Глава 17
Мы попросили у него что-нибудь поесть и услышали в ответ, что своих детей трое и их кормить нечем. Пустил он нас в дом, закрыл все ставни и дверь, бросив нам на пол какой-то рваный шубняк. Сами же они, сказал, спят в мазанке, стоявшей во дворе, так как в доме очень много клопов и блох. Как только он вышел, мы поняли, что попали в ловушку. Буквально через несколько минут в наши тела впились полчища клопов и блох. Закрыл он нас в 11 вечера, а открыл уже около трёх утра. Мы стучали в окна, в дверь, но нас никто не слышал. И когда, наконец, хозяйка нас открыла, мы как ошпаренные кипятком выскочили из дома и бежали до первого водоёма. Там выкупались, вытрясли всю свою скудную одежонку и только после этого отправились до Краснослободска.
Наслаждаясь утренней прохладой, мы шагали бодро, но с каждым часом солнце всё больше нагревало так и не успевшую окончательно остыть землю. Часов в 10 утра мы были на Краснослободском рынке. В магазинах в то время купить было нечего, да и денег у нас с собой не было. Мы осмотрели прилавки рынка, где и хлеб и молоко и молоденькую картошку можно было купить за большие деньги и отошли в сторонку. Есть очень хотелось. Мы сели на лужок и стали думать, как нам быть. У каждого зрела мысль о краже, но вслух произнести это мы не решались. Видимо, мы всё же пошли бы на этот шаг, если бы не представившийся вдруг удобный случай. К нам подошли двое хорошо сложенных и неплохо одетых молодых людей. Они узнали моего друга Яшку Шитова, так как были с ним из одной деревни. Закончив медучилище в Краснослободске и получив дипломы, они были направлены на работу в армейские части. У них оказалось при себе немного качественного хлеба, которым они с нами и поделились.
Таким образом, мы были спасены от злополучного шага – воровства. Вывод таков: голод может толкнуть человека на любое преступление, в этом нет ни малейшего сомнения.
Немного закусив, напившись чистой холодной воды из колонки, мы вчетвером отправились в путь до Петровки. Это расстояние в 20 километров мы преодолели очень быстро, надеясь перекусить дома. Когда же зашли в наш дом, то, во-первых, никого там не увидели, а во-вторых, поесть тоже ничего не нашли. Мои попутчики ушли, не солоно хлебавши, а я, оставшись один, лёг на голые доски старой кровати и крепко уснул.
Проснулся, когда мать и Маша вернулись с какой-то работы. Мать была очень сердита на меня за то, что я где-то валял дурака, и многие дела по хозяйству из-за этого не были сделаны. Мне было горько выслушивать эти укоры, но возразить было нечего. Пригнали стадо, мать надоила немного молока, и кое-что приготовила к ужину.
Я не осуждал свою маму, потому что они с Машей сами были полуголодными и обозлёнными на эту суровую и чрезвычайно тяжёлую жизнь. Когда в семье нечего есть, отношения между членами семьи бывают весьма и весьма сложными. Каждый старается обвинить кого угодно, но только не себя. И всё-таки большую часть вины я ощущал на себе, и жить так дальше не хотелось.
Утром, сказав матери, что меня ждут в школе, отправился в Ельники. Встретился с Матвеем Минькиным и Броней Шилко, которые оформляли документы в Одесское Мореходное училище. Я решил ехать вместе с ними. Этот план у нас был разработан раньше, и мы писали заявления туда ещё зимой. Пришёл ответ, что нас ждут с необходимыми документами на руках: паспортом и документом об образовании. Справку об окончании восьми классов я тут же взял из школы, с паспортом же оказалось тяжелее. На его оформление нужны были деньги, которых у меня не было. Вечером, придя домой, я всё рассказал матери и попросил её занять деньги для получения паспорта. Мать поняла, что я собрался таким образом бежать из дома, и учинила истерический скандал, а Маша стала навзрыд плакать. Одним словом, с отъездом в мореходку у меня ничего не вышло. Друзья мои 15 января уехали, правда, в мореходку попал только Броня Шилко, а Матвей Минькин остался у деда в Краснодарском крае, там закончил 10 классов и поступил в горный институт.
Я же продолжал работать в колхозе и дома. Отношения в семье успокоились, стали более ровными. В августе из госпиталя вернулся Геннадий Коротков, ему было 26 лет. По пути из госпиталя он заехал в Москву, устроился на работу и теперь приехал как бы в отпуск. В это же время вернулся из армии Рябинин Павел Иванович. Должен заметить, что и тот и другой имели большие боевые награды. В свободное время я много общался с Геннадием, который прошёл сложный боевой путь, почти от начала войны и вплоть до её окончания. Вернулся и Малозёмов Ефим, и стал тут же работать в колхозе.
В августе я подал заявление о вступлении в колхоз. До этого момента мы все работали в колхозе, но не были оформлены. Теперь это было исправлено.
В августе с питанием стало чуть лучше: поспевала картошка, хотя из-за сильной засухи её урожай был низким. Мы считали, что хватить нам её должно января, а там видно будет. Далеко мы тогда не загадывали, жили одним днём.
Для меня, почти шестнадцатилетнего юноши, 1946 год памятен многими событиями общественной жизни. Самым же важным для всех народов, населяющих планету, был Суд Народов.
Впервые в истории нашей планеты народы, разгромившие в боях фашистские полчища, предали суду Международного военного трибунала главных зачинщиков Второй Мировой войны, руководителей нацистской Германии. Для суда над фашистскими преступниками был выбран город Нюрнберг. Этот город – колыбель нацизма, здесь некогда проходили гитлеровские партайтаги – съезды нацистов, с трибуны которых Гитлер призывал сделать «третий рейх» всемирной империей «по крайней мере на ближайшую тысячу лет». И вот здесь, в Нюрнберге, во дворце Юстиции в первые дни 1946 года начался суд над главными военными преступниками.
Перед судом предстали:
Геринг – «второй наци» Германии, организатор поджога Рейхстага и жестокого преследования немецких коммунистов и антифашистов;
Гесс – ближайший друг и помощник Гитлера, его напарник в создании «Майн Кампф» – библии нацизма;
Риббентроп – министр иностранных дел Германии;
Кейтель – фельдмаршал, правая рука Гитлера;
Кальтенбруннер – самый страшный человек в Рейхе, руководитель СД и организатор лагерей смерти.
Почти девять месяцев продолжался процесс. 1 октября 1946 года Международный трибунал объявил свой приговор: Геринг, Риббентроп, Кейтель, Розенберг, Кальтенбруннер, Фрик, Штрейхер, Заукель, Йодла и заочно Борман были приговорены к смертельной казни через повешение. Гесс, Фуак и Федер – пожизненному заключению. 16 октября приговор был приведён в исполнение.