На пороге вокзального отделения милиции стоял высокий плечистый парень в выцветшем камуфляже. Руки он глубоко засунул в карманы, по небритым щекам двигались желваки, губы были плотно сжаты. Разговор с лейтенантом милиции ничем хорошим не закончился.
- Ты ж сам во всем виноват, как там тебя? Егор Летягин. Не надо было с незнакомым попутчиком за жизнь беседы вести и водку жрать. Вот и остался без денег и паспорта. Комиссовали тебя живого и почти здорового из той Чечни, так и беги без оглядки до дому в свой Челябинск. А ты…Где я твоего обидчика искать буду? Ну сам посуди, он уж небось в другом поезде такого же лоха пасет.
Егор присел на побеленный газонный бордюр, по армейской привычке произвел ревизию своего имущества: три сигареты, триста рублей денег, паспорта нет. Хорошо хоть военик остался, сунул его в дальний внутренний карман. «Попутчик» (мать его!) не добрался, когда опоил и сонного обчистил. Голова болела, в глазах мутилось, хотелось есть. Егор поднялся и пошел к привокзальным ларькам, выбрал самый дешевый пирожок, жадно сжевал его на ходу. Темноволосый смуглый хозяин за что-то разносил продавщицу, четко выговаривая по-русски только матерщину. Егор остановился рядом.
- Тибе чиво нада? Иди атсуда.
- Хозяин, у тебя работа найдется? Все могу делать… меня обокрали… и документы, и деньги, - сбивчиво стал объяснять Егор.
- Иди-иди. Уже есть иван, болше на нада…
Из-за ларька выглянул бомжеватого вида мужик с метлой в грязной, засаленной тельняшке. Мрачно взглянул на неожиданного конкурента и снова исчез за углом. Вечерело. Начал накрапывать мелкий, нудный дождь. Надо было искать какой-нибудь ночлег, но он понимал, что в зал ожидания его не пустят. А надо же было попытаться как-то еще и заработать. Около ларька, скрипнув тормозами, остановился навороченный джип размером с небольшой автобус. Водитель крутой тачки был живой иллюстрацией анекдотов о новых русских: «златая цепь на дубе том», чудовищно огромный крест на бычьей шее, бритая голова, накачанный торс…
- Чё, Ахмед, каки дела? – обратился он к хозяину ларька.
Только что важный и спесивый Ахмед покорно завилял хвостом, приветствуя крышу, согнулся в угодливом полупоклоне, провожая дорогого гостя в закуток при ларьке. Через несколько минут бритый вышел и, направляясь к машине, наткнулся на Летягина, коротко матюкнулся, при этом его взгляд упал на ордена Егора.
- Эй, парень, скока за эти цацки хочешь?
Егор растерялся.
- Да я …это…
- Держи «косарь». Хватит?
Егор мялся, не зная, что сказать. Бритый потянулся к наградам.
- Слышь, хозяин. Ты железки-то наши не тронь. Не надо. Они кровью умыты.
Между Егором и «крышей» вклинился тот самый полубомж в тельняшке, как-то уж очень опасно перехватив метлу наперевес.
- Лады, Афган, лады. Ты тока не психуй, как тогда…
И бритый, пытаясь сохранить величие хозяина жизни, неожиданно резво юркнул в джип.
- Меня тут Афганом кличут. Пошли, браток, – хмуро буркнул бомж, аккуратно пристраивая метлу в закутке между ларьками. Оттуда, радостно виляя хвостом, выползла маленькая остромордая дворняжка и по-собачьи заулыбалась хозяину. Они долго тащились под усиливающимся дождем мимо платформ, станционных строений, складов, пока не дошли до облупившейся будки с дощатой дверью.
- Вот и дворец мой. Заходи, Браток, да и ты гость залетный… Как зовут-то тебя?
- Егор.
- Ну заходи, раз Егор.
Дворняжка Браток резво шмыгнула в будку. Летягин немного потоптался на пороге, а потом решительно шагнул за владельцем «дворца». Помещение крохотное, без окон, но здесь было сухо, и над головой - крыша. Афган привычно и сноровисто застелил хромоногую табуретку газетой, водрузил бутылку, поставил кастрюлю с холодной картошкой в мундире, соль. Протер грязным пальцем два граненых стакана, забулькал мутной влагой...
-Ну, давай, воин. За то, чтоб…
Егор помедлил еще секунду, вспомнив своего вагонного попутчика-собутыльника, и мысленно махнул рукой: «Да пошло оно все! Что с меня теперь взять?». Пыльная лампочка тускло освещала накрытый газетой «стол» с угощением, свернувшегося в клубок Братка и двух выброшенных из жизни людей, которым было о чем поговорить…
***
- Было это году в 84. Наша часть охраняла от духов дорогу на Кабул. Я к тому времени с женой уже развелся. Ей надоело меня ждать из бесконечных военных командировок, нашла себе солидного мужчинку. В половину меня ростом, зато с автомастерской. Считай, стабильный доход, не то, что я. Детей у нас не было: она не хотела. Так что развод прошел мирно.
А у меня в санчасти тоже уже другая женщина была, Аннушка. Такая вся теплая, домовитая, в белом халатике и косынке, а чувствую себя с ней, как на кухне за вечерним чаем. Что-то у нее тоже не срослось в семье, так и грели друг друга два одиночества. Особенно близко сошлись, когда меня ранило и контузило. В санчасти-то я отлежался, а документы на комиссование все не приходили, поэтому и ходил, как все, в патрулирование, зачистки. В ушах позванивает, иногда туман серой пеленой в голове наплывает, но жить можно…
Это я тебе так издалека веду историю, чтоб понятно было. Уже глубокой осенью зачищали мы один кишлак, в котором по сведениям разведки засели духи. Сопротивлялись они отчаянно, но их было мало, поэтому и возились мы с ними недолго. Шли от дома к дому, проверялись: все чисто. И вдруг… Не то ветер в трубе завыл, не то собака заскулила, не то человек голос подал. Я так осторожненько за угол завернул, а там вход в подвал. Очень мне не хотелось лезть в ту черную дыру, но стали с напарником спускаться. Зажгли фонарики, чтоб на растяжку не нарваться, светим ими в сторону от себя и увидели, как мелькнуло в полосе света лицо. Еще раз осветили с двух фонарей, а там… Пацаненок лет десяти, грязное лицо ручонками закрыл и сквозь растопыренные пальцы на нас смотрит. А волосики у него светлые и глаза голубые. Вот уж поистине – чудо! В афганском-то кишлаке – европейский ребенок.
А он смотрел-смотрел да как закричит: «Дяденьки, не бейте, не надо!». Тут я чуть автомат не выронил. Русский! Шепчу ему: «Тихо, сынок, тихо», а сам подхватил его под мышку и бегом наверх. Напарника тоже лицом перекосило, но прикрывать не забывает. Побежали с ним к нашему БТР, малец даже не мявкнул, когда я его внутрь забросил. У ребят тоже челюсти поотвалились, как его увидели. А мальчишка от страха весь обмяк, мне в плечо уткнулся и затих. Только слышу, как под рукой сердце его часто-часто колотится, как у воробышка.
Когда вернулись в часть, доложили все, как было. Врач из санчасти пришла, осмотрела мальчишку, расспросила осторожно, кто и как попал к духам. Но помнил он о себе мало: звать Алешкой, лет, наверное, 10, ехали куда-то домой с мамой, потом их поймали «бородатые», увезли в горы, больше он мать не видел, в кишлаке том живет давно, даже на их языке немного понимает-говорит. Плачет негромко, а потом спрашивает: «А вы меня не убьете?». Забрали его в санчасть, а там изголодавшиеся по детям медички да санитарки его отмыли, накормили, отогрели.
Пришел я в очередной раз за своими таблетками (как будто можно таблетками контузию от разорвавшейся мины залечить!), а в палатке за занавесочкой сидит мой спасеныш в новых, сшитых медичками штанишках и рубашечке белой. Тоже, видно, из халата перешитой. Меня увидел – как кинулся на шею и кричит: «Папа! Папа!». Все кругом в слезы, начмед – суровый мужик, до пяток проспиртованный, - губы дрожащие кусает, медсестры не стесняясь в голос ревут. А я, как дурак, стою с ребенком, на шее повисшем, и молчу, только крепче его к себе прижимаю.
Он к Анне обернулся и кричит «Мама, я же тебе говорил, что папка скоро придет!». Военврач слезы вытерла и говорит: «Воробышек все эти дни так и твердил, что за ним папка придет, а Анну почему-то сразу мамой «назначил», хотя мы все с ним от души возились…». И тут я понял, что в одну минуту стал и отцом, и мужем. Ну, значит, так тому и быть.
Назавтра вызвали меня к начальству. Положил ему рапорт о происшедшем на стол, а он вздохнул и говорит: « Знаю, что у тебя на уме. Понял, что хочешь Воробышка усыновить. Нелегкое это дело и долгое. Мы его сейчас отправим с санитарной колонной, а потом уже в Союз, в детдом, там будут его родню искать. Может, кого из наших советских спецов семья так пропала. Ты еще один рапорт на комиссование пиши… Начмед тоже уже все документы на тебя приготовил. А дальше – как сам знаешь». Не рассказать, как я с Алешкой-Воробышком прощался. Одно меня утешало, что ехал он вместе с Анной – она санитарную колонну сопровождала.
Под утро нас подняли по тревоге, мы запрыгнули на БТРы и поехали. Майор злой, глаза прячет, парни какие-то не в себе. Часа через два встречным ветром потянуло каким-то смрадом. Чем дальше, тем хуже – дышать нечем. А за поворотом дороги в скальном ущелье нам такое открылось! Что там сказки про ад…
***
Продолжение в следующей статье