Отголоски «лихих» 90-х ощущались и в начале двухтысячного. Приобретя в свою личную собственность двухкомнатную «хрущевку» в видавшем виды доме, простоявшем без ремонта, по всей видимости, со дня сдачи в эксплуатацию, я получила в придачу весьма сомнительное соседство. Полулегально в одной из квартир предприимчивые соседи гнали самогон, продавая его тут же круглосуточно. Другая квартира представляла из себя, как оказалось, гнездышко «девочек по вызову». Машины с клиентами подъезжали под ее окна, и на их требовательные сигналы из квартиры выпархивали «ночные бабочки» - в полупрозрачных, тончайших одеждах летом и зимой, спешащие в чьи-то объятия жрицы любви. Оговорюсь – видела я их выпархивающими, как раз в дневное время, т.е. работали они сутки напролет, да и жрицами их назвать можно было лишь условно – вряд ли они поклонялись хоть какому-то богу. В следующей квартире жила беспробудно пьющая тетя Маша. Стадия ее алкоголизма зашкалила уже за все мыслимые пределы, лицо напоминало маску, раскрашенную во все самые мрачные цвета, и двигалась она как больной робот, хоть и старалась держаться прямо. Была она тихой, зато постоянно держала у себя в квартире какую-нибудь собаку, которую не удосуживалась выводить на улицу вовсе, отчего, видимо, собака постоянно лаяла, стоило тете Маше отлучиться. А напротив нее престарелые бабушка с дедушкой воспитывали внучку-подростка. Девчонка, как придорожная трава, росла дикой, колючей и своенравной. Воспитание «ремнем», видимо, на пользу ей нисколько не шло. После очередного скандала, она пропадала по подружкам, или вообще не знамо где, по нескольку дней.
Моими же ближайшими соседями с одной стороны были молодые люди, приверженцы модной тогда субкультуры готов. При случайных встречах на площадке, они вели себя тихо и даже застенчиво, но иногда даже толстые стены старого дома не могли заглушить неистовые хриплые крики под душераздирающую музыку блэк-метала. Ребята так пели.
Другая квартира по соседству пустовала, а в следующей, на моей площадке, жил старый японец. Это был высокий, сутуловатый, коротко стриженный, почти седой пожилой мужчина. Трудно было определить его возраст, и по-русски он почти не говорил, но по слухам он был настоящим японцем, более того – бывшим военнопленным. И звали его все Иван Иванович, видимо окрестив его так из соображений простоты.
Сейчас, в век, когда сотовая связь заменила собой все, трудно представить свою жизнь без телефона. Невероятно, но наш дом тогда лишь частично был телефонизирован. В моей квартире связь как раз отсутствовала, а вот у Иван Иваныча телефон был. Несколько раз мне пришлось обратиться с просьбой позвонить, и всегда Иван Иваныч внимательно меня выслушивал, а потом любезно приглашал пройти, где в прихожей стоял телефон. Это был старый, черного цвета, массивный аппарат, с громко жужжащим при наборе цифр, диском.
В квартире ощущался не совсем обычный запах – пахло немного лекарствами, немного морем.
Поговорив, я громко прощалась, и Иван Иванович выходил из комнаты, неизменно улыбаясь, что-то говоря тихо и непонятно. Я лишь догадывалась, что он приглашал приходить звонить еще, если понадобится.
А однажды он сам постучался ко мне. Я совершенно не ожидала увидеть его стоящим на пороге моей квартиры, растерялась. А он, улыбаясь, протянул мне легкий квадратный сверток. Я приняла, не имея понятия что это, усиленно благодарила, просила зайти в гости на чай, но он откланялся и ушел к себе. Он именно откланялся, я вспомнила старое и забытое выражение «откланяться». У Иван Иваныча это получалось с достоинством и учтивой любезностью.
Вернувшись к себе, я развернула на кухонном столе сверток, полученный от Иван Иваныча. В нем оказалась стопка квадратных, черно-коричневых ломких листов. В то время роллы и суши еще не пробились на наш пищевой рынок, и я не могла сообразить, чем же Иван Иваныч решил меня угостить. Мне было понятно, что это нечто съедобное, и я осторожно откусила уголок листа. Вкус морской капусты был мне знаком – в нашем морском северном городе она, выброшенная прибоем, часто покрывала берег при отливе, и люди собирали ее. И я догадалась, что тонкие листы – это приготовленные, раскатанные в тончайшие листы и засушенные морские водоросли. Иван Иваныч по одному ему известной технологии делал их сам! Вот откуда специфический, аптечно-морской, запах в его квартире.
Я задумалась о судьбе этого человека: кем он был? Откуда именно? Почему не вернулся на родину? Вряд ли кто-то мог ответить на эти вопросы. Сам Иван Иваныч? Он жил очень уединенно, скромно и тихо. Не водил к себе гостей, не пил и не курил. У него была одна привычка: в погожие дни он сидел возле дома на деревянном ящике, поставленном на попа, и улыбался, щурясь на солнце и охотно здороваясь с соседями. И, несмотря на его приветливость, у меня ни разу не возникло мысли нарушить его уединение, вторгнувшись с расспросами в его жизнь. А может быть, зря?..
Однажды летом мне приснился сон. Ко мне в дверь постучали – именно постучали, а не позвонили, хотя электрический звонок всегда работал исправно, выдавая заливистую птичью трель. Я открыла дверь и увидела Иван Иваныча. Он выглядел стройнее и моложе своих лет, излучал энергию и вообще, будто светился. Я пригласила его войти, и он сел на кухне возле моего стола, поставив рядом с собой чемоданчик. Его заливал солнечный свет из окна, и я увидела, что он был необычно одет – на нем был белый военный китель. Прекрасно начищенные медные выпуклые пуговицы рождали солнечных зайчиков; на плечах погоны, но ранг я разобрать не смогла.
Сидел Иван Иваныч чрезвычайно прямо, положив одну, согнутую в локте руку, на край стола. Он был непринужден, слегка улыбался, но в нем явственно ощущалась решительность. Было впечатление, будто он наконец получил возможность действовать, и едва сдерживает радостное нетерпение. Я поняла, что он пришел попрощаться. Не было ничего сказано, лишь его улыбка излучала доброту и благодарность, грусть прощания и некоторую тревожную озабоченность. Наконец, он встал, и я поняла, что ему пора. Он аккуратно взял свой чемоданчик – я подумала, что он тоже военный – обернулся ко мне с прощальной улыбкой и вышел.
Сон произвел на меня сильное впечатление. Я не могла понять, почему вдруг мне мог присниться Иван Иваныч, да еще в таком виде? Почему в морском военном кителе? А через два дня обратила внимание, что Иван Иваныч перестал мне встречаться. Меня охватило необъяснимое беспокойство. Я стала расспрашивать соседей – действительно, его никто не видел пару-тройку дней ни в подъезде, ни на улице. Тогда я позвонила участковому – к тому времени телефон появился и в моей квартире.
Иван Иваныча обнаружили в его кровати – он скончался во сне, как раз в тот день, когда приходил ко мне попрощаться, предупредить о своем уходе.
Прошло недели две, и однажды, возвращаясь к себе домой, я увидела, что у порога что-то тускло блеснуло. Я наклонилась и подняла пуговицу – очень старую, латунную или медную, с объемным, полустертым изображением морских символов и иероглифом.