Глава вторая
Часть вторая
Какой-то увалень, краснощёкий и узколобый, грузно подсел сбоку, навалился обнимкой на плечи, дыхнул не успевшей сгореть в утробе водкой:
— Ты кто, а? Где-то я тебя видел... Ты где служил? В Севастополе? Морская пехота? Точно!.. Там я тебя и видел! За это и выпьем! А ты кто?
— Да Иван я, — ответил нехотя, желая быть один. Но глянул на того по-доброму, не желая обидеть дружелюбие. — Я — Иван. Не служил я... ещё. Не пью я. Пей один.
— Дуру гонишь? — трудно напряг тот лоб. — Не может быть, чтоб не служил! Я же вижу — годки мы... Таких зрелых, — постучал он ладонью по груди и плечам его, — до службы не бывает! И видел я тебя в Севастополе — клянусь мамой! За это и выпьем!
— Не клянись. Я не вру. Не служил я ещё. И в Севастополе не был. И не пью я — сказал уже.
— Ух ты!! — резко сместил тот своё внимание, засмотревшись на разгорячённую танцем Лоли, и облизнул похоть на толстых губах. — Шикарная тёлка! Такую бы и я не прочь... поиметь!
Движением плеч сбросил его руку:
— Пшёл вон! Тебе и свинья не даст, не то что она!
— Чиво-о?!! — вытаращился тот от неожиданности. — Ты кому это сказал?! Та ты знаешь, кому ты сказал такое?!
Сел к узколобому боком, словно к пустому месту, добавил тихо, но жёстко: — Уймись. Считай, что я тебя давно не видел, а недавно и совсем забыл... — Чи-вооо?!! — не понял тот игру слов. — Ну ты!.. Красавчик!.. Да ты, я вижу, в руках давно не был?!..
Чубатой головой и налившимся кровью глазом к тому посунулся слышавший всё Крестный, ещё больше похожий сейчас на пирата, явно пошедшего на абордаж.
— Отлезь! — рыкнул он, сжав коленку узколобого так, что тот, охнув от боли, пружиной выгнулся на ногах и, запрокинувшись назад, свалился со скамейки. — Это гость мой и, к тому же, сын мой крестный!.. А та, которую ты «тёлкой» назвал — племянница моя!.. Ослеп?! Совсем бельма залил, гавнюк?! Отлезь! Воняешь! Переломаю!
— Тю на вас! — вмиг охолонул узколобый, поднимаясь и отряхивая штаны.— Ты, дядька Яшка, с крестником своим, от роду, видать, нежноухие — шуток не понимаете!.. Да и... не узнал я их...
— Шагай-шагай, окорок в штанах! — хохотнул Крестный, и тут же захохотал в полную грудь, показывая пальцем на смешно крутнувшегося, зашедшегося в коленцах своей «Цыганочки» да от того чуть ли ни свалившегося на столы, гармониста.
И посредине этого разгула, под разочарованный гул мужиков, Аоли вёртко выпорхнула из танца. Сияющая весельем и пылающая возбуждением, с бисеринками влаги на лбу, запыхавшаяся, подсела между ними.
— Фух! — перевела она дух, вибрируя у лица ладошкой, словно веером. — Ну как?.. Здорово я?!..
— Стерва ты, Лолка! — беспардонно осадил её Крестный, рвя зубами балык. — Стерва, хочь и учительша ты, хоть и племянница моя любимая! Смущаешь мужиков наших вихляниями телесов!.. Искушаешь... Гляди... Дождёшься от баб ихних...
— Ах, не ворчите , дядя Яша! — чмокнула она его в щеку. — Чай, не монашка я! Как себя спрячешь, коль порода наша такая? Сами ведь, поговаривают, тоже были — не промах... Да и сейчас... не прочь, поговаривают...
Тот поперхнулся, в сердцах бросил балык обратно в тарелку:
— Прикуси язык, Лолка! Больно говорлива стала! Всё...Пойду я... Пасеку сторожевать мне. — И с лукавым ей, тихим намёком выразительно и смешно изобразил единственным глазом частое подмигивание, едва заметно показав головой в сторону Ванечки: — Сестре Антонине, матери своей, скажи, шо крестник у меня заночуеть. Хай осваивается, не последний раз, думаю, гостить-ночевать ему у крестного батьки... — И добавил, щекотнув усами ухо: — С учительшей своей... А вдруг поутру уедете, а я не застану вас — прощевайте...
Он развернулся между ними, перекинув через лавку ногу, подкурил папироску и, опёршись о костыли, поднялся. Напоследок обронил желаемое, недосказанное:
— А ты наезжай гостевать, крестник, я тебе рад буду... Да про разговор наш не забывай... — И пошёл, дымя зажатой в зубах папиросой, мощный и не разгаданный в простоте своей.
Лоли придвинулась, потянувшись за яблоком.
— Ты мне нравишься, — пользуясь её движением, сказал тихо, глядя мимо неё почти отвлечённо, но уже и ощущая липкость любопытных глаз.
Тонкие ноздри её шевельнулись, зрачки расширились, приоткрылись и влажные, ярко подкрашенные губы. Она продолжительно, пытливо и насмешливо посмотрела на него, убеждаясь, что это действительно желание, а не прихоть похоти, озорно погрозила пальчиком, с изящным оскалом надкусывая румяную сторону большого яблока:
— Это деревня, Ванечка... Здесь местный менталитет... Тут только подумаешь о чём, а все уже знают о том... Только пошёл куда, а все уже знают — туда... Знают — зачем... Знают — с кем... А что не знают — успешно додумают...