В просторном кабинете, одна из стен которого была заставлена книжными шкафами с сотней книг, не заполнивших и пары полок, о технике безопасности говорили, как правило, вскользь.
Во вторую очередь. Иногда разгорались и настоящие схватки или происходило нечто трагическое, подобное тому, что произошло сейчас. А потом все затихало. До следующего раза. Подразумевалось, что заботясь о плане, не нужно забывать и о безопасности. Конечно, основные правила выполнялись, и все-таки чаще надеялись: на обычный русский авось, авось пронесет ! Иногда действительно проносило.
Мотковский знал что любой из начальников участков, да и сам директор в минуту откровенности мог сказать:
-В шахте - да без травм?!
Неделю назад Мотковский сидел на совещании у директора. Совещание затянулось. Обсуждались мероприятия по вскрытию нового угольного пласта. Директор говорил длинно, влезая в каждую подробность. А о технике безопасности в общем и целом:
- Вы, товарищ Мотковский, должны подумать, предусмотреть..
Мотковский разглядывал ту полку, на которой оказалось книг больше. Рядышком стояли в знакомых переплетах правила. Усмехаясь про себя, вспомнил какого-то щедринского литературного героя, кажется, судью. Судья запомнился фразой: «Ух, сколько у нас законов. Спаси и помилуй, много.
Мотковский набил себе немало шишек. В феврале пачкой угля, отвалившейся с кровли, был убит крепильщик-молодой парень, не успевший отслужить в армии. Нe успевший ничего сделать в жизни толкового, даже, может быть, полюбить Тогда шахту склоняли на бюро райкома партии. За рост травматизма. Мотковский отчитывался. Весь разговор крутился вокруг гибели парня.
Мотковский рассказал, сколько нарушителей техники безопасности было наказано, что сделано, что делается. Если говорить откровенно, он не был виноват в том, что погиб крепильщик. Начальник участка «гнал» план, проглядел, что кровля крепилась ненадежно. Его сняли с работы, а ему, Мотковскому, записали выговор.
За неудовлетворительную организацию техники безопасности. Где эта мерка: от удовлетворительного до неудовлетворительного? Необъятное не обоймешь. Мотковский постоянно ощущал, что тянет тяжкий воз, по существу, один. Ему подкладывают и подкладывают груз, да еще покрикивают: наддай! А на бюро намекнули: -Если положение не вы- правится..
Из райкома Мотковский вышел подавленным. И повторял про себя: -Как они меня, как они. Секретарь по промышленности так и сыпал, так и сыпал словами. Неужели он не понимал, что глупо делать козлом отпущения его, Мотковского. Правильно, есть за что ругать. Это ,за что, можно найти всегда почти у каждого. А тут вышло так, будто он один.
О начальнике участка он как-то не думал. Так был зол, обижен за себя. В постановлении написали: -Потребовать от парткома, дирекции наметить мероприятия по улучшению безопасности условий труда. Секретарь парткома Огнивцев выступил, а в защиту ни слова. Ни за, ни против.
Что это, готовят почву, хотят выставить за дверь?! И еще лезло в голову черт знает что. И над всем этим, сначала слабо, едва заметно, потом сильнее, не то оправдывая, не то коря, мысль: -Старею! Эта мысль о том, что он стареет, давно жила в нем. Мотковский не мог сказать точно, когда это произошло, но она была, и чем дальше, тем больше он ощущал ее присутствие.
Сначала хитрил сам с собой, старался загнать ее на самое донышко, но она и там шевелилась, постоянно стремясь подобраться поближе, кольнуть, прижать к стенке. Она давала о себе знать, и быстрее, чем год или два тому назад, наступающей усталостью, и легкими болями в левом боку, и вдруг охватывающим его безразличием к тому, что раньше волновало, будоражило кровь. Потом это проходило, чтобы через некоторое время повториться снова.
В кабинете Мотковского ждали.
Навстречу поднялся заместитель главного инженера треста Сорокин. Сжал и энергично потряс руку. Обязанности у него одинаковые с Мотковским. Та же техника безопасности, только помноженная на количество шахт, которые объединял трест. Сорокин отлично понимал трудности Мотковского, знал и его промахи, и самого его, и обстановку на шахте, схожую с той, в которой оказывался сам, Случалось, вызывал Мотковского к себе в кабинет для острых объяснений. Однако никогда не пытался говорить лишнего, входил и в его положение, не делая, впрочем, никаких скидок.
- Как Баранкина?
Мотковский неопределенно пожал плечами. Что толковать?! И так все ясно.
Горный инспектор Голованов, чуть сгорбленный, лет шестидесяти, сунул ему расслабленную ладонь и тут же отобрал ее. За ним закрепилась слава педанта, придиры, любителя порассуждать. При этом он старался придать своим словам особую весомость, будто раскладывая их по ему лишь одному видимым полочкам, после чего делал вывод, добравшись к нему сквозь обилие рассуждений. Он так и говорил: Рассматривая вопрос логически...
начало рассказа