Я думала о людях. Мы возвращались из Сыктывкара в Нижний Новгород, и под звуки невероятного голоса Алексея Моисеенко, запись которого подарила Валентина Жиделева, я думала о людях…
А потом, когда диск кончился, и в машине наступила тишина, которая наступает после соприкосновения с шедевром, я стала думать о человеческой природе. И о том, что называют «порода».
Алексей был из ссыльных… Из недобитых и недоубитых бывших.
И я стала думать о собаках.
Если бы объявили всеобщий конкурс пород и определили пять, или даже десять призовых мест по породе, а потом всех десятерых победителей пустили бы в расход, на шапки или корейские национальные блюда, а потом на следующий год повторили бы то же самое, что сталось бы с породой? А если бы так продолжалось несколько десятков лет? Владельцы оставшихся собачек прятали бы своих питомцев, перед проверкой красили бы в другой цвет, стригли или завивали бы их, только бы их не признали чистопородными и не отдали на конкурс, в конце которого их ждала бы удавка. Порода бы исчезла.
Ведь так, верно?
До революции северяне, коми и поморы, и прочие были весьма предприимчивы. Несмотря на категорически низкую и, казалось бы, абсолютно нерыночную плотность населения, обусловленную климатическими условиями в первую очередь, к началу ХХ века работали небольшие заводики, Нювчимский чугунолитейный, Ижемские замшеделательные, был налажен сбор дикоросов и их поставки на мировые рынки, добывали лес и пушнину, лес приноровились пилить на водяных лесопилках (в смысле в помощью воды, как и мельницы для помола зерна), строили барки и прочие лодки и много еще чего делали. Ходили зимой работать в Питер в типографии наборщиками, девушки зарабатывали на приданое в том же Питере горничными и очень ценились, потому что не воровали, парни ходили на большие уральские заводы. Поморье к тому времени, через освоение постройки шхун, развернулось к скандинавским рынкам, которые были и ближе, и выгоднее. Порты были живыми настолько, что архангельские рыночные торговки говорили на многих языках. Родители просто говорили с детьми дома по-английски, чтобы дети выучили язык.
Просто выхода другого у людей не было. Хлеба земля не родила. Около 13% собственного хлеба только всего и было. Не то что хлеба, сена не хватало. Коров по весне поморы приноровились кормить соленой селедкой. Коми часто просто голодали, если не могли купить хлеба и сена, вместе со своим скотом.
Но выжили, потому что порода была. Порода людей. Сейчас их называют «предприниматели» и выделяют из всего остального общества как особенных, а раньше ими должны были становиться почти все жители Европейского Севера (про Сибирь не говорю, потому что не изучала ее) только потому, что хотели жить.
А потом именно эту породу стали косить.
Я уже писала об А.Р. Ладанове, муже моей двоюродной бабки Афанасьи, сестры бабушки по отцу. Он отказался вступать в колхоз, заявив, что он свободный человек, и к Сталину в батраки не нанимался («казаковны эг медасьлi»). Он попытался остаться свободным человеком, но ему дали такое «твердое задание», которое немыслимо было исполнить. Он брался за любую работу, был силен, здоров, умен, крепок и невероятно рукаст, придумал плести корзины и продавал их на рынке, и хорошо пошло дело, но тут его и замели. В результате, он всю жизнь провел в лагерях и даже не смог сделать своей жене ребенка. Так не родились 4-6 крепких и здоровых людей, адаптированных к климату севера, у которых было бы сейчас 20-30 и более потомков.
Про раскулаченных я писать не буду. Последствия процесса уже все понимают.
Война выкосила всех мужиков. Вернулись только инвалиды. Большинство ушло на войну в самые первые дни и месяцы войны. Они ушли со своими охотничьими ружьями и сразу были, как умевшие стрелять, отправлены на передовые позиции, где и полегли. Многие попали на Ленинградский фронт и были преданы своим генералом, бывшим любимцем Сталина Власовым. Отказавшись (не помню ни единой истории про тех, кто пошел за фашистами) служить фашистам, попали в концлагеря. Тех, кто все-таки сумел пройти через этот ад, после войны отправили уже в гулаговские лагеря как предателей. В лагерь попал даже тот человек, который, сам себя назначив разведчиком, остановил немецкий десант на Печоре. Про него Геннадий Юшков написал «Право на жизнь».
Это был второй удар по породе здоровых и крепких, способных к работе и семейной жизни мужиков.
Питирим Сорокин предсказывал катастрофические для России последствия войны, когда гибнут самые лучшие, самые альтруистично настроенные, самые здоровые и крепкие, а потомство дают другие. Их он называл такими жесткими словами, что мне их повторять неудобно.
«Если бы не война, коми бы сейчас могло быть полмиллиона или даже больше», - говорил отец. А про пленных он говорил, что «это не они предали Родину. Это Родина их предала».
Родина сначала допустила эту войну, именно в этой ужасной форме, допустила их окружение, плен, а потом на них же и свалила всю вину. Добила их же в своих же лагерях.
Третьим ударом по людям стал алкоголь. Ни водки, ни тем более спирта, в северных деревнях раньше много не водилось. Она была дорогая, и везти ее было далеко. Пили самоваренное пиво. Водка ценилась как лекарство от простуды и дезинтерии.
(И она действительно им является. После дня, проведенного в автобусе и на улице, не холодном, уже зимнем ветру, когда мы с делегатами конференции Сорокина были в Гаме, потом в Усть-Выми, мы обедали в Вогваздино. Я не пью водку, но в тот день, когда стылый ветер выл в костях и колотил тело, я попросила налить мне водки. Полстопки, то есть пару столовых ложек. И эти полстопки пошли очень хорошо. Три столичные профессорши сначала смотрели на меня с осуждением, а потом, послушав свои кости, присоединились ко мне).
В советское время ценимая водка стала доступной. Пьянство того времени было ужасным. Я пишу «было», потому что сейчас доживают свой век последние алкоголики в опустевших деревнях. Хотя есть и те, кто выжил. Те, кто смог пройти это испытание дешевым и доступным алкоголем. Их мало, но они все еще есть.
Девяностые годы проходили как у всех. Кто-то поднимался, на кого-то наезжали бандиты. Очень медленно, но открывались магазинчики и ресторанчики, появилась дерьмовая, но все же одежда и обувь.
Бизнес рос медленно. Людям на севере надо платить больше, хотя бы потому, что им надо больше есть белковой пищи и покупать более дорогую зимнюю одежду, жечь гораздо больше света и дольше топить жилье. Продукты туда везти далеко, а партии должны быть небольшими, потому что плотность населения все еще остается либо нерыночной, либо стремится к таковой.
Несмотря на все это, к началу двухтысячных в Коми все-таки что-то заработало.
И вот тут случилась Банда. Или не банда, а некое неизвестно что, потому что с тем, что это было, и кто был главой чего, или не был им, до сих пор разбираются.
Суть такова, что была введена система дополнительных налогов на бизнес, и те, кто отказывался их платить, теряли его.
А потом произошло расследование. В тот год, когда оно началось, из Сыктывкара срочно выехало в другие регионы и страны некое, говорят, что значительное, количество людей, занимающихся бизнесом. Потому что работать без взаимодействия с Неизвестно-чем было нельзя, а теперь за это взаимодействие стали сажать. Раньше люди теряли бизнес, потому что отказывались сотрудничать, а теперь те, кто соглашался, стали терять свободу.
Таким образом, за последнее столетие произошла тотальная зачистка предпринимательской породы. Просто физическая зачистка людей с определенными качествами ума и тела. Предпринимательство – всегда риск. Если это нормальное честное предпринимательство, а не присасывание к бюджетам. Если оно на справедливых конкурентных условиях, а не на родственных и прочих связях среди неких сил и властей. Предприниматель – человек, берущий на себя ответственность. За себя и за свое дело, за людей, которые на него работают. Такой человек, повзрослев душой, способен взять на себя ответственность за территорию. Сообщество способно сформировать элиту территории, скооперировавшись с лучшими представителями других слоев.
Без ответственной элиты жизнь на территории не может ни наладиться, ни развиваться. Это я заявляю ответственно, как социальный аналитик. Никакое руководство вахтовым методом, даже если руководит управленческий гений, не способно дать толчок жизни территории. Энергия гения растает в массе, которой ничего не нужно, или отразится от нее, как от зеркала, и убьет его.
Любая ответственность всегда предполагает новые нестандартные решения. Если их не применять, то получается итальянская забастовка, когда все по правилам, все по регламентам, но ничего не работает.
У меня сложилось впечатление, что сейчас в Коми происходит именно массовая итальянская забастовка. Никто не принимает никаких решений свыше регламентно оговоренных. И все вязнет и разлагается.
Народ от всего этого бежит. Город стремительно теряет людей. Деревня их уже давно потеряла, села еще продолжают отправлять их в город.
Горожане уезжают по привычным маршрутам – Питер, Москва, Германия. К ним добавились США и Канада. (Информация требует проверки, это мои личные наблюдения).
Все мои знакомые тянутся из последних сил, обучая детей в столицах и покупая им там жилье.
Коми языка больше не слышно в Сыктывкаре. Ни единого раза, ни в магазине, ни на улице за 9 дней…
А я продолжаю думать о собаках. «Дает щенков полнозубых и анатомически ровных», - когда-то мне так сильно понравилась фраза одной заводчицы о своем чистопородном кобеле, что я ее запомнила.
Женские жалобы на то, что мужчины не способны работать и жить в семье, достигли уровня утверждения этого, как всем известного факта.Жалобы руководителей на своих работников пока еще растут, но скоро, когда на работу выйдут миллениалы, они взвоют похлеще женщин.
«Ridi, Pagliaccio, sul tuo amore in franto!/ Смейся, паяц, над разбитой любовью!...» - я вновь включила диск, и в динамиках зазвучал дивный голос Алексея Моисеенко.
И тогда я поняла, что людям просто разбили любовь. Любовь к Родине.
Кто?
У меня нет ответа на этот вопрос. Но я точно знаю, в России есть территории, жить на которых без сильной любви к Родине, к земле, к деревьям, без собачьей преданности культуре и языку, нельзя. Они неудобны для жизни, и жить там трудно.
Знаю и то, что любовь всегда ответственность за то, или за тех, кого любишь. Когда ты сам себя кем-то назначаешь, когда ты рискуешь и готов потерять все ради тех, кого ты любишь. Когда ты предпринимаешь усилия, любые, для того, чтобы любимые тобой жили и были счастливы.
