Солнце пряталось за осокорями, на землю опускались сумерки, становилось душно. Андрей говорил быстро, со злостью. Что ни слово, то и угроза, что ни мысль, то иная интонация голоса. И от этого душа Юхима полнилась страхом.
«Гадом извивается, непременно укусит».
— Безусловно! Мы должны сдержать рост комбедовских отрядов в селах, дезорганизовать их. Такую мысль подали в Черкассах умные люди. Правильная мысль. Надо распылять их силы, чтобы Киев продолжал гетманствовать по нашему. А штабы те — игрушки для Данилов Писковых. Пусть забавляются, ибо судьба политики решается не тут. Вон в Полтаве полковник Болбачан созывает съезд крестьян. Не только им, большевикам, свои съезды да конференции созывать... Уничтожать их, Юхим Филиппович, надо. Уничтожать! У нас в селе их около сотни наберется да в Мойсенцах, в Мельниках по сотне. А в Ирклееве, в Буромке, в Канивцах? Какой-то веремеевский Гайдамаченко Василий по поручению золотоношского ревкома разъезжает по волостным штабам. Его разговоры о превращении партизанских отрядов в части Красной Армии слышали и наши люди... Целая армия наберется! А Гайдамаченко наши уберут... Только об этом цыц, дядько Юхим... Ишь ты, землей, как пряником, манят крестьян. За голодранцами и не поспеешь. Хоть вы уж не напоминайте об этом.
Брешет, противная девка! Ты смотри: родная дочь... Я вот и говорю — змея в пазухе...
— Пустое, дядько Юхим. Сказала она между прочим, пускай так уж и будет. Не кому-то сказала, а мне. Мы с нею... будем делиться мыслями.
— И ты, Андрей, тоже будешь делиться своими мыслями? — Юхим чуть заметно усмехнулся.
— Конечно... А старенький хомутик у вас, старенький. У отца где-то, кажется, в кладовой лежит лишняя пара новых гужей. Хотите, скажу старику?
Вдвоем запрягали лошадь и, казалось, тихо мирно перебрасывались словами. А каждый состязался, как на дуэли.
Да что ты, Андрей, гужи предлагаешь... У меня тоже есть новый хомут. Это я, едучи в Черкассы, на всякий случай так снарядился.
— Понимаю. Правильно экипировались, Юхим Филиппович, по-хозяйски... Нам бы вот с комиссарами управиться, сразу бы покончили с разными конфискациями. Может, вам поехать на Полтавский съезд?
Юхим дольше задержал взгляд на Андрее, который покрепче подтягивал подпругу, словно не коня, а врага своего засупонивал.
— Да боюсь, Андрей, ради белого дня, какой там еще съезд. Вон и в Черкассах комиссары конфискуют, хотя там и нет ревкома.
— Ради белого дня, ничего с ними не сделаешь,— иронизировал Шарапа.
— Это я о себе так говорю, не обращай внимания. Советовал бы я тебе, Андрей, не связываться с ними ни днем, ни ночью. За тридевять земель идут разные гетманы да Петлюры! А комиссары под боком...
— Скажите прямо, на шее у мужика...
— Ой, Андрей. Уж сесть так на шею мужику, как гетманы с немцами сели... Куда уж там? Но нечего тебе связываться с ними. Это дело сурьезное, политика. Комиссар, он хоть запросто с людьми. Да и сила какая у них — весь народ их поддерживает, А нам бы только закон... Что мы, хлеборобы!..
«Гадом извиваешься возле моей души...»
В Пищиках расстались. Будто тяжелый груз сбросил с плеч Юхим, когда выехал из Пищиков, распрощавшись с группой обозленных сынков зажиточных хозяев: Шарапа — верховодом у них. Юхим чувствовал себя так, будто его засасывает топкое болото. Надо же было ему еще и об этом съезде напоминать!.. Будущий зять, очевидно, скрывается в Пищиках и заправляет кулацкими сынками, как в своем селе. Послушаешь их, так получается, что революционные штабы доживают свои последние дни, сосчитанные и отведенные им Андреем. Съезд какой-то придумали созвать в Полтаве... Андрей, наверно, и в других селах будет распространять эту новость да советовать, как действовать, чтобы обезвредить партизанские отряды, задержать их в селах, а возможно, и уничтожить совсем. Андрей приказывает, планирует. Даже Кудре на прощанье посоветовал (почти приказным тоном) сохранить в тайне встречу в Пищиках, а кое-кому в Васютинцах рассказать о том, что в Полтаве созывается крестьянский съезд, что комиссарам готовится расплата за контрибуции, за сено, за землю...
На песок упала ночная роса. Теперь он шуршит под колесами телеги, навевая Юхиму тревожные мысли.
«Дочь. В кого она такая зубастая удалась?» — сплюнул Юхим и оглянулся, расхаживая по своему двору, как по чужой усадьбе. Будто прятался от страшных хлопот следующего дня. А вслух продолжал:
— Она будет еще отца учить! У людей — дети как дети, а у меня не дочь, а какой-то начальник. Втемяшила себе в голову — если не Андрею, то комиссару угождать! Если Шарапа захочет взять ее в жены, то возьмет такую, какая у нас, у Кудрей, выросла, ради белого дня! Не пойду я к комиссару, если позовут, и не выдумывай, слишком умна! Но и к тем никогда не пойду, с какой стати? Что я, десятский у них, что ли? Нужны им, пусть заведут себе десятских. Шпионом меня не сделаешь, нет дураков. Ну и доченьку господь послал. Ради ее девичьих капризов хоть лопни, а иди. Не-е-ет, не пойду, ради белого дня!..
— А если бы комиссар вас спросил, зачем в Черкассы ездили, с кем в Пищиках встречались, что бы вы тогда ответили, отец?
— По-твоему, я брехать должен? Вот так отец, бери с такого пример, родная дочь,— всю жизнь брехать будешь. Заврешься так, что и людям в глаза посмотреть будет стыдно. Говорю же тебе, что я ни туда, ни сюда. Я с людьми, с селом,
— А сено отвезете?
— Ну, сено... Закон такой в селе, а я не против закона! Или, может, ты пойдешь комиссара упросишь? Язык бы не отсох, не завяли бы губы, когда будешь улыбаться и лебезить перед комиссаром из-за воза сена. Парубок, как и каждый. Разве я корова, что из меня можно выдаивать возы сена да сотни рублей? Не каменный же он. Да и камень превращается в пепел на большом огне...
— Ну и учите вы меня!.. Мне все равно. Ничего не рассказывайте ни комиссару, ни Писковому. Не наше дело, говорите, вмешиваться в их дела? А они пускай вмешиваются в нашу жизнь?.. Как хотите!
Одарка у Кудри, что и говорить, девушка точно напоказ. В селе не найдется парня, которого бы не привлекала ее милая улыбка, которому бы не нравился ее приятный голос, стройная фигура, прямые брови! Что эти два воза сена в сравнении с девичьими глазами, которые очаровывают бездонным источником добра. Разве не гордится ею васютинская молодежь, когда вместе с Одаркой посещает храмы в соседних селах? И смех, и пение на играх зимой — все у нее получалось красиво и привлекательно...
Об этих достоинствах дочери Юхим знал и понимал, что Андрей Шарапа никому не уступит Одарку. Да и она, кажется, не против, гордится ухаживанием Андрея.