- Сосна - превосходное, отличное дерево. Неприхотливое, как русский мужик. Растет на песчанике и на болото даже лезет, а вон видите, - показывает дядя Ваня палкой в сторону Лысой горы, - на самом обрыве - сосны. Почти на голом камне живут. Молодцы ! - Цы - цы - ы - ы ! - разносится в морозном воздухе.
Падают снежные шапки, словно сосны бьют нам челом, и мы вслед за дядей Ваней летим вниз, в самый распадок. Отдыхаем у лиственницы. Пикой взметнулась ввысь, словно на страже стоит, не дрогнет, не шелохнется...
Крепкое дерево, поглаживает ствол дядя Ваня, - знаменитому дубу не уступит. По триста лет стоят избы, сработанные нашими дедами. Ни гнили, ни плесени не боятся. Тяжеловаты только, по реке без мудрости, не сплавишь. Вот и чередуют ее, когда плоты вяжут: сосна, лиственница, и без всякого перехода :
- Но больше всего я люблю все - таки березку. Материал хорош. Прочен достаточно, обрабатывается легко. А лес без березки - не лес, и весна - то без нее - не весна...
Слушаем его, открыв рты, только облачки пара отличают нас от пеньков в белых шапках да блеск глаз с заиндевевшими ресницами выдает наше любопытство, и узнаем мы, как открытие, что от березы и осины да и кустарников тоже - людям большая польза.
Из осины, например, спички делают. Хорошо горит дерево. К тому же осина - музыкальное дерево. А это - понимать надо. Юрке больше всех понятно. Он у нас музыкант - и домрист и балалаечник. Не каждое дерево для инструмента пригодно, не каждое дерево запоет. Среди многих пород деревьев осина музыкальностью отмечена.
Дядя Ваня не спешит надевать рукавицы. Ладони его огрубевшие мороз не берет, они словно корой защищены, только не поймешь, какой: сосновой ли - коричневой, березовой ли - желто той с черными нарезами.
В его пальцах хрупкая, как льдинка, веточка осины. Он разжевывает кусочек и морщится
- Как эту горечь зайцы глодают?
- Потому и глодают, что голодают, - подсказывает Юрка.
- Нет! Что - то они в ней находят, - задумчиво возражает дядя Ваня и сразу же совсем о другом:
- Сибирячка вроде бы осина, а болезненная. Грибок есть. Стоит осенью, полыхает, весь лес своим огнем поливает. Даже в пасмурный день веселит. А у самой вся сердцевина трухой стала. Ну чисто человек. Не тот, который охает да при каждом пустяке за поясницу или за сердце хватается. А такой, который и людей развеселит и даже себе в своей хвори не признается. Вот вырастите - подумайте... Может, кто ни будь из вас и найдет лекарство для осины. Не только люди, а зайцы тому в ноги кланяться будут.
Мы, наверное, все разом представили эту картину, так по - заячьи поклонился осине дядя Ваня, дружно засмеялись.
- Черти! Только бы гоготать! - строго так сказал, как скомандовал.
Виновато умолкаем.
А еще, оказывается, на березах наросты бывают, наплывы такие. Мы их видели не раз. Капом называют. Так из этого капа шкатулки и разные красивые поделки вырезали. По всему миру раньше расходились, и были они на вес золота.
Вот ведь как бывает.
Нам казалось, что мы знаем лес. Большую часть лета, весны и осени жили в нем. Он - как книга, мы обложкой полюбовались, а прочитать не сумели. На другом языке словно написано...
Как - то зашли к дяде Ване домой, угостил нас своим знаменитым квасом. Квасок хорош, конечно, был, не зря славился на всю деревню, а вот ковш - как сказка, на свету переливался скрытыми узорами: как вены в здоровом теле, рдели те узоры на нем. Оказывается, из капа сделан.
Весна в том послевоенном году, последнем году нашего пребывания в детском доме, была ранняя, шумная, нетерпеливая.
Черные скворцы, облепившие березы, вели бесконечные заседания. Веселые и аккуратные домики привлекали внимание скворцов, а некоторые из них уже обживались воробьями. На соседних соснах даже сороки, равнодушные к благоустроенным квартирам, кому - то сигналили белыми боками и трещали деловито, успокаивающе: мол, все в порядке. Жилья хватит всем...
Скворечники мы изготовили на последних занятиях, в столярной мастерской. Не сговариваясь, мы решили подарить новые квартиры тем, кому еще не раз суждено будет вернуться в Верхотомский бор...
Мы редко бываем в своем детдоме, в стране своего детства. Стали взрослыми, умными, занятыми. Редко встречаемся друг с другом и еще реже собираемся группами. Но если встречаемся, сколько всего хорошего вспоминаем вдруг.
- А помнишь дядю Ваню? - Ивана Антоновича? Клопова? Ну как же? Кто его не помнит?!
И это звучит как пароль. Пароль детства. Мы не замечаем тогда, что Колька - совсем полысел. Толик уже не прячет со всем округлившийся животик, а Витька - сутулится еще больше. Мы - снова пацаны. А среди нас - дядя Ваня. Не такой, как сейчас, с белой клочковатой проседью на висках, а с черной пышной шевелюрой, высокий, широкоплечий, веселый и умный рассказчик, добрый и знающий все на свете учитель.
Мы представляем, как Иван Антонович прямит спину, шевелит свои кустистые брови и говорит строго:
"Почему же, из вас никто, ни по столярному делу, не пошел, ни по лесному? Видно, я зря рассказывал и приучал вас к лесу. А молодежь!"
Голос его с хрипотцой, а лучики морщинок собираются в хитрую усмешку. Мы договариваемся навестить старика. Назначаем срок. Потом его переносим, откладываем. То одно, то другое мешает нам.
А время идет.
Посадки наши давно стали лесом...
КОНЕЦ.