Одним из тех, кому особенно часто оказывалось по пути с Леной после занятий, был студент третьего курса режиссерского отделения Евгений Гловацкий. При первой встрече он произвел устращающее впечатление: она только вышла во двор института, вдруг на нее вплотную надвинулось что-то косматое и черное — черная чаща волос на голове, черная пакля бороды от самых глаз, безумные, огромные зрачки за очками. "Шевцова, —сказал он простуженным голосом,-ты мне нужна!"
Оля испуганно попятилась. Он схватил eе руку у запястья, больно сжал и представился: "Гловацкий, третий курс режиссерского. Маленькая вещь. Не перебивай!— пятнадцать репетиций! На — в выходные, ночами... Не перебивай! Десять - пятнадцать репетиций! На учебное время не покушаюсь - в выходные, ночами... Молчи! Вещь маленькая, но открытие. Удаp! Театр будущего. «Гнездо змей» - это название, Спокойно, ты вникай. Мне нужен универсальный актер. Голос - скрипка. плюс мимика - квартет, плюс пластика - симфонический оркестр, вот мой универсальный актер!"
Оля сморщилась и сказала: " Пустите руку, мне больно".
Он с удивлением посмотрел на ее руку, разжал клещи и ответил: "Пластика у тебя прет-месяц наблюдаю". Наконец до нее дошло, что он предлагает ей роль в какой-то своей постановке, и ее опять захлестнула радость и гордость, которая не оставляла ее все эти дни: " Но я еще ничего не умею".
Последовал ответ: "Мне нужен только материал!"
Она рассказала ему о предстоящей постановке Горева, о своей будущей роли. Он слушал, улыбаясь насмешливо и одновременно сочувственно.
Когда она кончила, хмыкнул: "Конечно, власть авторитета, славы.. Первый курс. Естественно. Милая моя, Горев- это прошлое. Он уже ничего не может. Ничему не научит. Все, что он говорит, нужно пропускать мимо ушей. Тот, кто пойдет за ним, — пoгиб. Юные баранчики слушают его, раскрыв рты. Говорил он вам об искренности?"
Оля проговорила растерянно: " Говорил".
Она слушала Гловацкого с возрастающим удивлением, даже страхом. Он продолжал: "Искренность - это у него постоянная наживка для карасей. А все его учебные работы проваливаются. Официально - нет, официально совет хвалит. Но мы, мы истинные судьи. Мы этого не приемлем". Оля спросила: "Вы? Кто это вы?"
Гловацкий подмигнул: "Мы те, кто идет в театре своим путем, кто создает искусство будущего! Нас немного, но мы - начало. Я тебя познакомлю. На каждом курсе у нас единомышленники. Согласна?"
Оля возмущенно сказала: "Павел Антонович очень высоко ценит Горева."
Гловацкий от всей души расхохотался: " Старый надувной матрац! Под старого московского интеллигента работает. А идеи? А мысли? Все его книги - пересказ древних театральных анекдотов вперемежку с цитатами из газетных передовиц. И он раздает звания и титулы! Этот у него - эпоха, тот -вершина, третий открыл такоrо Шекспира, которого никто никогда до него и не подозревал. А по какому праву? С каких позиций судит Бардин? Где у него точка отсчета? Белинский? Станиславский? Девят- надцатый век! А мы живем в конце двадцатого. И творить должны для двадцать первого!.."
Гловацкий шел с Олей до самого ее дома и говорил, говорил горячо и громко, и прохожие сторонились и оборачивались. Прощаясь, он опять больно вцепился ей в руку и зловеще просипел: "Институт - болото, но мы тебя спасем!"
С тех пор Гловацкий то и дело одновременно с ней уходил из института. Очевидно, он жил где-то совсем по- близости от нее, потому что стал попадаться ей даже утром, о дороге в институт. При свете дня он вовсе не был страшным, a огромные безумные глаза просто оказались очень близорукими.
Едва они встречались, он тут же начинал говорить о театре будущего: " О это будет театр чистого интеллекта, театр идей. Театр прошлого чувствен, потому что тогда человек еще не вышел из пеленок, он жил не умом, a pефлексами. Но сегодня уже нельзя воздействовать на человека через его солнечное сплетение. Ах, сын бросил мать, ах, жена изменила мужу-и готово, у зрителя сладостные слезы. Сегодня это запрещенный прием, тут не ум работает-животные рефлексы. А нам нужно будить ум, развивать ум, миром должен править разум. И спектакль, который они задумали, - конфликт не отдельных человечков с их мелкими страстишками, а конфликт мировых идей.
Это будет синтетический спектакль - сплав слова, танца, музыки, живописи. Сценарий готов. Есть режиссерская группа, художник, хореограф. На примете композитор. Идет подбор исполнителей. Таких, которые всем своим актерским аппаратом смогут выразить эти идеи. Небольшая, но чудесная роль предназначена и ей, Шевцовой. Роль Сомнения. А ведь нет ничего прекраснее в жизни человеческого духа, чем Сомнение — стимул развития, залог прогресса». И прочее и прочее...
Все это было совсем не похоже на то, что она знала и думала о театре раньше. И ей уже не терпелось познакомиться с друзьями Гловацкого, прочитать заветный сценарий, в котором таился Театр Будущего, может быть, участвовать в нем...