Старая Москва своей сельскохозяйственной базы не имела.Клин поставлял тепличные огурцы, Ногатино квашеную капусту. Но основная масса овощей шла из дальних краев - с юга и из Ярославской губернии. Пригородные районы не могли покрыть спроса Москвы, ничтожного в сравнении с нынешним.
Хлеб завозился с Украины, Дона, Кубани. Огромные пространства, окружавшие Москву, поля Рязанской, Тульской, Калужской губерний- хлеба давали ничтожно мало. Почти все население сплошь сеяло здесь хлеб, но постоянно в хлебе нуждалось. При обычном урожае в Рязанской губернии для прокормления населения не хватало ежегодно 950 тысяч четвертей зерна. Значительная часть крестьянских хозяйств существовала покупным хлебом уже с октября, а в январе своего хлеба не имели 80 хозяйств из ста. О хлебных излишках для снабжения городов не могло быть и речи.
Положение подмосковных крестьян при капитализме
На протяжении многих десятилетий крестьяне центральной полосы испытывали острый земельный голод. Со своего надела средняя крестьянская семья прокормиться не могла. Крестьянин вынужден был арендовать землю у помещика. Он шел на любые кабальные условия, подрывавшие его и без того истощенное хозяйство, лишь бы заполучить клочок земли, ибо вопрос о добавочном клочке земли был вопросом жизни и смерти.
Малоземелье выталкивало ежегодно из деревни огромные массы крестьянства, забрасывавшего свою землю. Этим и объясняется, что в малоземельных губерниях были земли брошенные. В Рязанской губернии в 900-х годах было обнаружено свыше 100 тысяч десятин земли, совсем не засевавшейся. Этот подсчет, принадлежащий буржуазной статистике, проливает свет на подлинные причины оскудения деревни, о котором так много писали либеральные народолюбцы.
Они много говорили о низкой урожайности, о разорении крестьянства, о тяжкой доле «мужичка», но закрывали глаза на первопричину всех этих зол-на помещичью эксплуатацию, на кулацкую кабалу, на экономическую зависимость огромных масс крестьянства от кучки эксплуататоров. Причину нищеты им было выгодно искать в консерватизме деревни, в «лености и нерадивости мужика", в бесплодии земли.
Причиной же подлинной была сама система хозяйственных отношений, отдававшая крестьянское хозяйство на разграбление больших и малых эксплуататоров. Даже те нищенские наделы, которыми владели крестьяне, они не в силах были обработать.
В хозяйстве, где ограничены самые насущные потребности, технический уровень был исключительно низким. 600 тысяч сох и меньше 100 тысяч железных плугов. Полмиллиона деревянных борон и лишь 11 тысяч железных. Сеялок, жатвенных машин и сенокосилок, вовсе не доступных основной – массе крестьянства, насчитывалось две-три-четыре тысячи.
В Московской губернии, наименее технически отсталой среди губерний центральной полосы, плугами пользовалась только пятая часть крестьянских хозяйств. Преобладающая масса крестьян-земледельцев ковыряла землю сохой, рыхлила деревянной бороной, сеяла из лукошка, жала и косила серпом и косой, молотила цепями или телегой и знала только две работы-посеять и убрать.
Подготовка почвы с осени, уход за посевами, все прочие агротехнические приемы повышения урожайности были старой деревне неизвестны, ибо не были ей доступны. Ни технический уровень, ни экономическая мощность большинства крестьянских хозяйств не создавали нужных условий для культурного земледелия. Социальный строй препятствовал прогрессу сельского хозяйства или, во всяком случае, делал его односторонним.
Отсталость земледелия, свойственная старой деревне и принявшая в центральных губерниях особенно неприкрытую форму, отсталость, которую буржуазные экономисты объясняли почвенными особенностями центральной полосы, вытекала из самой сущности социального строя царской России, была обусловлена природой этого строя. Русский помещик центральной полосы, обрабатывавший свои поля крестьянским трудом, заинтересован был в том, чтобы «мужик был дешев». Благополучие помещичьих хозяйств обусловливалось существованием подневольных крестьян.
Нужда гнала в отход. Это не был отклик на требование рабочих рук со стороны города. Это было бегство из деревни. В своем хозяйстве не к чему было приложить руки. В деревне нечего было есть. И крестьянин, прихватив своих сыновей, уходил, куда глаза глядят, в поисках случайных заработков, или, совсем отчаявшись, он одевал суму и, окруженный всей семьей, отправлялся нищенствовать. В Рязанской, губернии были села, как например Еголдаево, которые поставляли нищих на всю Россию.
Даже в моменты относительного благополучия, то есть в самые урожайные годы, многочисленные земские обследования находили жизнь крестьянина «тяжелой и неприглядной". Обследователи Епифанского уезда Тульской губернии рисовали картину нечеловеческой жизни в курных избах вместе со скотом, жизнь людей, которые не знают, что такое мыло, и несут кусок чистого ржаного хлеба в гостинец детям. Мясо, крупа, сало, масло, сахар появлялись на столе крестьянина лишь в исключительные моменты его жизни, два-три раза в год.
Постоянное недоедание вызывало массовые повальные болезни и вело к систематическому вырождению. В 1874 г. в Рязанской губернии во время призыва на военную службу было признано негодными «по недостатку роста, болезненным и телесным недостаткам и невозмужалости» 22 процента призывавшихся. Через 9 лет по этим признакам было признано негодными уже 39 процентов. Детская смертность в русской деревне доходила до ужасающих размеров.
Нищая, опутанная долгами деревня представляла благоприятнейшую почву для роста кулацких элементов, прибегавшие к самым изощренным способам эксплуатации деревенской бедноты. Наиболее распространенной формой закабаления были ссуды хлеба под летние отработки. Когда кончался у крестьянина хлеб, он шел на поклон к помещику или кулаку и запродавал дни своей работы. Они приходились на самую горячую пору сева, жатвы. Когда каждый потерянный день стоит большого урожая, крестьянин бросал свою осыпавшуюся полоску и шел на участок кулака или на поле помещика отрабатывать долг.
В северной части области центральную роль среди эксплуататорских элементов играли скупщики льна, державшие в руках всю деревню. Крестьянин зависел от скупщика и в определении качества льна, и в определении цен.
Деревня была действительно бедной. Деревня шла к упадку. Крестьянин, производивший хлеб, этого хлеба не имел. В деревне, страдавшей от малоземелья, сокращалась посевная площадь. Никакими "мерами содействия", никакими частичными улучшениями нельзя было изменить этот ход вещей, пока существовали и развивались капиталистические отношения, пока существовала власть помещика и капиталиста, гнет кулака, произвол полицейского. Нужно было свергнуть эту старую власть, нужно было уничтожить капитализм, чтобы навсегда исчезла нищета, чтобы преодолеть техническую отсталость, чтобы поднять культурный уровень деревни.
Надо было, как говорил в свое время товарищ Сталин, «иметь Советскую власть, которая помогала и продолжает помогать крестьянам стать на путь колхозов".