I
Закат. Сумерки
На западе небо становилось подобным цветам сирени, потом – малиновым, порой розовым, ближе к центру небесного купола – принимало персиковый оттенок, а на востоке к своей новообретенной власти привыкала ночь, выпучив свои черные, пустые глазницы, со злобой засматриваясь на яркую часть неба. Ей не долго оставалось сиять калейдоскопом летних красок.
Поднялся ветер, жалобно взвыв, как воет собака, глядя в глаза своему умирающему хозяину. Холод пробирал до костей. Пару раз раздался кашель, затем закрылось окно едущего по пустынной трассе автомобиля. Буквально пять минут и в темном салоне становится тепло. Ужасно хотелось выйти, закурить сигарету, на мгновенье ослепив себя вспышкой огонька зажигалки в этом полумраке, ощутить, как холодный ветер треплет твои волосы и пойти пешком обратно, спрятав руки в карманах теплой кофты. Хотелось прямо на ходу выпустить несколько клубов серого дыма, и с силой бросить окурок на обочину, увидеть множество красных огоньков, подхваченных ветром и унесенных им же вдаль.
Но дорога продолжалась. Вот она уходит вниз, и вдруг всё покрывает мрачная, черная тень. По обе стороны дороги растут деревья, верхушки которых пляшут под музыку ветра, в то время как нижние ветви, живущие в вечной тени, осыпают желтую листву, уплывающую вдаль из этой ямы.
Взор падает на запад, успевший неспешно потускнеть. Виден черный горизонт, чернее грозовой тучи и страшнее голодного пса. Над ним кровавый пояс – диск солнца, верхняя часть которого сокрыта невзрачно-серыми облаками.
Машина останавливается, съезжая с дороги. Там, за обочиной, раскинулся рынок, представший предо мной монотонно серым. Рядами лежат арбузы и дыни, но в сумерках одно не отличить от другого, всё одинаково серое. Словно рваные паруса мечутся на ветру зыбкие брезентовые стены. В воздух взлетает пыль, вихрем кружит в своем смертельном танце, распугивая бездомных собак.
II
Ночь
За окном пролетали поля и сёла, редкие черные деревья, сторожа мрачных пустырей, в голове пролетали песни, одна за другой, песни о счастье, любви, о радости и горе, тоске, печали и разлуке. Долго не хотелось открывать глаза, в машине было тепло и уютно, насколько уютно может быть взволнованной душе вдали от дома.
Когда глаза всё же открылись, снаружи уже было достаточно темно, чтоб глазам не пришлось к чему-либо привыкать. Впереди – долгая дорога вдаль, за стеклом, по правую и левую руку – соленая вода, еле заметная в темноте и поросшая камышом (тем самым, что растет в соленой воде, в отличие от своих иных собратьев). Вода покрыта рябью, еле заметной рябью, и волнами черной в темноте растительности, не способной дать отпор суровому ветру.
Фары едущего сзади автомобиля тускло освещают салон, я вижу свои руки, спинку переднего сиденья, стеной отгородившего меня от мира. Вижу спящего справа, в теплом полумраке, товарища, и слышу еле уловимую музыку, издаваемую его наушниками. Вот эти фары уже слепят глаза, но яркая, секундная боль проходит. Автомобиль плетется сзади, достаточно близко, и я сижу вполоборота, положив правую руку на ручку двери, левую – на нишу, отделяющую багажник. Потупленным, уставшим взглядом хотелось смотреть на него, бесцельно, но так легко и по-дружески.
Вереница красных огоньков слева озаряет толпу людей, в темноте стоящих у воды, глядящих на лебедей, дрейфующих в воде. Лица семей со своими детьми, смеющиеся и полные беззаботной радости, надломили вечернюю тоску. Сам приход ночи в какой-то степени ставит голову на место, и серые сумерки забываются, как забывается на рассвете, в измятой постели ночной кошмар.
Впереди кольцевая развязка, ярко освещённая желтыми фонарями, круговорот машин, люди в которых едут домой после тяжелого рабочего дня, радуясь скорому приезду, семейному ужину и долгожданному сну. Сейчас хотелось и самому закрыть глаза, и открыв оказаться у себя дома, уснув в родных стенах. Трое человек в этой машине едут домой, четвертый – от дома удаляется. Хоть и будет тепло встречен, накормлен и напоен, хоть и ляжет в чистой постели, смыв в горячем душе холодный день, страшная тоска всё же лежит на его сердце. Мимо пролетают мысли, и кажется, что так приятно будет это вспоминать, но с каждой минутой родной дом всё дальше и дальше.
Вот автомобиль плывёт по пустой улице, ветер шумит в тополях, и вдруг слева, на балконе второго этажа зажигается два огонька, рождая две красные звездочки, ввысь убегает два облака дыма, и красные звезды на кончиках двух сигарет тускло освещают два смеющихся лица, на мгновенье рождая счастье и в моей душе, душе, которая всё дальше от родного дома.
III
День. Эпилог.
Вот позади и иные мысли, переживания, невзгоды. Свет бьёт сквозь лобовое стекло грузовой машины. Справа от меня друг, уже успевший задремать, и теперь тихо сопящий. Но ветер, бьющий сквозь открытые окна заглушает все звуки, кроме монотонного гула двигателя.
Слева целеустремлённо глядит на дорогу водитель, мужчина лет 60, уже седой, и прямо сейчас прикуривающий сигарету. Через пару часов рассказчик будет у себя дома, и, наконец, успокоится. Его товарищ, верно, тоже будет рад приезду. Разве что водитель, седой мужчина лет 60, будет дожидаться и своей очереди, думая, возможно, о тяжелом трудовом дне, о семье и горячем ужине, и кто знает о чём ещё.