Человека нельзя победить, если он этого не хочет
" ... Свицкий сдернул шапку. Он уже понял, что от него требуется.
— Там, в подвале, сидит русский фанатик. Спустишься и уговоришь его добровольно сложить оружие. Если останешься с ним — вас сожгут огнеметами, если выйдешь без него — будешь расстрелян. Дайте ему фонарь.
Оступаясь и падая, Свицкий медленно спускался во тьму по кирпичной осыпи. Свет постепенно мерк, но вскоре осыпь кончилась: начался заваленный кирпичом коридор. Свицкий зажег фонарь, и тотчас из темноты раздался глухой голос:
— Стой! Стреляю!
— Не стреляйте! — закричал Свицкий, остановившись. — Я — не немец! Пожалуйста, не стреляйте! Они послали меня!
— Освети лицо.
Свицкий покорно повернул фонарь, моргая подслеповатыми глазами в ярком луче.
— Иди прямо. Свети только под ноги.
— Не стреляйте, — умоляюще говорил Свицкий, медленно пробираясь по коридору. — Они послали сказать, чтобы вы выходили. Они сожгут вас огнем, а меня расстреляют, если вы откажетесь…
Он замолчал, вдруг ясно ощутив тяжелое дыхание где-то совсем рядом.
— Погаси фонарь.
Свицкий нащупал кнопку. Свет погас, густая тьма обступила его со всех сторон.
— Кто ты?
— Кто я? Я — еврей.
— Переводчик?
— Какая разница? — тяжело вздохнул Свицкий. — Какая разница, кто я? Я забыл, что я — еврей, но мне напомнили об этом. И теперь я — еврей. Я — просто еврей, и только. И они сожгут вас огнем, а меня расстреляют.
— Они загнали меня в ловушку, — с горечью сказал голос. — Я стал плохо видеть на свету, и они загнали меня в ловушку.
— Их много.
— У меня все равно нет патронов. Где наши? Ты что-нибудь слышал, где наши?
— Понимаете, ходят слухи. — Свицкий понизил голос до шепота. — Ходят хорошие слухи, что германцев разбили под Москвой. Очень сильно разбили.
— А Москва наша? Немцы не брали Москву?
— Нет, нет, что вы! Это я знаю совершенно точно. Их разбили под Москвой. Под Москвой, понимаете?
В темноте неожиданно рассмеялись. Смех был хриплым и торжествующим, и Свицкому стало не по себе от этого смеха.
— Теперь я могу выйти. Теперь я должен выйти и в последний раз посмотреть им в глаза. Помоги мне, товарищ.
— Товарищ! — Странный, булькающий звук вырвался из горла Свицкого. — Вы сказали — товарищ?.. Боже мой, я думал, что никогда уже не услышу этого слова!
— Помоги мне. У меня что-то с ногами. Они плохо слушаются. Я обопрусь на твое плечо.
Костлявая рука сжала плечо скрипача, и Свицкий ощутил на щеке частое прерывистое дыхание.
— Пойдем. Не зажигай свет: я вижу в темноте. Они медленно шли по коридору. По дыханию Свицкий понимал, что каждый шаг давался неизвестному с мучительным трудом.
— Скажешь нашим, — тихо сказал неизвестный. — Скажешь нашим, когда они вернутся, что я спрятал… — Он вдруг замолчал. — Нет, ты скажешь им, что крепости я не сдал. Пусть ищут. Пусть как следует ищут во всех казематах. Крепость не пала. Крепость не пала: она просто истекла кровью. Я — последняя ее капля… Какое сегодня число?
— Двенадцатое апреля.
— Двадцать лет. — Неизвестный усмехнулся. — А я просчитался на целых семь дней…
— Какие двадцать лет?
Неизвестный не ответил, и весь путь наверх они проделали молча. С трудом поднялись по осыпи, вылезли из дыры, и здесь неизвестный отпустил плечо Свицкого, выпрямился и скрестил руки на груди. Скрипач поспешно отступил в сторону, оглянулся и впервые увидел, кого он вывел из глухого каземата.
У входа в подвал стоял невероятно худой, уже не имевший возраста человек. Он был без шапки, длинные седые волосы касались плеч. Кирпичная пыль въелась в перетянутый ремнем ватник, сквозь дыры на брюках виднелись голые, распухшие, покрытые давно засохшей кровью колени. Из разбитых, с отвалившимися головками сапог торчали чудовищно раздутые черные отмороженные пальцы. Он стоял, строго выпрямившись, высоко вскинув голову, и, не отрываясь, смотрел на солнце ослепшими глазами. И из этих немигающих пристальных глаз неудержимо текли слезы.
И все молчали. Молчали солдаты и офицеры, молчал генерал. Молчали бросившие работу женщины вдалеке, и охрана их тоже молчала, и все смотрели сейчас на эту фигуру, строгую и неподвижную, как памятник. Потом генерал что-то негромко сказал.
— Назовите ваше звание и фамилию, — перевел Свицкий.
— Я — русский солдат.
Голос позвучал хрипло и громко, куда громче, чем требовалось: этот человек долго прожил в молчании и уже плохо управлял своим голосом. Свицкий перевел ответ, и генерал снова что-то спросил.
— Господин генерал настоятельно просит вас сообщить свое звание и фамилию…
Голос Свицкого задрожал, сорвался на всхлип, и он заплакал и плакал, уже не переставая, дрожащими руками размазывая слезы по впалым щекам.
Неизвестный вдруг медленно повернул голову, и в генерала уперся его немигающий взгляд. И густая борода чуть дрогнула в странной торжествующей насмешке:
— Что, генерал, теперь вы знаете, сколько шагов в русской версте?
Это были последние его слова. Свицкий переводил еще какие-то генеральские вопросы, но неизвестный молчал, по-прежнему глядя на солнце, которого не видел.Подъехала санитарная машина, из нее поспешно выскочили врач и два санитара с носилками. Генерал кивнул, врач и санитары бросились к неизвестному. Санитары раскинули носилки, а врач что-то сказал, но неизвестный молча отстранил его и пошел к машине.
Он шел строго и прямо, ничего не видя, но точно ориентируясь по звуку работавшего мотора. И все стояли на своих местах, и он шел один, с трудом переставляя распухшие, обмороженные ноги.
И вдруг немецкий лейтенант звонко и напряженно, как на параде, выкрикнул команду, и солдаты, щелкнув каблуками, четко вскинули оружие «на караул». И немецкий генерал, чуть помедлив, поднес руку к фуражке.
А он, качаясь, медленно шел сквозь строй врагов, отдававших ему сейчас высшие воинские почести. Но он не видел этих почестей, а если бы и видел, ему было бы уже все равно. Он был выше всех мыслимых почестей, выше славы, выше жизни и выше смерти.
Страшно, в голос, как по покойнику, закричали, завыли бабы. Одна за другой они падали на колени в холодную апрельскую грязь. Рыдая, протягивали руки и кланялись до земли ему, последнему защитнику так и не покорившейся крепости.
А он брел к работающему мотору, спотыкаясь и оступаясь, медленно передвигая ноги. Подогнулась и оторвалась подошва сапога, и за босой ногой тянулся теперь легкий кровавый след. Но он шел и шел, шел гордо и упрямо, как жил, и упал только тогда, когда дошел.
Возле машины.
Он упал на спину, навзничь, широко раскинув руки, подставив солнцу невидящие, широко открытые глаза. Упал свободным и после жизни, смертию смерть поправ..."
«В списках не значился». Борис Васильев. Девятнадцатилетний Коля Плужников. Брестская крепость.
Каждый из нас узнавал о войне по-разному. Кто из книг, кто из кинофильмов. Я не знаю, что такое война, но могу представить, какое горе принесла она нашему народу. Героями этой войны стали наши прадедушки и прабабушки. Но на ряду со взрослыми, против фашистских захватчиков боролись и совсем юные ребята.
Борис Васильев писал о войне и о людях на войне не понаслышке. Он принадлежит к поколению, которое попало на фронт, только окончив школу. Поэтому героями многих его произведений являются юноши и девушки, которые только вчера строили планы начинающейся жизни, а вместо этого шагнули навстречу опасности. Одним из таких произведений является «В списках не значился». Произведение заставляет задуматься об одной из трагических и кровавых страниц нашей истории.
Читая произведение переносишься в военное лихолетье и встречаешься с защитниками Брестской крепости. Девятнадцатилетний лейтенант Николай Плужников – главный герой книги. Он приезжает к месту службы – Брестскую крепость – в ночь, которая отделяет мир от войны, в ночь на 22 июня 1941 года.
В начале повести это восторженный юноша, быстро краснеющий, с нежными пухлыми щеками. Война застает его на складе: «Вздрогнули стены каземата, с потолка посыпалась штукатурка, и сквозь оглушительный вой и рев все яснее и яснее прорывались раскатистые разрывы тяжелых снарядов». В первый день войны Колька – юный, растерянный и напуганный солдатик, сосредоточенно стирающий кровь с расцарапанной щеки. Здесь мы видим и первую смерть. Убит осколком товарищ Сальников, который уговорил Плужникова убежать из костела, осаженного немцами. С этого момента и начинает меняться сознание главного героя. Он винит себя за трусость, за то, что он думал не о ходе боя, а о том, что будет рассказывать дома. Его нельзя осудить за такие мысли, ведь очень сложно человеку понять горе и смерть. Это все противоречит человеческому существу.
Удивительно меняется солдат Сальников. Из взъерошенного напуганного юнца он превращается в бывалого воина, привыкшего не кланяться пулям. Этот солдат сам вызывается идти под пули за водой для раненых. Такие люди живут для других, и смерть им не страшна: «человека победить невозможно, даже убив. Человек выше смерти. Выше». Поэтому, Сальников, так радовавшийся каждой удачной вылазке, так любивший жизнь, спасает жизнь своему товарищу ценой собственной. Но этот пример – не единственный. В произведении повествуется и о других героических личностях: о пограничнике, который заслонил собой Плужникова, о командире с перебитыми ногами, который подорвал себя ради нескольких жизней.
В повести показана нежная любовь двух людей: Мирры и Николая. Однажды Плужников встретил двух солдат, которые предложили ему уйти из крепости, но надо было уходить без Мирры, поскольку она была хромой и все равно бы не дошла. Плужников не может согласиться на такое предложение. Мирра платит ему взаимностью: «Я никогда, никогда в жизни и мечтать не смела, что могу полюбить!» Они вместе решают, что девушка должна уйти из крепости, но ее убивают немцы. Умирая, Мирра думала не о себе, а о том, как бы Николай не увидел этого. Она старается отползти от того места, где они расстались. Плужников так и не узнает, что Мирра погибла.
Особое место занимает сцена, когда Плужников встречает человека, превратившегося почти в скелет, который с самого начала осады Бреста носил на своей груди знамя Брестской крепости. Умирающий от голода и жажды, с перебитым позвоночником, он хранил это знамя как святыню, верил в освобождение нашей страны. Он говорит Николаю: «Теперь твой черед. Умри, но немцам не отдавай. Не твоя это честь и не моя – Родины нашей честь. Не запятнай, лейтенант!» Плужников поклялся, «что не запятнает», и принял знамя от умирающего. До самого конца он сопротивляется фашистам, не ради себя, а ради смерти его товарищей, ради знамени. Он не имеет морального права ни сдаться, ни умереть во имя тех людей, которые отдали за него жизнь. Автор правдиво показывает, как простые самоотверженные люди ковали Великую Победу – этого нельзя забывать. Но Васильев не идеализирует происходящее. На страницах произведения встречаются не только самоотверженные герои, «тружеников войны», но и откровенные предатели. Истинными же героями книги являются русские солдаты, вынесшие на своих плечах бремя войны.
В процессе обороны Брестской крепости он стал одним из ее героев, совершил не мало подвигов, был защитником и "хозяином" крепости до весны 1942-го года, удостоился в последние минуты своей жизни воинских почестей даже от врага... "Не сдалась, не пала Брестская крепость. Не взяли ее ни бомбами, ни огнеметами. Она просто истекла кровью..."
Слова Плужникова: "Человека нельзя победить, если он этого не хочет. Убить можно, а победить нельзя."
Автору удалось заставить меня – читателя, поверить в ужасы войны, пережить их вместе с героем романа. Память о событиях и героях тех страшных лет, обязывает нас, поколение, которое не видело войны, ценить всё то, что отстояли наши деды на полях сражений. Помнить и гордиться – это наш долг перед теми, кто уже больше никогда не увидит солнца, кто погиб, защищая Родину.
Произведение мне очень понравилось. Всем советую прочитать!
Диденко Ангелина, читатель юношеской библиотеки РМБУ Белореченская МЦБ.
--------------------------------------------------------------------------------------------------
БД "Молодежь и книга" в рамках библиотечного Интернет-форума"Молодой герой в литературе моей страны"
Краснодарская краевая юношеская библиотека им. И.Ф. Вараввы http://krkrub.kubannet.ru/rubrik/7170