Бывший глава медицинского департамента «Спартака» Михаил Вартапетов – человек настолько неординарной судьбы, что ограничиться в разговоре с ним сугубо футбольной тематикой – значит сознательно и непоправимо обеднить материал. Ему реально есть что вспомнить, рассказать, и делает это Михаил Гургенович так живописно, что в отдельные моменты не по себе становится…
«Мечтал стать спортивным журналистом»
— Вы стоматологический институт оканчивали?
— Верно, Московский медицинский стоматологический институт. Но к стоматологии имею очень отдалённое отношение. У меня специальность – лечебное дело. Это значит, что я врач такого же профиля, как и выпускник любого другого медицинского вуза.
— В Союзе стоматология считалась элитарной профессией – почему же вы не пошли зубы лечить?
— Не обойтись без предыстории. Школьником я хотел стать спортивным журналистом. Была такая детская мечта. Мне хорошо давались гуманитарные предметы – русский язык, литература. И я очень любил спорт – футбол, хоккей. Сделать выбор в пользу медицины помогла книга.
— Какая?
— Зои Сергеевны Мироновой, нашего выдающегося спортивного хирурга. На Сретенке был магазин «Спортивная книга». Там нужно было оставлять открытку, чтобы тебе потом издание пришло – всё же в дефиците было. Я скупал всевозможную литературу по спорту и среди прочего наткнулся на эту книжку. Она меня настолько поразила, что уже старшеклассником решил: буду не спортивным журналистом, а спортивным врачом.
— Чем она вас так потрясла?
— Во-первых, восхитил жизненный путь самой Мироновой: мастер спорта, она знает его изнутри. А во-вторых – её жизненная философия. Счастье заключалось в том, что после медицинского института, куда пришёл, кстати, кандидатом в мастера по лыжным гонкам, я попал в клиническую ординатуру в ЦИТО. И моим первым учителем была как раз Зоя Сергеевна.
— Не иначе как знак судьбы.
— Я тоже так думаю. Потом её сменил Сергей Палыч Миронов, который тоже руководил знаменитым отделением спортивной травмы. А мой путь в спортивную медицину получился длинным. В определённый момент следовало решить, остаюсь ли в ЦИТО, и если да, то в каком качестве. Мне предложили ставку аспиранта. 80 рублей в месяц и никакого совмещения. А у меня – жена, ребёнок. На эти деньги содержать семью было тяжело. Поэтому остался в ЦИТО в качестве врача травмпункта, работал в отделении реанимации и всё это совмещал со «скорой помощью». Последней отдал 19 лет жизни.
— Как вы туда попали?
— При институте была реанимационная спецбригада, в которой я трудился по совместительству. Выезжали на дорожно-транспортные происшествия, взрывы, пожары, огнестрельные ранения, массовые катастрофы. Со временем предложили полностью перейти на «скорую». Всё это время я продолжал любить спорт. Параллельно в качестве врача сотрудничал с различными сборными, с любителями, профессионалами. С альпинистами, марафонцами, ватерполистами. «На одну ставку кушать нечего, а на полторы – некогда»
— Сколько в сумме набегало денег с нескольких работ?
— Работа на «скорой» в материальном отношении оценивалась гораздо выше, чем работа врача стационара или поликлиники. Там я на полставки получал столько же, сколько имел бы при полной занятости в стационаре. В сумме набегало под 200 рублей – для молодого врача прилично. Конечно, занятость была серьёзной. Доходило до 15 суток дежурств в месяц. Иной раз после суточного дежурства в ЦИТО брал такси, за три рубля доезжал до центра Москвы, чтобы успеть к началу смены на подстанции «скорой помощи». И в том же халате, не переодеваясь, дежурил следующие сутки. А назавтра снова мчался в стационар.
— Когда же вы спали?
— Приходилось не спать сутки-двое или спать урывками – по одному-два часа. Это всё компенсировалось здоровьем и желанием. Молодость – сил полно. Было интересно, всё хотелось узнать, всему научиться. В нашей среде даже гуляла шутка: почему врачи «скорой» никогда не обедают? Потому что на одну ставку кушать нечего, а на полторы – некогда. Я не был исключением – почти все так крутились.
— Мой папа недолго проработал на «скорой» водителем – и то жуткие вещи рассказывал. Вы-то насмотрелись гораздо больше.
— В стационаре или поликлинике можешь посоветоваться со старшим товарищем, собрать консилиум, а на «скорой» ты всегда один на один с несчастным случаем, происшествием, пострадавшим. Поэтому каждое дежурство по-своему уникально. За это я очень ей благодарен. Работа тяжёлая, в грязи, в крови, с хроническим недосыпанием и недоеданием, но это неоценимая школа. Мы хорошо знаем психологию людей и понимаем, что такое жизнь и смерть. И у нас была очень хорошая бригада. На работу шли как на праздник, говорю без преувеличения. Случайные люди на «скорой» не задерживались – мало кто выдерживал больше года. Зато те, кто оставался, трудились долго. Отношения, микроклимат внутри коллектива, взаимовыручка и взаимоподдержка – всё было на высочайшем уровне. А «скоропомощной» юмор – это вообще отдельная тема, даже внутри медицинского…
— Самый памятный вызов?
— Как футболист запоминает первую игру в Премьер-Лиге, так и я хорошо помню свой дебют.
— При каких обстоятельствах он случился?
— Пожилая женщина выбросилась с девятого этажа с целью самоубийства. Увы, погибла. Я бросился оказывать ей реанимационное пособие, но быстро убедился, что травмы несовместимы с жизнью. Обратился к фельдшеру: «Что делать будем?». И он произнёс совершенно гениальную фразу: «Ничего. Закуривай».
— Завидная выдержка.
— Коллега просто расставил точки над i. После таких слов суета, паника, лишние движения – всё уходит. Ты понимаешь, что работаешь бок о бок с опытным помощником, а фельдшера у нас были как на подбор. И при всём естественном желании помочь отдаёшь себе отчёт, что в этом случае уже бессилен и нужно готовиться к следующему вызову. У меня последний вызов был символичным.
— Куда?
— На массовое дорожно-транспортное происшествие. Это то, ради чего я приходил на «скорую» и в чём больше всего разбирался. Там было несколько пострадавших, но не скажу, что история имела резонанс. Были в моей практике и более тяжёлые случаи, связанные с террористическими актами, взрывами домов в Москве.
«Количество жертв „Норд-Оста“ можно было сократить»
— «Норд-Ост»?
— В это время я уже служил на частной «скорой», поэтому непосредственного участия в спасении не принимал, но был в курсе всего, что там происходит. Следил за событиями, общался с коллегами, интересовался, как в профессиональном плане был организован процесс. Знаете, что главное на массовом происшествии?
— Что?
— Убрать эмоции, потому что ответственность лежит сразу за большое количество пострадавших. А наша спецбригада по всем внутренним инструкциям брала на себя роль старшего на месте происшествия. Мы должны были заниматься не только оказанием помощи, но и сортировкой пострадавших – регистрацией, передачей в стационар и т.д. Эта работа требует определённого опыта. Это как на войне: в случае массовых санитарных потерь самый опытный врач назначается на сортировку. От этого зависит прогноз выживаемости – сколько людей можно спасти. Если вы бросаетесь к первому легко раненному, который громко просит о помощи, можете упустить более тяжёлого, находящегося без сознания или в шоке. То же самое было во время землетрясения в Армении, но в ещё более катастрофических масштабах. По массовости поступлений, по одномоментности потерь землетрясение трудно сравнить с любыми военными действиями. Это тоже большой опыт, который мне очень пригодился в обычной практике.
— Когда первый раз попадаешь в эпицентр теракта, оторопь не берёт?
— Если врачу-реаниматологу становится страшно, ему лучше уйти из профессии. Мы смотрим на событие под совершенно другим углом. С профессиональной точки зрения. С кого начать оказывать помощь, в каком объёме, как правильно эвакуировать, как безопасно транспортировать. Включается совсем другой алгоритм действий. Такие эмоции, как страх, просто не подходят для этой работы.
— После теракта на Дубровке приходилось слышать, что заложникам не была вовремя оказана вся необходимая помощь. Разделяете это мнение?
— Я понимаю, что количество жертв можно было сократить.
— Каким образом?
— Если бы реаниматологи подошли ближе к месту происшествия, они смогли бы быстрее оказать помощь пострадавшим. Люди просто уснули от передозировки фентанила. Это такой летучий газ, который был пущен в здание театрального центра через канализацию. Если бы работать с ними начали на месте, а не загружали этих несчастных в автобусы штабелями и не везли в больницы, жертв было бы меньше. До больниц мало кто доезжал живым…
Полное интервью читайте на «Чемпионате».
Читайте больше классных и полезных статей на канале "Чемпионата". Жмите сюда, чтобы подписаться.
Ещё больше интересного у наших друзей из Газеты.ру