В детстве, когда заканчивались мультики про «Человека-паука» или «Черепашек-ниндзя», хотелось вскочить с плюшевого ковра и разбрасывать паутину, мысленно притягивая вещи и двери, которые, увы, так и не открывались, пока их не толкнёшь. Или размахивать воображаемыми нунчаками и петь про «панцирь как рубашки», дольше не выходить из образа, бесконечно вкушать магическое воздействие мультипликации на слабую, податливую психику ребёнка. Спустя годы, после финальных титров «Джокера», появляется тяга медленно подняться с мягкого кресла, изображая одно из тех па, какие вытворял герой на экране. А ведь психика-то уже окрепшая — таково воздействие большого кино, граничащего с искусством.
Мозг ребёнка - это кладезь странных образов и не замыленных сажей знания впечатлений. А ещё — идеальное средство самозащиты. Психика способна вырезать кадры с потрясениями из памяти, вырабатывая блокирующий ответ на всё жуткое и страшное, ползущее извне. Иногда механизм почти незаметен для окружающих, но не в том случае, когда он мутирует в сардонический смех, перемешенный со слезами, кашлем и отрыжкой. Создаётся ярчайший контраст, граничащий со штампом, с дешёвой кино-уловкой, и ты уже возмущаешься: «А ваш смех настоящий? Или клоунада, часть образа?» И, вытирая слёзы, больной не находит слов для объяснения.
На протяжении своей жизни Артур Флек отыгрывает роль, потому и сомневается, что существовал вовсе. Отсюда и тяга к славе, пусть и комического таланта в нём ни гроша. Любовь толпы превращается в индикатор его сущности, барометр его плотского воплощения; герою не нужен бунт и справедливость, его влечёт деструктивная муза, которая открыла иной способ самопознания — через насилие. Будущий Джокер мог бы позаимствовать слова Бронсона из одноимённого фильма: «Всю свою жизнь я мечтал прославиться». Но лишь ради сладкого мига ясного осознания, что живой и вдыхаешь настоящий воздух, а не только густой табачный дым.
Появляется ли надежда на нормальную жизнь, когда в лифте в его компании возвращаются к себе в квартиру мать и дитя? Его будущие близкие друзья? Парень-то не так безнадёжен: по крайней мере, одну удачную шутку он отпускает, когда к нему заявляется эта милая женщина, обратившая на него своё внимание. Велик соблазн представить, что Артур Флек, словно тот немногословный Водила из «Драйва», заглянет помочь с продуктами и решит все проблемы: погасит чужие долги, вызволит малолетнюю проститутку из борделя — расквитается с негодяями. Разумеется, так он и поступит, но сначала урезонит внезапный гадкий приступ визгливого смеха, который так нервирует соседей.
Просто некоторые не созданы быть счастливыми. Или жить нормально, как все. Артур Флек догадывался об этом, но его руки, закованные в путы гниющего социума и материнской любви, годились лишь для нанесения грима и мочалки, которой он обтирал в ванной свою жалкую, старую мать. Предохранитель слетел, когда из груши для битья вытрясли последнюю улыбку; и теперь ничто его не страшит, ведь только потеряв любой ориентир, разорвав малейшую привязанность, можно устроить собственное, грандиозное шоу. И чем ярче будет оскал, тем импульсивней станут стохастические жесты, перетекающие в деяния, порой самые безжалостные. Тем яростней зазвучит музыка, высветив сцену, где выступает стендапер-неудачник, ненароком превратившийся в символ протеста против фальшивых ухмылок и карнавала навязанных развлечений.