Хлопнув дверью, Оля убежала к себе. Дрожащими руками она одевалась, поправляла прическу, складывала в сумку тетради и книги, хорошенько не понимая, что делает. Обнаружив, что положила не те учебники, вынимая, уронила их на пол и, вдруг обессилев, опустилась на тахту и заплакала.
Ей стало жалко себя, и, заглушая какой-то неясный упрек к себе, она стала еще больше растравлять свое горе, подыскивая и находя все новые обвинения матери и этой посторонней женщине, которую никто не звал вмешиваться в чужие дела. Она говорила себе, что одинока, никто ее не понимает, всем, даже родной матери, безразлична ее судьба, eё счастье, что отец хочет отобрать у нее комнату, потому что дочь ему чужая, что мать готова принести ее в жертву, потому что этот ничтожный человек-отец — ей дороже и она готова поступиться не только самолюбием, но и жизнью дочери, чтобы заполучить его обратно.
Зная, что у неё сeгодня такой день, когда решается все, мать думает только о себе, вырывает ее из того покоя, из той душевной радости, без которых, по словам Люси, не может быть творческого успеха....
Оля шептала: «Эгоистка, эгоистка!» Вытирая глаза и замазывая кремом следы от слёз она окончательно решила: «Все эгоисты - и я буду эгоисткой!»
«Потом, когда мое имя появится на афишах и в титрах, когда придут овации и цветы и всякие награды, мама поймет и еще попросит прощения за этот день, попросит!» -думала Оля, запудривая лицо и по инерции еще всхлипывая.
Но вот она успокоилась. Поглядывая в зеркало, подметила, что слезы в глазах ей к лицу. И что крупным планом в кадре это было бы очень трогательно и мило. Под разлетом соболиных бровей широко раскрытые глаза, полные слез! A? Она повела плечиками, и это получилось так непосредственно и озорно, что она счастливо рассмеялась.
Она уже была в пальто, с сумкой через плечо, спортивно подтянутая, стройная и радостная, когда, выходя из своей комнаты, столкнулась с Доброквашиной которая строго сказала: "К матери-то зайди, помирись"
На что Оля весело ответила: "А мы не ссорились!" И тряхнув головой, что можно было принять и за прощание, вышла.
Доброквашина посмотрела ей вслед, послушала бойкий перестук каблучков на лестнице и, покачав головой, пошла в комнату к Нине Ивановне.
День в институте пролетел незаметно, и репетиция неотвратимо наступила. Участники, войдя в аудиторию, застали там Федора Ивановича. В черном костюме, сверкая бело-снежной сорочкой и шелковой сиреневой бабочкой, он празднично сидел во главе длинного стола.
Перед креслом в высоком стакане горели три красные гвоздики. Поджимая губы, Фёдор Иванович торжественно провозгласил: " Прошу садиться! Николай Николаевич уже прибыл". Он со значительным видом положил перед пустым креслом напечатанный на машинке текст инсценировки, вынул и приготовил свою знаменитую записную книжку в красной коленкоровой обложке с золотым тиснением. Он делал все это с таким видом, будто Николай Николаевич уже сидел в кресле.
Все эти приготовления, которыми Федор Иванович нарочито подчеркивал значительность события — первой репетиции, привели Олю в такое напряжение, что она пропустила момент, когда Николай Николаевич вошел, —увидела его уже в кресле. Он внимательно всех оглядел, потом подвинул к себе стакан и понюхал цветы, улыбнулся Федору Ивановичу, раскрыл текст: "Спасибо, голубчик, кто будет читать?"
Федор Иванович в напряженной тишине объявил участников первой читки. Он пояснил, что этот состав никак не является первым по талантам, а просто по порядковому номеру. Но все знали, что это не так, просто утешительные слова, а названы самые способные, и приняли как должное. Среди прочих Федор Иванович назвал и Шевцову. Читка началась.
Татьяна появляется на сцене в конце первой картины, и все это время до ее выхода Оля слушала как во сне. Исполнители читали, то и дело запинаясь, разбирая какое-нибудь слово по складам, Николай Николаевич поправлял, переспрашивал... Становилось скучно и непонятно, почему взяли эту тягучую и неинтересную пьесу. Но вот, наконец, реплика к выходу Татьяны. Сердце у Оли забилось отчаянно. Она ринулась в пропасть...
Татьяна выходит из дому, продолжая рассказывать идущей вслед подруге о молодом агрономе, приехавшем накануне в колхоз. Оля придумала, что героиня ее ведет рассказ смеясь, с издевкой над самоуверенным юнцом, только окончившим институт. И Оля начала громко и весело. После первых же слов она легко въехала в приготовленные и затверженные интонации и бойко прoговорила весь кусок. Она почувствовала, что кусок удался, и, пережидая ответную реплику, сидела взволнованная, не поднимая глаз. Подруга упрекает ее в кокетстве с незнакомым человеком, и Татьяна отвечает бесшабашной частушкой. Частушку Оля пропела. После того воцарилось какое-то странное молчание.
Оля подняла глаза и увидела, что Николай Николаевич смотрит на нее с удивлением.