— Порфирьевич, мы сегодня что-нибудь жрать будем или нет? У меня в животе урчит, спасу нет!
Старый повар укоризненно взглянул на выразившего неудовольствие солдата, но смолчал и продолжал чистить морковь и картошку с помощником.
«Кому что, а этому пожрать. Такая мясорубка была...».
***
Всего три часа назад их пятая рота вышла из боя. Выбивали фрицев с насиженных мест, хотя их строчивший без передышки MG-42 не давал красноармейцам поднять головы. Ровно до того момента, пока старший сержант Метлов не бросил, пробравшись к пулемётному гнезду, связку гранат. Шедевр немецкой оружейной промышленности смолк, боевой дух немцев улетучился, и они ломанулись в сосновый бор аккурат за своими позициями. В спину их жалили русские пули калибра 7,62 мм. Горячий привет из ППШ и справедливая плата за 2 года издевательств над советским народом.
***
Двое немцев отделились от основной группы убегавших и уже скрылись в лесу. Они стали блуждать среди сосен, то и дело целясь во все стороны.
Хищник смотрел и видел, как учащенно бьются их сердца.
— Кажется, мы оторвались, Бруно!
— Так точно, господин лейтенант!
— Просто Клаус, Бруно. Мы сейчас не на параде.
Клаус Мориц сделал акцент на слове «сейчас» и посмотрел на своего солдата. Вместе с ефрейтором Бруно Бремером они прошли Сталинград, чудом вырвались из возникшей на исходе той битвы котла и с ещё большим чудом добрались до своих.
Тогда они были уверены, что все самое страшное позади, но уже через некоторое время в составе 9-ой армии Вальтера Моделя прошли ад повторно на Ржевско-вяземском выступе: трупы, трупы и трупы. Свои и русских.
Уже прошло больше года, стояла умеренная майская погода. Фронт замер, и его тревожное спокойствие лишь изредка нарушалось позиционными боями. И сегодня был один из таких, когда занятию две недели с огромным трудом высотку пришлось потерять. И это накануне большого наступления! О нем Морицу вроде как по секрету поведал высокопоставленный берлинский родственник-танкист из армии Гудериана. Русским готовили месть за две страшные зимы 41-ого и 42-ого годов...
***
Хищник ощущал страх, исходящий от этих двух пьод амедха. Он слышал отзвуки голосов других представителей их вида, а до того – видел, с каким остервенением они убивают друг друга из своего примитивного оружия. Что ж – Охота продолжается. Эти двое ууманов станут хорошим пополнением коллекции. Будет, что показать Совету Старейшин на очередном сеансе связи!
***
Бремер и Мориц продолжали судорожно озираться: большая удача, что русские не пошли вглубь леса. Должно быть, они решили, перещелкали всех. Теперь надо только аккуратно пробраться к своим. Лейтенант вспомнил, что видел, как почти сразу же после начала атаки на их позиции был убит радист Гюнтер Цвейг. «Сейчас бы рацию, сейчас бы рацию…».
Шестое чувство заставило Морица посмотреть на высоченную сосну неподалеку. Там он увидел две быстро погасшие желтые вспышки, и это была последняя картинка в жизни офицера. Выпущенный с сосны плазменный снаряд напрочь снес Морицу голову. Его тело упало рядом с ошалевшим Бруно и задергалось в страшных конвульсиях.
Все это заняло каких-то три секунды. Опытный солдат не растерялся – он вскинул автомат, начал поливать полукругом сосновые верхушки и орать по-немецки. Чуть спустя его МП-40 замолчал. Бремер быстро выкинул рожок из автомата и полез в патронташ за новым.
Лесное пространство перед его глазами сначала поплыло, потом заискрилось голубоватым светом, а затем превратилось в самый страшный кошмар. То, что увидел Бруно Бремер, подступило к нему и на чистейшем немецком сказало голосом командира «Кажется, мы оторвались, Бруно». Это создавало неповторимый контраст с обезглавленным телом, которое уже перестало дергаться. Существо, сказав эти слова, выдвинуло из правого запястья два длинных зазубренных лезвия и всадило их на всю длину в туловище несчастного немца. Его дикий ор распугал белок, птиц и все живое, что оказалось рядом...
***
Капитан Ситников был одним из первых, кто завис над вражеским окопом, дав сапогом в висок фрицу с ножом, и погнал врагов в лес. «Куда же вы, родненькие? У меня для вас гостинцы есть!».
Очереди из ППШ вперемешку с русским и немецким матом, завязавшаяся где-то рукопашная прекрасно иллюстрировали творившееся на небольшом участке земли. Через 10-15 минут все было кончено, но Ситников, еще с Москвы привыкший, что только мертвые фрицы не палят в спину, подозвал к себе двух бойцов – рядовых Ширяшкина и Масякина.
— Вы видели, что они в лес ломанулись, дьяволы? Идите, прочешите там все. Никого в плен не брать, всю сволоту под корень. Задача ясна?
— Так точно, тащ капитан!
— Исполнять!
Две глотки дружно рыкнули «есть» и помчались в сосны. Масякин просто молчать не любил.
— Слышь, Васек! Смотри вправо, я влево!
— Лады. Гляди, фрица не проспи!
— Обижаешь, землячок!
Оба со Смоленщины, бойцы привыкли всегда действовать вместе – и ножами, и автоматами, и ложками по котелку. Они встали, потому что метрах в трехстах от себя заметили двух пробиравшихся немцев – по форме, вроде, солдата и офицера. Ширяшкин дал по ним очередь, но те успели скрыться. Почти одновременно с этим раздался стрекот автомата слева из небольшой гряды. Ширяшкин сорвал с пояса гранату, выдернул чеку и швырнул на выстрелы – что-что, а кидать он умел. Кинул удачно – вместе со взрывом раздались истошные крики агонизирующих людей. Каким-то образом один немцев оттуда выпрыгнул, но на свою беду побежал навстречу красноармейцам. Масякин молниеносным движением достал из голенища сапога «финку» и метнул его во фрица. Тот упал как подкошенный, захлебываясь бьющей из шеи кровью.
Кратковременная стычка завершилась безоговорочной победой бойцов РККА: трое вояк Вермахта были навсегда списаны со счетов войны. Бойцы едва ил успели насладиться плодами ратных трудов, потому что услышали крик из глубины леса.
Василий Ширяшкин и Иван Масякин были стреляными воробьями: как-никак они вместе стояли под Москвой, но тут переглянулись и увидели на лицах друг друга одинаковое выражение страха. Опыт взял свое, присутствие духа быстро вернулось к бойцам, и они побежали туда, где кричали.
***
На небольшой полянке, они обнаружили стреляные гильзы, разбросанные тут и там, а также офицерский планшет Meldenkartentashe 35. Масякин не раз брал «языков» и знал, что такая сумочка бывает ценнейшей находкой: вполне нормальный трофей, если бы только сумка не была насквозь в крови, будто ее вылили из ведра. Не было ни тел, ни следов их волочения. Ничего, чтобы понять, что здесь недавно произошло.
— Ваня, бери планшетку, доложим Ситникову... я не знаю, что тут сказать.
— Загваздаюсь, тудыть твою мать… Ох, ну ладно, погнали! И в оба глаза смотрим!
Через минуту на полянке восстановилась обычная лесная тишина, прерываемая редким постукиванием дятла по сосне. К нему то и дело примешивалось куда как более частое стрекотание, будто кто-то быстро работал молотком или заводил мотор.
Спешка бойцов оказалась им на руку и спасла психику, не дав поднять головы. Сделай они это, увидели бы, что на одном из деревьев висело два тела: без голов и вырванными позвоночниками, с содранной кожей. Кровь текла с них по ветвям и стволу и уже начинала капать на траву. Яутжа довольно урчал. Охота только начиналась – и начиналась весьма удачно.
***
18 мая, деревня Ясиновка
Генерал-майор Шульц проезжал на штабном автомобиле вдоль колонны солдат. Он не мог решить, радоваться или нет приказу приехать в Берлин «для получения дальнейших распоряжений ».
Тем не менее, из этой дыры хотелось поскорее. И их пехотная дивизия в скором времени должна уйти отсюда – было решено перебросить ее в помощь соседям, которым было совсем худо. Почти все уже ушли, сейчас в деревне оставалась последняя рота: предстояло закончить дела с местными жителями... Черт дернул этих проклятых партизан – накануне ночью они вырезали караул и всех в комендатуре. За это нужно было дать ответ.
«Хорошо все же не видеть этой мерзости», сказал себе Шульц, при проезде КПП. Полковник даже не подозревал, что скоротечный отъезд продлит его жизнь на целых три месяца.
***
Женщина все сильнее прижимала к себе дочку. Высокий немец больно толкнул ее в спину прикладом.
— Komm schnell!
Всех жителей сгоняли на площадь, где на импровизированной трибуне, в окружении солдат с автоматами, произносил речь немецкий офицер. Помощник переводил.
— Вчера было убито пятеро наших доблестных солдат, унтер-офицер Лейниц и комендант Остревич. За это вам всем будет экзекуция в назидание остальным.
Из причитающей толпы начал шуметь и махать руками старичок, за что тут же получил зуботычину от солдата.
Этого не выдержала рослая женщина, бывший парторг Мария Герасимова.
— Что же вы делаете, сволочи?!
Неведомым образом она прорвалась сквозь растерявшийся строй солдат, приблизилась к офицеру и дала ему оплеуху тяжелой крестьянской ладонью. Тот упал. Толпа ахнула и замерла. В шоке были и немцы.
Офицер неторопливо поднялся, поднес руку к разбитой губе и увидел на ней кровь. Спокойствие истинного арийца будто смыло водами Шпрея. Он схватил за шиворот подвернувшегося под руку рядового и заорал ему в лицо:
— Schießen Sie diese russische Schlampe!
Тот мгновенно проникся важностью приказа, направил на Герасимову автомат и дал очередь. Женщина упала, а на ее теле стали стремительно расцветать красные бутоны. Тут же заголосили бабы, дети заревели, мужики, какие были, стыдливо уставились в землю.
Майор Макс Криге, получивший первую в жизни «боевую травму», более-менее успокоился и сейчас хотел отдать солдатам команду вести всех с площади в огромный амбар, который заблаговременно обложили сеном и заготовили бутылки с зажигательной смесью.
Немецкий рот уже начал открываться, чтобы отдать страшную команду, но слова застряли в горле, потому что офицер увидел три красные точки у себя на кителе в районе груди. Он только и успел подумать «что за черт... снайпер русских?..».
А потом началась бойня.
***
Хищник удобно расположился на толстенной дубовой ветви. Рана на его шее почти затянулась и не причиняла беспокойства. Он видел наш мир в инфракрасном спектре и сейчас наблюдал за происходящим: целая толпа пьод амедха. Яутжа отметил, каким был напряженным один из ууманов, который что-то громко говорил остальным.
Потом немолодой самец ууманов что-то завопил. На это Пришелец не обратил особого внимания. Когда же самка вышла вперед и ударила говорившего, Хищник напрягся: он мгновенно чувствовал агрессию, ибо жил ей. Охотник нажал несколько кнопок наручного компьютера. Тонкая настройка дала более детальную картину: беременная самка была в гневе, а самец напуган.
То, что произошло дальше, повергло Яутжа в ярость: в его народе, Науду, никто и никогда не смел ранить и тем более убить беременную самку. Мало того, охотники никогда не трогали дичь, способную дать потомство для славной охоты. Хищник потер лицевые жвала друг о друга: он отправил сигнал на другой край Млечного пути, и через 40 секунд пришел ответ. Это было разрешение от старейшин на приостановку охоты и использовать любое оружие. Теперь это была война. Из-за спины он достал бокс черного цвета, что-то нажал, и тот раскрылся – в сиреневой дымке проступили силуэты оружия. Охотник достал второй плазменный мини-ган, закрепил его на правом плече, взял в руку телескопическое копье и нож из неизвестного на Земле материала – очень легкого и острого.
***
— Ну вы и зверюги, ребята!
Ситников рассматривал доставленные трофеи. Содержимое окровавленного планшета было вполне себе стандартным и не представляло особой ценности: карандаши, ластик, угломер. Даже карты местности – советскому командованию давным-давно было известно размещение немецких войск на этом участке.
Подал голос Масякин.
— Товарищ капитан, мы тут вообще не при чем! Вася, подтверди!
— Так точно! Мы сначала трех фрицев к ядреной матери отправили. Потом слышим – орать кто-то начал. Я такое, товарищ капитан, только в деревне слыхал, когда батя порося резал...
— Ладно, дальше!
— Ну а что дальше... мы побежали. Там пистолет, автомат и сумка. Все в кровище.
— Ясно-понятно! Обыскали?!
— Так не было тел.
Капитан отвлекся от рассматривания планшета и грозно уставился на Ширяшкина с Масякиным.
— Вы, что, ироды, взорвали их что ли? Как это – не было тел?
— Никак нет, не взрывали. Не было тел, тащ капитан! Только это...
— Ну, ну что это? Говори, Масякин!
— Стреляли они во всех направлениях, как будто отряд целый встретили. Было их двое, судя по всему.
Капитан нахмурился еще сильнее.
— У нас соседи – дивизия Ненашева. Но их там быть не могло, потому что за лесом все еще немцы.
— Может, партизаны, товарищ капитан?
— Да какие к черту партизаны? Хотя… мало ли где они сейчас бродят и какие задания выполняют. Но тела им зачем?
Ширяшкин решил блеснуть дедукцией.
— Да кто ж их знает... Показать дохлых фрицев своим решили, может. Вы ж знаете, товарищ капитан, какие зверюги. Чуть немца видят – винтовки в руки и мое почтение!
Ситников смягчился и даже улыбнулся своему солдату.
— Смотрю, все-то ты, Вася, знаешь. Еще что-то видели-слышали в лесу?
— Никак нет!
— Свободны.
Бойцы дружно высказались о том, что больше ничего не видели, но правдой это было только наполовину. Ширяшкин и впрямь ничего не заметил, Масякин все-таки увидел, что ствол одного из деревьев был в чем-то густо-зеленом. И это что-то светилось. Иван решил промолчать об увиденном: мало ли, почудиться в бою могло.
***
Война-войной, а поесть любят все и всегда и при любых обстоятельствах.
Третье отделение первого взвода пятой роты удобно расположилось на лапнике у костра, обсуждая недавний бой. Старший сержант Метлов был доволен бойцами. Доволен он был и тем, что сегодня они никого не потеряли – ни убитыми, ни ранеными. После Харькова такое было чудом. Все казались довольными, если можно быть довольным на войне. Один лишь боец Масякин сидел и задумчиво катал во рту хлеб с кашей.
— Ваня, ты чего сидишь-кручинишься?
В минуты отдыха Андрей Метлов общался с бойцами, как говорит отец с сыновьями.
— Да ничего, товарищ старший сержант. Так...
— Ну, смотри. Будешь грустить – каша прокиснет! А ну-ка есть с удовольствием!
— Есть – есть с удовольствием!
— То-то же!
***
Ситников наскоро подкрепился и теперь получал ценные указания.
— Завтра, ротный, будете с «четвертой» брать деревню Ясиновку, в пяти километрах отсюда. По нашим данным, у немцев там максимум рота. Тяжелой техники у них нет - съехали уже. Выдвигаемся завтра в 8 утра. Когда займете деревню, пустите красную ракету. Все ясно?
— Так точно, товарищ полковник! Не в первый раз!
— «Не в первый раз!». Ясно дело, что не 41-ый год на дворе! Но без башки в пекло чтобы не лезли!
— Да не станем, товарищ полковник! Пощекочем фрицам нервишки...
— Знаю я тебя, черта! Смотри мне! Ясно?
— Так точно! Разрешите идти?
— Иди, капитан. Бойцов на вечернее построение – доведешь приказ.
— Есть!
С этими словами Ситников покинул штабную палатку. Его боевая спесь не соответствовала внутреннему состоянию. В последнее время немцы совсем озверели. Хотя их части стали отступать за запад, они часто переходили в контратаки, беря наших в «котлы». Вспомнив Харьков, Ситников испытал практически физическую боль.
***
Рядовой Гельмут Штейн бежал без оглядки. Он не раз слышал от сослуживцев, что такое – идти в атаку или переходить в рукопашную с русскими. Случившееся 10 минут назад наверняка превосходило все, что творилось на этой войне. Да, люди – безумно жестокие существа. Но напавшее на них было еще беспощаднее. И это был не человек.
***
Штейн краем глаза заметил, как взгляд майора переместился на треугольник из трех красных точек. Через секунду из-за деревьев вылетела голубая молния и прошила Криге насквозь. Тот упал, как падает мешок картошки. Огромная рана на груди дымилась.
Немцы начали пальбу на выстрел. Ясиновцы воспользовались моментом и начали разбегаться кто куда.
***
Под аккомпанемент визжащих баб и орущих на своем немцев Хищник начал выпускать плазменные снаряды по пьод амедха. Один за другим, без промахов. Доблестные бойцы Вермахта лишались верхних и нижних конечностей, голов. Впрочем, последние Охотник специально не отстреливал: даже в условиях войны никто не отменял сбор трофеев.
Первая волна стихла. Плазменный миниган Хищника перезаряжался, немцы меняли рожки в автоматах и водили их дулами туда-сюда. Руки их тряслись, лица исказились от ужаса. Подоспевшие на помощь сослуживцы уже ставили на сошки пулемет.
Целых 45 секунд всем казалось, что бой закончен и их невидимый враг повержен – ничего не могло выжить от такой плотной стрельбы. Это русские обстреляли площадь из новейшего реактивного оружия и теперь отходили, понеся огромные потери.
Время вышло. Прозрачный воздух начал колебаться и обрел очертания существа-гуманоида, который с чудовищной для человека скоростью стал убивать ууманов чистейшей арийской крови.
***
Вильгельм Раабе увидел перед смертью, как его друзья начинали парить в воздухе и страшно кричать, словно кто-то подхватывал их, и шептал «mutter, mutter, mutter...».
Он нашел в себе силы, вырвался из оцепенения и побежал, весь в слезах и соплях, от этого кошмара. Вилли, как звала его мама, уже практически поверил, что все позади, когда диск Яутжа развалил его туловище пополам. Верхняя половина выбросила гирлянду кишок, а нижняя упала на землю и бешено заработала ногами, исполняя последнюю команду мозга «бежать, бежать, бежать».
***
Сердце не унималось еще минут пять, а легкие были будто сожжены. Гельмут Штейн сейчас с удовольствием попал в плен к русским, страх жертвы пересилил страх плена. Он вертел головой туда и сюда. Каждый треск сучка под ногами отзывался канонадой артиллерийской подготовки.
Вдруг все стихло. Штейн прислушался и в десятке метрах от себя услышал родную речь – «mutter, mutter, mutter». Это был голос «однокашника», Вилли Раабе. Но ведь Штейн своими глазами видел, как того рассекло пополам. Тем не менее, сон разума породил чудовище, на голос которого он пошел, роднее которого теперь не было на свете.
«Вилли тебя нет. Тебя же нет... ».
Теперь из воздуха появилось то, что говорило голосом Раабе. Высокое – не менее 2,5 метров – существо в маске с выбивающими из-под нее черными стянутыми волосами, сейчас смотрело на Штейна.
Пуля все же задела приточный провод. Охотник оторвал его от маски и с шипением отсоединил тот, что был слева. Полуживой Штейн увидел, как из-под маски появилось нечто со жвалами насекомого и глубоко посаженными желтыми глазами, неотрывно смотревшими на немецкого солдата.
Ас-Се'Хе ничем особенно не выделялся на своей планете среди сверстников. Здесь же его облик сражал наповал. В прямом смысле слова: сердце молодого солдата разорвалось, и это было подлинным милосердием, дарованным человеку природой. Хищник не расстроился – он был в предвкушении обработки тел свежеубитых пьод амедха. Быстрее гепарда он побежал назад в деревню.
***
— Тихо всем!
Ситников смотрел перед собой и вслушивался в звуки леса.
— Что там, товарищ капитан?
— А ты разве не слышишь, Бельчиков?
— Никак нет!
— Вот и я не слышу. А в здешних местах должно быть полно немчуры и местных. Двигаемся дальше. Разведка докладывала, что в деревне бабы, старики и дети...
Полторы сотни человек продолжали движение и с каждым метром напряжение росло: Ситников и Катасонов из «четвертой» были не первый год на войне, но сейчас их тревога передавалась солдатам. Кто-то попытался пошутить, но тут же был зашикан товарищами.
Масякин, идущий неподалеку от командира, начал снова думать о зеленой жидкости, найденной на той опушке.
«А вдруг... ну что вдруг? Ну, вдруг в деревне там... да что там-то. Немцы зеленку разлили что ли?».
Лес стал потихоньку редеть, а затем и вовсе обнажил почти пастораль: петляющая речка и тянущаяся по ее берегу деревня.
И было что-то непривычное и гнетущее в этой красоте. Нет, не идущая третий год война и даже не дымящиеся кое-где дома. То – дело горькое, но уже привычное. Не было ничего и никого слышно – ни диких зверей, ни птиц, ни домашней скотины.
— Так не бывает!
Ситников сказал это чуть громче, чем нужно. И его все поняли. Нараставшее тревожное чувство только усилилось.
За десять минут до входа в деревню капитан послал десятерых толковых бойцов на разведку. Вернулись восемь, и было страшно смотреть на них: все бледные, руки тряслись, часть рвало на близлежащие кусты. Единственным, кто более-менее держался, был сержант Ермаков, но и его била мелкая дрожь.
— Гена, что?! Там наши... немцы всех казнили? Почему не все пришли?!
— Т-товарищ к-ккапитан. Там всех немцев кто-то к-кказнил! Надо туда идти... там наши – вроде, живые.
Последние слова услышала вся рота. Дополнительной команды не потребовалось.
***
10 минут назад мир был другим.
Тишина давила на барабанные перепонки. По узкой улочке Советской – сколько их таких в огромном Союзе – шел десяток бойцов, готовых к бою в любой момент. Мерный гул, сначала едва слышимый, перешел в назойливый звон. Практически сразу стало ясно, что это мухи – серые, зеленые, синие.
Когда солдаты увидали, что же так привлекло насекомых, все пожалели об обильном завтраке: в канун захвата деревни повар расщедрился на двойную порцию.
Ермаков громадным усилием воли подавил рвотный позыв и заставил себя пристально всмотреться в то, что здесь случилось. А картина была впечатляющая: на деревьях, на столбах тут и там висели тела. Да ладно, просто бы висели. Кожа на всех была содрана, кровь ручейками стекала на землю, а в воздухе стоял сильный металлический запах. Всюду валялась изодранная в клочья немецкая форма, оружие, гильзы.
Опытным глазом Ермаков заметил, что не было не единого следа нападавшей стороны – трупов, следов, оружия. НИ-ЧЕ-ГО. Это вводило сержанта в совершенное недоумение: как кто-то мог перебить такое число немцев и сделать ВОТ ЭТО?! Партизаны озверели напрочь! Как кто-то ушел незамеченным?
Но не это больше всего тревожило Геннадия. В деревьях было что-то не то. Он смотрел туда, и ему казалось, что воздух плывет, будто плавится. Только этого не могло быть, ведь было не больше 15 градусов.
***
Хищник смотрел на уумана снизу. Человек видел переливание его камуфляжа, но стоявшие рядом с ним ничего не замечали. Охотнику следовало спешить – намечалась охота неподалеку. Он быстро слез с дерева, неслышно прошел мимо людей. И перед тем, как окончательно исчезнуть, остановился у огромного амбара и прокричал на чистейшем немецком языке:
— Komm her!
Отряд побежал на голос. Выстрелить никто не успел, потому что Ермаков взмахнул рукой – «отставить», когда увидел в тусклом окне старушечий силуэт. Все оставшиеся в живых жители деревни собрались там. Люди сидели, кто-то стоял, кто-то лежал. На всех лицах – от младенцев до глубоких стариков – было выражение застывшего удивления вперемешку со страхом.
Ермаков прикинул: здесь они провели не менее 12 часов. Почему они не убежали, ведь не могли же они не видеть, что здесь творилось...
— Филимонов и Анискин, остаетесь с людьми!
— Есть!
Уходя, отряд снова посмотрел на кровавую панораму.
***
Яутжа, закончив развешивание тел и сбор трофеев, извлек из набедренного чехла небольшой прибор – ментальный суггестор. Он давил воспоминания, замещая их другими. Сразу же после включения прибора все, кто прятался или убежал за пределы деревни в радиусе километра, встали, как вкопанные, а затем начали собираться на злосчастной площади.
Теперь все они видели пришельца, не считавшего нужным дальше скрываться. Они видели, чувствовали, но ничего не могли с собой поделать. Хищник направил толпу ууманов в здание, и когда последний зашел туда, охотник соединил прибор с запястным компьютером и громко скомандовал голосом полковника Криге:
— STILL SITZEN!
***
Порфирьевич ворчал. Ну что это за щи без капусты! Вот уж и свинины раздобыл, а капусты – да хоть остатков прошлогодних с бочки – не нашлось ни у одной хозяйки!
Впрочем, это не могло омрачить той радости, которая была у солдат и офицеров. По войскам уже шли слухи о большом летнем наступлении. Была и радость местного значения... впрочем, обо всем по рядку.
Через три дня после событий в Ясиновке в роту приехала машина с сотрудниками Особого Отдела. На «беседу» вызвали капитана Ситникова, сержанта Ермакова и рядовых Ширяшкина и Масякина. С ними обстоятельно говорил старший лейтенант госбезопасности Григорий Маршанцев.
Он не кричал, не угрожал и не топал ногами, а раз за разом задавал одни и те же вопросы с разной формулировкой, изучая ледяными голубыми глазами допрашиваемых. Ответы он записывал в толстую тетрадь, делая пометки красным химическим карандашом.
В конце концов, Маршанцев закончил свои записи, поблагодарил « интервьюируемых », дал им на подпись бумаги о неразглашении, а Ситникову вручил полсотни экземпляров газеты «Красная Звезда» для раздачи бойцам. Там с вескими доказательствами рассказывалось о беспощадной борьбе партизан с немецко-фашистскими захватчиками и акциях устрашения, направленных на полную деморализацию солдат Вермахта. Всех, как потом оказалось, это удовлетворило.
Капитан, а в 1944 году – майор – Евгений Климович Ситников уцелел в аду Курской битвы, освобождал Польшу, где был тяжело ранен. Победу он встретил в госпитале.
Рядовой Иван Михайлович Масякин в 1943 году стал ефрейтором и дошел до Берлина, где на одной из улиц был сражен пулей немецкого снайпера.
Рядовой Василий Спиридонович Ширяшкин в 1945 году подорвал себя связкой гранат, забрав жизни восьми человек минометного расчета 8-cm G.W.34.
Сержант – старший сержант с марта 1945 года – Геннадий Петрович Ермаков, участвовал в форсировании Днепра и салютовал с остальными на ступенях Рейхстага. До конца жизни он вспоминал однополчан и те события мая 1943 года, когда в деревне Ясиновка он видел дрожащий воздух.
***
Хищник, довольный, покидал эту планету: охота удалась. Только одного он не мог понять и собирался спросить об этом у старейшины Наг Эх'Це. Как пьод амедха – существа одного вида – могли с таким остервенением истреблять друг друга? Вообще война на уничтожение – любимая забава ууманов. И славная охота для настоящего Яутжа.