Ночью было тихо. Ни винтовочных выстрелов, ни трескотни автоматов. Одни ракеты, изредка взлетавшие высоко в холодное синее небо, напоминали о фронте.
К утру разведка сообщила: на правом фланге сосредоточивается большое количество немцев. Видимо, они намереваются контратаковать деревню и попытаться вернуть свои потерянные позиции.
На рассвете комиссару доложили:
— Немцы численностью до двух батальонов поднялись для психической атаки.
Капитан Тулупов в это время был на левом фланге и комиссару пришлось заменить его. Комиссар взметнулся на свою кабардинку и поскакал к пулеметной роте. Проехав несколько десятков метров, он напоролся на мину. Взрыв был настолько силен, что конь упал замертво, а самого комиссара отбросило метров на десять в сторону. К счастью, он отделался легкими ушибами да небольшой царапиной на лице, оставленной крошечным осколком мины.
Прибежав к пулеметной роте, комиссар послал младшего политрука Ананьина в один взвод, парторга — в другой, а сам направился в третий. Пулеметчики залегли на окраине кладбища. Немцы открыли минометный огонь, но мины их падали за кладбищем, а пули их автоматов не долетали. Пули немецкого автомата поражают на расстояние двухсот метров, а -поднялись «психи» для своей сумасшедшей атаки за километр. Они шли сплошной лавиной — по фронту метров на двести. В, глубину их колонна растянулась метров на сто. Позади двигался духовой оркестр. Верещали трубы, ухал барабан. «Психи» кричали «хайль» своему главному людоеду. Передние безумолку стреляли из автоматов. Шуму и трескотни было много. Время от времени сквозь этот шум прорывался простуженный петушиный тенорок:
Русс, сдавайсь!
Пулеметчики молча ждали их; проверили прицелы «Максимов». Когда «психи» подошли на триста метров, комиссар по телефону отдал команду:
По фашистской нечисти — огонь!
Пулеметы дружным хором всколыхнули воздух. Передние шеренги «психов» повалились, как трава под острой косой. Но уцелевшие перешагивали через убитых, топтали своих раненых и продолжали идти вперед. Остервенело гремели трубы оркестра, а крики гитлеровцев походили на рычание раненого зверя. У них все еще была уверенность, что нервы наших пулеметчиков дрогнут, что советские бойцы в панике бросят свою огневую позицию. Но не таковы наши люди! Они не отрывались от пулеметов и метким огнем прорубали в фашистской колонне огромные окна. Они ценили каждую секунду и не давали передышки своим верным друзьям — пулеметам. Они использовали свою смекалку. Так пулеметчик Коняев, чтобы не терять время на подноску патронов и не рисковать подносчиками, протянул двухсторонний провод через поле, обстреливаемое из минометов, и подтягивал к себе одну коробку за другой.
Фрицы продолжали идти, как медведи на рогатины. Но в криках их теперь уже не было прежней дерзости и уверенности, наоборот чувствовалась обреченность. В это время капитан Тулупов перебросил с левого фланга роту минометчиков. Они, расположились на окраине деревни, открыли огонь по остаткам колонны «психов». Поперхнулись и смолкли трубы, последний раз ухнул барабан и взлетел на воздух, как подброшенный мяч. Оборвался стрекот автоматов. Фрицы повернулись и, спотыкаясь о раненых и Убитых, побежали с поля боя. На месте их «психической» атаки наши бойцы насчитали семьсот трупов.
В тот же день немцы оставили и деревню У., где у них были укрепления. Они бежали без остановки несколько десятков километров, до одного довольно большого города. Батальон капитана Тулупова преследовал их по пятам. Рядом продвигались другие батальоны, полки, бригады, дивизии. Вражеская клешня, занесенная над Москвой, была сломана.