Тонкое, натурализованное и слишком часто воспринимаемое как само собой разумеющееся качество структурного насилия создает серьезную проблему для исследований и действий в области общественной психологии, несмотря на приверженность области социальным изменениям. Наши журналы содержат много исследовательских статей, посвященных вредным последствиям структурного насилия (например, насилие среди молодежи, «неуспеваемость» среди цветной молодежи, отношения между школой и тюрьмой, неравенство в отношении здоровья, дискриминация) без полного объяснения или адекватной разработки политических, экономические, социальные структурные процессы, которые способствуют, поддерживают и / или поддерживают такие результаты. Структурное насилие глубоко укоренилось в разных обществах и часто сводится к тому, «как дела»; случаи структурного насилия становятся неотъемлемой частью социальной структуры и больше не подвергаются сомнению. Эти «повседневные» ситуации перекликаются с военными идеями Игнасио Мартина-Баро о «нормальной ненормальности».
Если мы хотим улучшить приверженность общественной психологии к трансформирующим, а не мелиоративным социальным изменениям, необходимо развивать и разрабатывать новые подходы для допроса, противостояния, сопротивления и борьбы со структурным насилием посредством наших исследований и практики, которые включают документирование критики и раскопки радикальных возможностей. Это желание побудило многих из нас организовать симпозиум на проходящей раз в два года конференции Общества общественных исследований и действий, проходившей в Лоуэлле, штат Массачусетс. Наша цель состояла в том, чтобы осветить, как структурное насилие было решено прямо или косвенно с помощью исследований и действий.
Было представлено несколько примеров, иллюстрирующих усилия по вовлечению структурного насилия в общественные исследования и действия. Опираясь на обширные совместные исследования с несколькими общинами американских индейцев, Gone (2015) исследовал тропу исторической травмы, которая сообщает дискурс о «различиях в психическом здоровье». Утверждая, что историческая травма включает в себя внутренний (например, личный опыт или общественную жизнь), а не внешний фокус (например, неравные социальные отношения или ограниченные возможности для экономической жизнеспособности), Гоне предложил концепцию (пост) колониального бедствия как более жизнеспособный способ противодействие структурному насилию против американских индейцев. В презентации Лайкс и Кросби (2015) мы увидели, как «повседневная работа по восстановлению» (Das, 2007) с женщинами, пережившими насилие и грубые нарушения прав человека в постгеноциде Гватемалы, требует внимания к глубокому структурному обнищанию. Они подчеркнули потенциал использования творческих и воплощенных ресурсов, таких как рисунки, коллажи, инсценировки и скульптуры тела, для выявления более сложных и оспариваемых историй, посредством которых герои майя, пережившие гендерное и расовое насилие во время вооруженного конфликта, рассказывают об этом повседневном насилии в своей жизни. , Датта (2015) подошла к этой теме в связи с ее критическим этнографическим исследованием этнических конфликтов в ее родном сообществе - регионе Гаро-Хиллз на северо-востоке Индии. Опираясь на воплощенный опыт молодежи, когда она наблюдает, переживает, увековечивает и / или противостоит эндемическому этническому конфликту, она выяснила социально-культурные и политические структуры, лежащие в основе нормализованного этнического насилия в Гаро-Хиллз. Она представила пример исследовательского проекта по активному участию молодежи и радикальные возможности такой работы для повседневного миростроительства. Представление Sonn'а основывалось на совместном проекте, который был направлен на развитие диалога между молодыми людьми иммигрантского происхождения и аборигенами в Австралии. Обращая наше внимание на сложные взаимосвязи между культурным насилием (колониальность) и структурным насилием (расизм), Сонн продемонстрировал освободительный потенциал, позволяющий разрушать повествования, которые воспринимаются как должное, посредством практики художественного участия. Сессия завершилась тем, что Олсон (2015) вновь обратил наше внимание на структурное насилие на нашем собственном «заднем дворе» - печальную и постоянную историю участия АПА в защите и допросах в заливе Гуантанамо, в которой психологи принимали участие в пытках тех, кто подвергался пыткам.
Сессия вызвала разговоры о структурном насилии и психологии сообщества в областях теории, исследований и социальных и политических действий. Тема нашла отклик у разнообразной группы людей, работающих в разных контекстах и вопросах, и все они разделяли приверженность демонтажу структур и доминирующим дискурсам, которые порождают и поддерживают несправедливость. Этот ответ подтвердил наше обоснование того, что мы организовали симпозиум, - что концепции структурного насилия могут расширить практику на уровне общин, чтобы включить более сложный анализ несправедливости. Мы (Датта, Лайкс и Сонн) рассматривали этот специальный выпуск - Структурное насилие и исследования и действия на уровне сообщества - как средство для изучения некоторых из этих возможностей посредством критических опросов различных форм структурного и культурного насилия. Как соредакторы, мы имели в виду несколько целей, когда мы взялись за проект специального выпуска. Прежде всего, мы рассматривали это как способ раздвинуть границы исследований и действий в области психологии сообщества, включив образцы теоретических, эмпирических и / или практических исследований того, как структурное и культурное насилие действует и / или производится и воспроизводится в сообществах. Мы искали документы, которые позволили бы взглянуть на контексты и социальные формации, которые производят различные формы насилия, а также на способы, с помощью которых практикующие специалисты и исследователи в области общественной психологии и смежных областях противостоят, сопротивляются и решают проблемы структурного и культурного насилия. Таким образом, в этом специальном выпуске мы отвергаем то, что многие называют «последующим» анализом, и вместо этого поощряем то, что Вайс и Файн (2012) называют «критической бифокальностью», в которой психологам предлагается документировать историю, структуры и жизни, чтобы создать учетную запись, которая никогда не разорвет жизни или результаты из истории и структур.
В рамках нашего индивидуального и коллективного понимания и практики как общественных психологов мы определили три взаимосвязанные цели. Одним из них было увидеть теоретические и методологические начинания, которые оценили, изучили и проиллюстрировали связи между индивидуальные переживания и макросоциальные матрицы, в которых настроены переживания.
Мы попросили авторов распаковать процессы или механизмы, посредством которых неравные и репрессивные структуры усваиваются как индивидуальный опыт. Структурные несправедливости воплощаются, движутся под кожей, а также сопротивляются, обсуждаются или оспариваются. В частности, мы надеялись увидеть теоретический и эмпирический анализ того, как пересекающиеся социальные оси влияют на структурирование социальной несправедливости. Мы были заинтересованы в том, чтобы авторы одновременно рассматривали различные социальные оси и расширяли наш методологический репертуар того, как это можно сделать. Вторая цель была сосредоточена на вмешательстве (теория и практика), основанном на понимании структурного и / или культурного насилия, которое направлено на то, чтобы разрушить, противостоять, противостоять и противостоять структурному и / или культурному насилию. Мы надеялись увидеть статьи, в которых исследовались инновационные возможности для стратегий выживания, протагонизма и социальных преобразований. Наконец, мы искали статьи, которые могли бы критиковать и наметить новые направления в исследованиях и действиях на уровне сообщества, которые вытекают из этих критических перспектив анализа и участия. В рамках этих приоритетов мы надеялись, что документы, которые выйдут за пределы позитивистского и постпозитивистского понимания «научных» исследований, раскроют многочисленные способы, которыми структурное насилие глубоко укоренилось во многих местах, в которых работают общественные психологи, включая академию.
Для достижения целей, изложенных выше, мы обратились к ученым, преподавателям, практикам и активистам с просьбой представить документы, дающие ответы на действия и исследования, проводимые на уровне сообщества, с помощью аналитического формирования и критики культурного и структурного насилия. Мы были заинтересованы в междисциплинарной и трансдисциплинарной стипендии, особенно из стран Юга, которая внесла бы вклад в критическую международную стипендию активистов по практике на уровне общин. Исследования на глобальном Юге систематически пронизаны непокорной особенностью, которая отчасти является функцией колониального, империалистического и расового наследия психологии. Поэтому крайне важно, чтобы мы не воспроизводили те виды эпистемологического насилия, с которыми сталкивалась наша особая проблема.