Глава вторая
Часть четвертая
— Ты что?.. — спросил шёпотом.
Улыбнулась, тёплой ладошкой опять тронув его щеку. И — тоже шёпотом:
— А ты бы хотел жить вот так... в деревне, в глуши, где земля пахнет землёю, а не асфальтом, где зимой тепло печки пахнет горящими дровами, а не краской чугунных батарей, где летом сверчковые ночи жалеют натруженные в дневных трудах плечи — хотел бы жить тут?
Пожал плечами. Ответил не сразу. Ответил, подумав, подмешивая в ответ привкус иронии:
— Я бы мог жить везде... Какая разница, где жить — лишь бы жить... Лишь бы с тобой жить... А что? — вплёл он ещё утром зародившуюся в церкви диковатую мысль. — Стану священником, стану душам людей и Богу в церкви служить.. А ты — попадьёй при мне...
По голосу стало слышно, что она улыбается своему воображению:
— Ты?!.. Священник?!.. Как-то трудно представляю тебя молящимся... И — на коленях... А что?.. Тебе бы пошло быть священником... Красивый и умный... Такой священник лишь привносит крепость в приход. Представляю, как все бабы в округе, и стар и млад, потянутся в твою церковь смотреть и слушать тебя.
Не удержался, усмехнулся и он, вообразив себя в рясе, с бородой и... великое скопище баб пред собой...
— Пойду я, Ванечка... — Лоли устало вздохнула и села. Провела пальцами по лицу его. — Спасибо тебе!
— За что?
Не ответила. Поцеловала в голову. Поднялась.
— Я провожу.
— Не нужно. Вдруг увидит кто... Тут у нас молва да навет всякому слуху, что хлеб голодному... Не провожай. Я — огородами... Здесь же рядом — пару дворов пройти. Утром будь готов, уедем рано. Заеду за тобой.
Опять поцеловала в голову и пошла к выходу, на ходу поправляя волосы. С тихим, печальным скрипом закрылась за ней дверь. Вздохнул. Место, где только что лежала она, всё ещё хранило сладкий запах чувственного тепла её тела. И который раз убеждался, как даже в отсутствие её, где бы ни находился, стоило только подумать о ней, ощущал именно этот, сладковатый в тонкости ненавязчивых духов, волнующий кровь, запах тепла её тела и одежд, запах дыхания и голоса...
Запах любимой женщины — запах особенный. Ощущение его даже по прошествии всякого времени, — даже на великих расстояниях, — есть состояние необычное: этот запах шевелит крылья носа мужчины, — рецепторы его обоняния физически, реально ощущают её запах при одной только мысли о ней, ибо запах тепла её тела закодирован в подсознание мужчины той, единственной и желанной, которую он любит по настоящему... Более четырёх веков назад мудрый Шекспир знал это:
С дамасской розой, алой или белой, Нельзя сравнить оттенок этих щёк. А тело... пахнет так, как пахнет... тело... А не фиалки нежной лепесток...
Спать не хотелось. Поднялся, зажёг свет. Хотел включить телевизор, но передумал, заметив на столе книжицу, утром подаренную крестным возле церкви. Взял в руки. «Библия — книги священного писания Ветхого и Нового Завета», стал лениво листать, бегло вникая в содержимое.
... Не могла оставить равнодушным миссия Христа в земном пути его. Рождённый от простой женщины и Святого Духа, как шанс для людей избежать очередного, смертоносного гнева их Отца Небесного, за предательство его самого и его Заветов, — он, Христос, живший среди народа, близко знавший и понимавший его, погрязшего в грехах разврата, убийств и поклонения не ему, — Отцу, Богу своему, — а идолам — даже баранам, — он, Христос, своим рождением призванный научить людей любви друг к другу и истиной вере, — он, Христос, заранее зная, что от людей же примет и унижение, и муки пыток, и муку казни над собой, осознанно проделал свой путь к распятию себя людьми... ради спасения тех же людей... Живительный образ Человека, достойного быть Царём Земли и восседать по правую руку Отца своего.
... «Если Христос существовал, как реальная личность, — запульсировала мысль, — то именно такая личность могла стать звездой, на которую людям следовало ориентироваться в грязном мраке различных политик, ложных убеждений и ложных целей... Но следовало знать и другое: замышляющие зло, всегда осторожны... Замышляющие добро должны быть осторожны вдвойне. Даже самое изощрённое зло, в своём исполнении, всегда примитивно, а потому понятно... Добро же, особенно жертвенное, в силу обратного эффекта простоты и доступности, часто бывало непонятно людям, а потому и истреблялось их людским злом, — истреблялось и направленно и нечаянно, ведомое страшными инстинктами толпы и зависти.
Жертвенная любовь и доброта Христа к людям были слишком беззащитны в его время. Да и ныне вряд ли они менее беззащитны для последователей его. Когда будет уничтожена последняя добродетель и останутся лишь силы зла, вряд ли шабаш его, зла, будет длиться долго. Злу нужны новые жертвы, начнётся соперничество, начнётся насилие зла иным злом
— это и будет самоуничтожение Мира... Выходит, всё зависит от способности добродетели выжить в условиях государств. Даже не победить, просто выжить. Государство — это уже насилие.