Мария, жена Ипатия, женщина очень умная и высоко чтимая за свою добродетель, цеплялась за мужа, не пускала его, вопила изо всех сил и убеждала всех близких, что народ ведёт его на смерть. Толпа пересилила, и Мария против воли выпустила мужа. Народ призвал на царство Ипатия и, возложив ему на голову золотую цепь, за неимением диадемы или чего-нибудь другого (что подобает надевать на царя), провозгласил его царём римлян. (Тогда) Ипатий велел двинуться по дороге к ипподрому» (Прокопий Кесарийский).
Юстиниан, обезумевший от страха, заперся в своём дворце. Страх его был так силен, что он собирался даже бежать из столицы. Все приближённые разделяли это желание. Но этому воспрепятствовала Феодора. Возмущённая всеобщим малодушием, она громко заявила: «Если ты, государь, хочешь бежать,— это твоё дело. Что до меня— я остаюсь. Порфира — великолепный саван». Как говорят современники, эти слова подняли энергию императора, и он начал решительную борьбу с мятежниками. Действовал Юстиниан двумя способами: прямым насилием он уничтожал восставших и, кроме того, пытался разделить объединившиеся партии путём подкупа «синих».
На седьмой день масса восставших собралась на ипподроме. Полководец Юстиниана, Велизарий, среди опасностей, с большими усилиями, через развалины, по остаткам пожарищ доходит до ипподрома. «Решив, что надо напасть на народ, стоявший на ипподроме в бесчисленном количестве и в полном беспорядке, Велизарий, выхватив из ножен меч и приказав прочим сделать то же самое, бегом и с криком бросился на толпу. Народ, стоявший толпой и не в строю, обратился в бегство, увидев, что покрытые латами воины, прославившиеся храбростью и боевым опытом, беспощадно поражают всех мечами. Когда поднялся громкий крик, то Мунд (другой полководец)... тотчас врывается на ипподром через вход, который называется мёртвым. Тогда бунтовщики Ипатия были истребляемы, подвергаясь сильным ударам с обеих сторон» (Прокопий Кесарийский).
В массе, запертой в цирке, началась паника, которая превратилась в смертельный ужас, когда солдаты двинулись через арену, никого не щадя на своём пути. К ночи эта бойня прекратилась. На окровавленной почве ипподрома осталось более 30 тысяч трупов.
Когда Ипатия стащили с трона и вместе с Помпеем привели к царю, они, по словам «Пасхальной хроники», «упали на колени и сказали: «Государь, много труда стоило нам собрать врагов твоей державы на ипподроме». Однако «на следующий день, — сообщает Прокопий, — воины убили обоих и сбросили их тела в море».
Юстиниан считал, что он победил. Действительно, на некоторое время партии ипподрома притихли. Но никакие репрессии Юстиниана не могли приостановить роста крупной земельной собственности, что медленно, но верно подтачивало силы единой централизованной империи.
Вскоре после того как в Византии разыгралась эта кровавая драма, Юстиниан решил начать войну с вандалами, чтобы захватить принадлежавшую им часть Африки. Стремясь укрепить мощь своего государства, Юстиниан считал прежде всего необходимым восстановить его в прежних границах, которых оно достигало в эпоху расцвета Римской империи. До начала завоеваний Юстиниана Византийская империя ограничивалась Балканским полуостровом, Малой Азией, Сирией и Египтом. Юстиниан мечтал расширить свои владения вплоть до Пиренейских гор. Для борьбы с вандалами был послан лучший полководец эпохи Юстиниана Велизарий, тот самый, который участвовал в подавлении мятежа «Ника».
Византийская армия была по тому времени превосходно вооружена. Каждый пехотинец был вооружён мечом, пикой, иногда секирой и всегда луком и колчаном для стрел. Кавалеристы были одеты в броню (вместе с лошадью) и, так же как и пехотинцы, имели в числе прочего вооружения колчан со стрелами. Стрельба из лука в то время была присуща именно византийскому солдату. Конница благодаря этому была сильна и на расстоянии, и в атаках. Византийская армия таким образом по вооружению и тактике была превосходна.
Но по своему составу она оставляла желать много лучшего: византийская армия состояла преимущественно из наемников. А это означало, что солдаты боролись не за свою родину, а ради военной добычи, для грабежа. Эти не имевшие отечества искатели приключений думали, что «война должна питать войну», поэтому их появление было бичом для той страны, через которую они проходили, — безразлично как друзья или как враги.
Если ещё прибавить к этому, что империи постоянно не хватало денег для содержания огромных войск, что солдатам очень часто задерживали уплату жалованья, что снабжение войск провиантом было организовано из рук вон плохо, что в армии процветали хищения и воровство, — то станет понятным, почему византийская армия наемников всегда отличалась страшной распущенностью и полным отсутствием военной дисциплины.