орудие ли анализа у меня было крепко или выбор верен, но уже давно я более не разрушаю; а целыми остались у меня непоколеблены — любовь к одной женщине, дети и всякое отнош[ение] к ним, наука, искусство — настоящие, без соображен[ий] величия, а с соображением настоящности наивного, охоты — к деревне, порою к севру... и всё? Это ужасно много. У моих сверстников, веривших во всё, когда я всё разрушал, нет и 1/100 того. Montaigne. La pointe à la sauce.
1889
Я. П. Начал писать опять снача[ла] об искусстве; немного написал не дурно; но мало и не тянет продолжать.
Нечего делать. Не надо насиловать. Вечером приехал новый фр[анцуз]. Живее Л[амбера]. И участник и сочувственник Armée du Salut. Ал[ексей] Митр[офанович] страшно предан Раевским. От Левы получили письмо. Он оправдывает себя в В. Я написал ему рано утром. Не спалось. С[оня] больна лихорадка. С М[ашей] мало вижусь и мне лишение. Я очень нравственно упал. Ничего не хочется, апатия. Сомнений нет, но и стремлений и радости нет. Лег раньше.
1890
Я. П. Много дней пропустил. Дни были хорошие — молитва и труд. — Нынче встал в 7, гулял, молился. Молитва всё усложняется и всё живая. Потом писал о непротивлении, до 2-х часов — о церкви. Очень устал, голова заболела. Но, кажется, выбираюсь на дорогу. Завтрашняя работа ясно определилась в голове — именно, разъяснение характера учения Х[риста], как идеала. Потом заснул, ходил, нынче снег, обедал, отдыхал. И чувствую себя слабым, читал. Запишу и пойду чай пить. Вчера 4. — Так же провел день. Вчера был Илья. И его обидели. К нему холодны. Я начал говорить с ним о том, что важно только жить лучше. Ему неинтересно. Читал вечером брошюры Альфы, отобрал и послал Калмыковой и написал 3 письмеца: Калм[ыковой], Леве и еще кому-то.
3-го. Были Бергеры и Раевский. Он спорил с Машей, защищая православие. Утро писал. 2-го. Был Сережа с Верой. [Вымарана одна строка.] разговорами. Да, вот дойти до того, чтобы не трогало это, а было материалом для работы, простить от сердца, тогда и нам простится, т. е. наше прошедшее не будет тяготить нас. Познаете истину, и истина освободит вас. Пишу всё это время так в этом дневнике, что никто не поймет меня. Читал биографию Бруно. Хорошо изложение его миросозерцания: бытие, порядок, гармония — дух, разум, любовь. Не дурен Б[лудный] с[ын] Ахшарумова. —
Думал: молитва, к[оторой] молиться всегда, чтобы не впадать в напасть, для меня такая: помни, что ты посланник Бога — любви — от него исшел и к нему идешь.
Думал: Я вспомнил, как я играл в карты, выигрывал деньги, и как я смотрел на них, как на естественное, законное средство наслаждений. — И тени сомнения не б[ыло]. И я любил их. Деньги были для меня тогда нечто основное. За ним ничего не было. Так теперь многие смотрят. Подумал еще по случаю спора мальчика Раевского с М[ашей] о православии, о том, как страшно должно быть усумниться в вере детской. Инстинктом чувствуется, что надо будет искать, трудиться: оттолкнуться от берега и пуститься в море. —
От ложного учения церкви, перенесшего центр тяжести религиозный из области нравствен[ного] учения в внешнее богопочитание и определение того, что есть, потеряно знание того, что должно. А мы не можем знать того, что есть, а можем знать только то, что должно.
Все эти дни чувствовал себя хуже; но все-таки вполне доволен своим состоянием и благодарю за него Бога. Рассказывали об убийстве 3-х невинных вольноопредел[яющихся]. — То было 6, а не 5.
1891
Сегодня 6-е утро Ноября. Бегичевка. Устроены наши 3 столовые. Я написал в газету о том, есть ли хлеб, и начал рассказ: Кто прав? Девочки хорошо заняты. Поправил еще 7-ю и 8-ю главы. Здоров. Письмо из Англии с предложением быть посредник[ом] помощи. Два письма от Сони. Мне не перестает быть грустно за нее и от нее. Вчера, молясь Богу о том, чтобы избавиться от соблазна гордости, о смирении, подумал, что, если я хочу смирения, то хочу того, что смиряет, и стал молиться (с робостью), чтоб мне послано было унижение. Да, надо молиться о том, что находишь добром, о страданиях, унижениях, если ты их считаешь добром. Или не считай добром.
Вчера поправил присланную Гротом корект[уру] о голоде. Нынче думал к Сергию.
Надо, чтобы он боролся с гордостью, чтоб попал в тот ложный круг, при к[отором] смирение оказывается гордостью; чувствовал бы безвыходность своей гордости и только после падения и позора почувствовал бы, что он вырвался из этого ложного круга и может быть точно смирен[ен]. И счастье вырваться из рук дьявола и почувствовать себя в объятиях Бога.
1892
Почти месяц не писал. Сегодня 6 Ноября. Всё то же. Так же живет Попов, переписывает, а я по утрам пишу, выпускаю весь заряд и потом уж чуть брежусь. Иногда пишу письмо. За это время были письма от Хилкова. Работа идет над заключением. Приближаюсь к концу, но не конец. Соня в Москве с детьми. Бывают дурные периоды. Один я пережил недели три тому назад, один недавно по отношению П[опова]. — Возненавидел его. Но поборол, кажется. Его надо, должно любить, а я ненавижу. Лева в Петерб[урге]. Я его все больше люблю. Девочек тоже. Отчет кончил. Думал за это время кое-что хорош[ее], к[оторое] забыл. Записано следующее:
1) Верочка подошла к шкапу, понюхала и говорит: как пахнет детством. М[аша] подошла: да, совершенно детство, и радостно улыбается. Я подошел, понюхал — а у меня очень тонкое чутье — ничем не пахнет. Они чувствуют чуть заметный запах, п[отому] ч[то] этот запах соединился с сильным сознанием радости жизни. Если бы этот запах был еще слабее, если бы он был доведен до бесконечно малого, но совпадал бы с сильным чувством жизни, он был бы слышен. Всё то, что пленяет нас в этой жизни, красота, это то, что соединилось с сильным сознанием жизни до рождения. Некоторое —п[отому], ч[то] оно нужно вперед, некоторое — п[отому], ч[то] оно прежде было. Впрочем, в истинной жизни нет ни прежде, ни после. Только то, что сильно чувствуешь, это какой-нибудь момент жизни. (Неясно.)
2) Что такое я (организм)? Я какой-то центр, в к[отором] обменивается материя. Быстрота, энергия этого обмена материи совпадает с радостью жизни. Энергия эта всё ослабевает, обмен всё замедляется, замедляется и наконец прекращается, и центр переходит в другое место.
3) Если презирать человека, не будешь вполне добр к нему. Если ж очень уважать чел[овека], тоже будешь слишком много требовать и не будешь вполне добр к чел[овеку].
Для доброго отношения к чел[овеку] нужно прирезать его, как слабое человеческое существо, и уважать его, как NN.
4) Злой человек! Негодяй, мерзавец, злодей! Преступник. Страшный! Люди слишком слабы и жалки, для того чтобы они могли быть злы. Все они хотят быть добры, только не умеют, не могут. Это неумение быть добрым и есть то, что мы называем злым.
5) От Страхова письмо о декадентах. Ведь это опять искусство для искусства. Опять узкие носки и панталоны после широких, но с оттенком нового времени. Нынешние декаденты, Baudelaire, говорят, что для поэзии нужны крайности добра и крайности зла. Что без этого нет поэзии. Что стремление к одному добру уничтожает контрасты и потому поэзию. Напрасно они беспокоятся. Зло так сильно — это весь фон — что оно всегда тут для контраста. Если же признавать его, то оно всё затянет, будет одно зло, и не будет контраста. Даже и зла не будет — будет ничего. Для того, чтобы был контраст и чтобы было зло, надо всеми силами стремиться к добру.
За это время был студент Медиц[инской] Академии Соболевский, приехавший поправлять меня и внушить мне, что понятие о Боге есть остаток варварства. Я постыдно горячился на его глупость и наговорил ему грубостей и огорчил его.
1895
Я. П. Е. б. ж.
1896
Жив. 3-й день продолжаю писать об искусстве. Кажется хорошо. По крайней мере, пишется охотно и легко. С[оня] нынче уехала. И хорошо с ней и нехорошо. Лев[а] уехал с женой к Илье. Мне стыдно, что мне легче. Получил письмо хорошее от Vanderveer, написал письмо еще н[ачальнику] ба[тальона] на Кавк[азе]. Чертк[ов] прислал копию своего такого же письма. Нынче верхом ездил в Тулу, чудный день и ночь. Сейчас иду гулять навстречу девочк[ам]. Думал:
1) Естественные науки, когда хотят определить самую сущность вещей, впадают в грубый матерьялизм, т. е. невежество. Таковы кроме турбильонов Декарта и атомы, и эфир, и происхождение видов. Всё, что могу сказать: это то, что представляется мне так. Точно так же, как представляется мне свод небесный круглым, но я знаю, что он не круглый, а представляется мне таким только п[отому], ч[то] мое зрение во все стороны хватает на один и тот же радиус.
2) Высшее совершенство искусства это его космополитизм. А у нас теперь напротив оно всё больше и больше обособляется, хоть не по народам, то по сословиям.
3) Утонченность искусства и сила его всегда обратно пропорциональны.
4) Консерватизм в том.... так записано, а что, не помню теперь.
5) Отчего приятно ехать? Оттого, что это — самая эмблема жизни. Жизнь — едешь.
Хотел идти гулять. Девочки вернул[ись] милые, добрые. —
1900
Москва. Утро. Три дня, какъ прiехалъ сюда. Переездъ до станцiи б[ылъ] тяжел[ый], пересилилъ, усталъ и разстроился животомъ. Все время нездоровъ и ничего не писалъ. Палецъ тоже болитъ. Только письма справилъ. Записывать нечего.
1909
Е[сли] б[уду] ж[ив].