Мария Кичгилхот закружилась по комнате.
- Каменный век! —сказал Андрей Гилёв. — Такую заваль просто стыдно держать. Я тебя понимаю.
- Ой ли? — отозвался я.
А пленка млела: «Мне б забыть, не вспоминать этот день, этот час, мне бы бояться никогда не встречать милых глаз, но опять весенний ве...»
Я нажал «стоп».
Зачем? — Мария Кичгилхот стояла среди комнаты, прогнувшись назад. Рука незримого партнера поддерживала ее за талию. — Зачем, Лог? Пусть бы пела!
- Кошмар! — Андрей Гилёв засмеялся, любуясь женой.— Бред какой-то!
- Пленка тебе не поверит, — сказал я. —Она не чает в себе души. Да-да, она ужасно довольна собой, горда. Все, что записано на ее ферромагнитных кристаллах, —не просто важно, не просто значительно и прекрасно, а единственно, неповторимо. Ведь это, пойми, ее живая душа! Но вдруг...
Я проделал ту же манипуляцию в обратном порядке, и с бобины на бобину медленно поползла онемелая коричневая лента.
Но вдруг — о, ужас! — Жестом восточного мага я воздел руки. — Запись стерта, исчезла, погибла душа. Остался обездушенный материальный носитель!.: Один-единственный нажим кнопки— и самовлюбленная, секунду назад во все горло орущая пленка низринута в тартар, в молчанье смерти! И для себя и, кстати, для нас она умерла, лишившись записи—информации, души. Так?
- Ну и? — Андрей Гилёв улыбался, перебирая на полке коробки с пленками. — Одно старье!
Но — другой нажим кнопки, новая запись, и материальный, казалось бы навсегда почивший в бозе носитель снова живет полнокровной жизнью, поет и нас заставляет и подпевать и приплясывать! Так?
Ну и что? — Андрей Гилёв выглядывал в окно следил за шлюпками, пенившими лагуну..
Материальный носитель не истлел — вот что!
Погибла всего-навсего одна, какая-то по счету, душа.
Понимаете?
Значит, возможен другой способ, наоборот: материальный носитель исчезает, перестает существовать, а запись остается, живет!
Понимаете?
Наше тело как ракета - носитель космического корабля, выводит при жизни нашу душу на новую, внеземную орбиту.
Ведь ракета-носитель, сделав свое дело, отделяется и распадается в плотных слоях атмосферы, сгорает. А космический корабль, голова тела —мозг, сознание, информация, запись, душа, — витает на орбиту! Понимаете вы?
Ох, и смеялись они, ну и смеялись они, ах, как громко, как весело они смеялись, господи боже мой, до чего, заразительно они смеялись, впору бы зарыдать, так они хохотали в то воскресенье...
- Ну и фантазия у тя, Лёха!—Андрей Гилёв обнимал меня, о мое плечо вытирал веселые слезы. — С твоим воображением да только захоти, любому фантасту сто очков форы!
- Лучше сказки! Сказки лучше, Логушка! — Мария Кичгилхот вытирала щеки точенной из рыбьего зуба рукой.— Сказки лучше всего!..
Между тем светало.
Исхудалый за двое суток после пропажи жены, о запавшими висками, Андрей Гилёв не отирал мокрого, от снега и пота лица, и на лбу, на серых щеках картечинами синели капли.
Откопав по его команде две землянки в устьях, обшарив старый сампан, вмерзший в лед одной из многих, проток Амгальваям, все перекуривали, устало привалясь к заветренному борту вездехода.
Молчали. Урчал лишь мотор на малых оборотах.
Лаврентии глядел на всех бочком, левым безмятежно-фаянсовым глазом—- ни на кого не глядел. Докурив, он затоптал окурок ц снег, попотел ко мне.
Ну? — спросил. — Может, не стоит ждать официального приглашения?
С первых моих шагов на тундре наставляли, натаскивали меня, как несмышленого пока, но породного кобелька.
Оба обмывали мое первое поле, а Лаврентия прежде отца заметил, что я чувствую воду, скрытую в тундре, в хребтах, и безошибочно нахожу водяные жилы с помощью нехитрой снасточки — развилки тальникового куста, срезанной для ребячьей забавы — рогатки, из какой ловко я целил в то время.
Садись в кабину, — сказал Лаврентия, глянув на меня правым, от усталости красным глазом. — Давай!
Андрей Гилёв сокрушенно махнул рукой:
- Шамань...
«Нелестное мнение об искусстве рудознатцев и лозоходцев (так на Руси в старину называли людей, ищущих воду или руду с помощью специальной рогатки — «волшебной лозы») весьма распространено даже среди ученых.
Опровержению этого мнения при помощи ряда любопытных опытов посвящена книга французского физика профессора Рокара «Знак лозоходца».
На обложке своей книги Рокар поместил старинную гравюру.
В движении картинка выглядит так: лозоходец неторопливо шагает, раздвоенный прут, который он держит в руках, вращается в такт его шагам.
В некоторый момент прут резко наклоняется вют и начинает вращаться быстрее...
И вот лозоходец, остановившись, уже дает указание землекопам: копать там-то и до такой-то глубины.
Отвергая всякую мистику, которой долгое время было окружено искусство лозоходцев, Рокар ищет материалистическое объяснение загадочного феномена, основанное на физических законах.
Рассуждения Рокара таковы.
Главную роль при поисках источников руд играет не рогатка или какой-нибудь инструмент, а сам человек лозоходец.
Именно человеческий организм как-то отвечает на присутствие искомых предметов, а различные приспособления лишь помогают ярче проявиться слабому физиологическому отклику.
Рогатка наклоняется к земле под влиянием слабых мускульных усилий лозоходца, а эти сами усилия вызываются тем, что человек как-то воспринимает...
Чем именно?
Оказалось, что если лозоходец не идет, а едет со сравнительно большой скоростью, то его чувствительность резко возрастает.
(Продолжение в следующей части)