Продолжение проекта, посвященного Сергею Доренко. В этом выпуске – воспоминания генерального директора ВГТРК Олега Добродеева. С ним поговорила Юлия Доренко.
Юлия Доренко: Олег Борисович, сам Сергей не очень любил вспоминать прошлое. Говорил, что он не хочет быть экспонатом в историческом музее. Мне кажется, это не совсем справедливо, потому что это интересно – знать, как человек менялся, с чего он начинал. Вообще же он пришел на телевидение из другой профессии – переводчик. Вы встретились на Гостелерадио?
Олег Добродеев: Да, я уже работал тогда, как и большинство ребят, которые потом начинали программу «Вести». Тогда вообще было время моментальных изменений на телевидении. И так Серёжа оказался в программе «Время». Я это очень хорошо запомнил, потому что он сначала пришёл и стажировался в той смене, где я работал. Потом уже он стал ведущим утренней программы, которой я тоже занимался. Он, конечно, сильно отличался от всех! Всё-таки программа «Время» была достаточно системно-номенклатурной организацией. Она была, если так говорить, во многом филиалом МИДа, филиалом Старой площади. Это был совершенно отдельный, особый институт. Почему я это рассказываю? Потому что Сергей появился, и он абсолютно всем – стилистикой поведения, внешностью – отличался от того, что там было. Я даже запомнил это: он пришёл, у него был костюм и почему-то военный генеральский ремень. Я так думаю, отцовский. И он всегда ходил так все первые годы работы. Это не просто солдатский ремень с такой бляхой, нет. На самом деле это было произведение искусства. Серёжа всегда гордился своей принадлежностью и к семье, и, если хотите, к военной касте. Он говорил на 2-3 уровня громче, чем все. Даже чисто механически. Там же так своеобразно были устроены коридоры: можно было услышать метров за 100, с кем и о чём говорил Серёжа в коридоре.
Юлия Доренко: Он специально это делал – чтобы привлечь внимание?
Олег Добродеев: Нет, это уже натура. Человеком в те годы он был уже абсолютно сформировавшимся. Сыграть это абсолютно невозможно. Он, казалось, занимал собой абсолютно все редакционное пространство. И он очень быстро и успешно стал доказывать своё право заниматься международной журналистикой уже серьезно.
Он вёл утренние программы. Я очень хорошо помню это время. Это время, с одной стороны, бессонных ночей, но в то же время – первых телевизионных экспериментов. И он был очень успешен.
После этого мы чуть раньше ушли делать «Вести». Он ещё оставался в «Телевизионной службе новостей». Один из материалов тогда стоил ему карьеры в Гостелерадио, и он ушёл в «Вести». И слава богу. Я думаю, что в итоге все были премного счастливы этому обстоятельству.
Юлия Доренко: Он сам попросился в «Вести»?
Олег Добродеев: Конечно. Всё же было просто. Отношения были всегда невероятно простые. Они и сейчас не очень сложные, а тогда они были точно ещё проще. «Вести» в тот момент была такой подпольной революционной организацией. Это был период, когда редакция формировалась, когда только пришли первые ведущие, пришли первые журналисты. Дело было абсолютно обречённое. Считали, что всех сомнут и уничтожат в течение ближайших месяцев. Собрались, на самом деле, люди абсолютно отвязные, отморозки, если называть вещи своими именами. Потому что ни одного рационального повода идти работать сюда по большому счёту не было. И вообще ничто не указывало на те глобальные тектонические изменения, которые потом произойдут со страной.
Серёжа пришёл и очень быстро стал одним из очень важных творческих элементов всей этой конструкции, одним из действительно больших и очень интересных ведущих. Люди из первой команды «Вестей» были в чём-то очень похожие. У каждого, конечно, был свой стиль, но всё-таки по духу это были столичные интеллигенты: и Женя Киселёв, и Света Сорокина из Питера, Саша Гурнов, Юра Ростов, Слава Флярковский. А Сергей был абсолютно другим. Он был значительно проще. Простота не в том смысле, что проще как журналист. Он был совершенно как ледокол, ломал все стереотипы, которые тогда существовали в журналистике. Он был невероятно народен. Вот в каком смысле он был проще. Он тогда был представителем народа и широких народных масс в редакции «Вестей».
Потому что он лучше других знал страну, он лучше других знал проблемы. Его жизнь до прихода на телевидение действительно сильно отличалась от жизни всех остальных тогдашних звёзд. И это было у него, наверное, всю жизнь. Он лучше чувствовал эти моменты. Всё-таки жизнь в военных городках, то, о чём он часто рассказывал, знание советского, русского офицерства, знание лётчиков, знание людей, с которыми он сталкивался – это был совершенно иной жизненный опыт, который, конечно, сильно отличался от всего остального.
И в этом смысле он с самого начала задал совершенно иной тон, абсолютно иную стилистику. И у него, собственно, язык был абсолютно другой, другая интонация. Она была, с одной стороны, проще, и, с другой стороны, сложнее. То есть она была не изысканно элитарна, как, скажем, у Светы Сорокиной, а она была очень жёсткой, резкой, что также соответствовало тому времени. И он очень быстро стал одним из самых заметных журналистов ВГТРК.
Юлия Доренко: Если вспоминать, что он говорил о себе молодом, то он был совершенно невыносим, по его рассказам.
Олег Добродеев: Безусловно. Я могу это подтвердить. Он был часто совершенно невыносим. Он был провокативен. Он был аррогантен. Он был грубоват, прямо скажем. Иногда он мог позволить себе те слова, которые никто больше позволить не мог. Это было его, он так считал, право – быть сильно другим и сильно отличаться от всех остальных. Это было всю жизнь.
Юлия Доренко: Как это на работе сказывалось? Чувствовалось, что он командный игрок, или он всё равно себя отделял от коллектива?
Олег Добродеев: На телевидении нельзя себя отделять от коллектива в любом случае. Это всегда командная игра. Всё-таки ты не писатель, который с пером сидит за столом. Здесь ты неотделим от людей. И без своей команды ты абсолютно ничто. Я говорю о той команде, с которой он работал. А то, что касается соприкосновения с другими людьми, – тут бодание и искры возникали постоянно, практически ежечасно. Характер у него был абсолютно не сахар. Я думаю, что нет ни одного человека, с которым он трудился на телевидении, кроме представительниц прекрасного пола, и с кем дело в какой-то момент не могло дойти до самой крайней точки. И многие это помнят.
Юлия Доренко: Он сам рассказывал: летали столы или стулья.
Олег Добродеев: Конечно. Хуже – летали ксероксы. Столы и стулья можно ещё как-то пережить. А ксерокс тогда была машина очень редкая и дорогая. Впрочем, когда летали бетакамовские кассеты, ничего хорошего в этом тоже не было, потому что мы боролись за каждую такую кассету. Их было очень мало тогда.
Юлия Доренко: Он рассказывал, что у вас была конкуренция между информационными службами, когда вы уже работали на разных каналах. И вы следили друг за другом: кто какой репортаж делает - и потом на эту же тему чуть ли не опровержение снимали.
Олег Добродеев: Это всегда было. Конкуренции не было только в программе «Время», потому что не с кем было конкурировать. Служба информации была одна, и новости тоже были одни. А в момент возникновения программы «Вести» сразу возникла конкуренция. Тогда между первым и вторым каналами. После возникновения НТВ конкуренция была уже между программой «Время», «Вестями» и программой «Сегодня» на НТВ. Они выходили каждый час вечером. Естественно, все смотрели очень внимательно, что у кого: темы, материалы, эксклюзив. Это было абсолютно естественно. Сейчас такой острой конкуренции нет в силу того, что стало слишком много информационных программ. И уже обращать внимание на это абсолютно бессмысленно.
Юлия Доренко: Повлияли ли манера, стиль Сергея на других журналистов? Или считалось, что он такой один и невозможно принять метод, который он использует?
Олег Добродеев: Конечно, у каждого большого и очень заметного журналиста всегда возникало огромное количество эпигонов. Они были и у Серёжи Доренко, их было очень много у Лёни Парфёнова, Светланы Сорокиной. Это абсолютно естественно. Потому что когда ты первый заявляешь о каком-то своём особом журналистском стиле, то моментально выстраивается огромное количество людей. Больше всего, наверное, их было у Лёни Парфёнова. У Сергея их тоже хватало. Потому что это был действительно первый журналист, который говорил на другом языке, очень жёстком языке, который очень сильно расширил возможное на телевидении с точки зрения лексики. Иногда это коробило, иногда это вызывало несогласие, в том числе, у меня, но по прошествии времени это становится естественным, а ещё чуть позднее – даже модным. Поэтому, безусловно, таких людей было очень много. Они и сейчас работают на телевидении. Я их знаю, но из педагогических целей называть не буду.
Юлия Доренко: Вы следили за тем, что происходило с Сергеем уже после телевидения, за его трансформацией на радио? Вас не коробило то изменение, которое с ним произошло?
Олег Добродеев: Я тогда уже работал на НТВ, и всё менялось очень быстро. Поэтому иногда мы виделись и разговаривали очень часто, иногда мы не встречались годами.
В последний период мы с ним виделись несколько раз в году. Это были очень интересные встречи. Жалко, что не было диктофона. У нас была возможность иногда проводить несколько часов подряд. Он всегда подсаживался ко мне либо я к нему, и мы вспоминали старое. Ведь мужики с годами мало изменяются. Мы вспоминали наши старые шутки-прибаутки, программу «Время». Шутили. Чего там только не было. Вызывали Доренко, допустим, к аппарату правительственной связи, говорили: «С вами будет говорить Горбачев». С этого шутки всегда начинались – на новенького, на молодого. С совершенно серьёзным видом: «Аппарат правительственной связи, с вами будут говорить после вашего последнего сюжета». Обычно по первоначалу все накалывались. Потом уже все очень мило вспоминали эти истории. В общем, были молоды.
Была большая встреча журналистов. Это было буквально недавно. Накрытый стол, накрахмаленные скатерти. Зашёл Доренко, говорит: «А наливать будут?» Все прекрасно знают, что Сергей в принципе не пил. Я говорю: «Нет, Сергей. Всё». А я знал, что иногда на разных таких журналистских встречах наши пишущие братья начинали вести себя просто разнузданно. Они выпивали, потом забывали, зачем они пришли, что им надо узнать, спросить. И всё это переходило в абсолютно зашкаливающий, непонятный, сумбурный односторонний разговор. Поэтому после подобных выступлений наливать перестали.
Сергей говорит: «Мы с тобой спорим, что не будут наливать?» А я-то знаю, что не будут наливать, и говорю: «Спорим» - «На сколько?» - «На бутылку вина». – «Очень хорошо». Видит официанта, говорит: «Вы мне нальёте?» На него смотрит официант с ужасом. И он приносит… фужеры. И начинает разливать вино.
Я ему передал ящик вина после этого. Он умел. Для тех людей, которых он убедил налить ему вина, уверяю вас, это было нарушением служебной инструкции.
Я говорю о шутках, но, конечно, жизнь всегда была очень разная. Был период, который мы тогда пережили, – очень трудный, тяжёлый, драматичный. И, конечно, шрамов у всех хватало.
И я очень часто с Сергеем не соглашался. Мы с ним спорили по многим моментам, которые были в жизни вообще и в нашей телевизионной журналистике. Но у Сергея было одно очень важное качество. Вся его очень тяжелая журналистская жизнь всегда была с ним. То есть это была его жизнь. Он никогда ни от чего не уходил и ни от чего не отказывался, что было у него в жизни. У каждого человека, который прожил в наши 90-е, есть какие-то свои очень тяжёлые моменты, которые каждый может воспринимать абсолютно по-своему. Кто-то предпочитает, чтобы этих эпизодов не было или делает вид, что их не было. Кто-то надевает пасторский воротничок и начинает рассказывать начинающим журналистам о том, как всю жизнь питались только акридами и амброзией.
Сергей всегда чётко осознавал, что это его время и что всё, что было, это абсолютно его. И в этом смысле было всегда очень просто говорить, потому что всегда разговор был предельно, с одной стороны, конкретный, с другой стороны, откровенный. А уж если говорить о яркой эмоциональной насыщенности этих разговоров, то жалко, что как раз в тот момент не было камеры.
Читайте воспоминания Константина Эрнста о Сергее Доренко здесь.
Видеоверсию интервью с Олегом Добродеевым смотрите в нашем канале в YouTube.
Обсудить это и другие интервью можно в нашем телеграм-чате.
Интересные новости, комментарии, инфографика, интервью, видео - в телеграм-канале «Расстрига».