Вчера улица Писарева оказалась сразу в июле и где-то в семидесятых. Залитая солнцем, она представляла собой островок тепла и покоя, еще немного и все на ней достигли бы коммунизма, как рая. Мы шли с мамой и увлеченно болтали, в то время как я услышала чей-то голос: «псс, дамочка…». Я оглянулась, около подъезда супружеская пара выгружала из машины вещи, вряд ли это могли быть они. Пожав плечами, я пошла дальше и снова услышала «пссссс, дамочка, псссс!», я снова остановилась, мама тоже. Оглянувшись еще раз, я заметила кота. Он сидел за своего рода контрфорсом, поэтому я его и не увидела. «Черный сказал, ты это, того самого…еда у тебя есть». «Есть», ответила я и кивнув маме, мол, я сейчас, подошла к коту, высыпая корм. «Ты кто?», спросила я. «Толик Форточник», не отвлекаясь от еды, ответил кот. Меня удивило насколько смело он держался на оживленной улице, как полукриминальная шпана, чувствующая себя по-хозяйски на своей улице. Толик поводил чуткими ушами как радарами, и казалось знал обо мне уже всё и даже больше чем я сама о себе. «Тонкий психолог и бандит», подумала я и поспешила за мамой.
Через полчаса мы возвращались назад по другой стороне улицы. Шагая мимо проходной кондитерской фабрики имени Самойловой, я увидела знакомого уже Чёрного. В составе еще двух незнакомых котов, Чёрный тихо и настойчиво шел прямо на охранника кондитерской фабрики. Я услышала кошачье: «а если найду?» и, пожелав охраннику сил и душевного равновесия пошла с мамой дальше.
Про Толика и его проницательность я не ошибалась. На следующее утро, выйдя на кухню, я застала драку между Толиком и Глашей, соседской полосатой кошкой, которая как Цербер охраняла крышу пристройки, на которую через кухонную форточку ходят гулять Глаша и Черныш. Толик похоже брал на абордаж именно форточку, что, учитывая его прозвище, совершенно не удивительно. Короткая схватка Глаши и Толика, замешанная на такой обсценной лексике обоих, что даже я выросшая в деревне, потеряла дар речи, по всей видимости закончилась не в пользу Толика Форточника. Но он не ретировался, а уходил, с достоинством хулигана, медленно садируя престарелую Глашу и всем своим видом обещая вернуться.
