У Майкла Эмерсона удивительный карьерный путь. Он был первым послом ЕС в СССР, а затем в России с 1991 по 1995 год, в этот момент и ЕС зарождался, как игрок с общей внешней политикой. Сейчас он старший исследователь Центра европейских политических исследований (CEPS), занимается вопросами Брекзита и политикой ЕС в отношении восточноевропейских соседей, включая Украину, Молдову и Грузию. Чем запомнился опыт работы в России, зачем Гельмут Коль прислал ему 50 европейских солдат, как можно встроить Евразийский Экономический Союз в отношения ЕС-России, какие перспективы у интеграции большой Европы и о «вечном мире» Иммануила Канта в европейской внешней политике — в нашем интервью с Майклом Эмерсоном
Вы были первым послом ЕС в СССР и России. В этот момент ЕС зарождался, как игрок с общей внешней политикой, а новая Россия зарождался на обломках СССР. Расскажите о своем опыте. Как вы ощущали свою роль?
Это был захватывающий опыт. Я приехал в СССР в феврале 1991 года и был свидетелем последнего года правления Горбачева, а также событий с момента Августовского путча до ельцинского периода, включая штурм Белого дома в 1993 году.
Конечно, меня впечатляла политическая ситуация в России. Те события оказались историческими и революционными. Первое впечатление было такое: «Что здесь, черт возьми, вообще происходит?». У нас не было ни малейшего понимания, какой будет страна через 6 месяцев, и я пытался узнать что-нибудь у своих друзей из России. Но они тоже ничего не понимали. Никто не имел ни малейшего представления о том, куда приведет страну этот огромный революционный импульс.
Если говорить уже с профессиональной стороны, то я действительно был первым послом Европейского Союза, но сразу наша деятельность оказалась чрезвычайно важной. Хотя механизмы внешней политики ЕС были расплывчатыми и не до конца сформулированы институционально, было ясно, что содержание отношений ЕС-России становится очень важным и широким по сравнению с двусторонними отношениями большинства государств-членов ЕС. Крупные державы ЕС — Франция, Германия, Великобритания — имели, конечно, важные и специализированные интересы в стратегических вопросах, например, в вопросе контроля над вооружением, и в стратегических диалогах с Кремлем.
Европейская комиссия очень рано начала переговоры по соглашению о партнерстве и сотрудничестве, наряду с масштабной программой технической помощи. А в 1992 году, в первый год независимости государств, была очень интересная программа по оказанию продовольственной помощи, о которой никто не хочет знать, поскольку получать продовольственную помощь довольно унизительно, но давайте проясним контекст. Ситуация была такова: рано, в 5 утра, люди стояли в очередях на морозе, чтобы достать немного еды, а гастрономы были пусты, за исключением завалявшейся на лавках протухшей капусты. Мы же доставили много тысяч тонн мяса и других продуктов питания. Под моим командованием, как сказали бы военные, находились 50 европейских солдат во главе с немецким генералом. Их прислали, чтобы следить за правильным распределением этой продовольственной помощи. Это было связано с тем, что Гельмут Коль решил на заседании кабинета министров поддержать идею предоставления России продовольственной помощи в размере 500 миллионов евро. Сама программа продовольственной помощи нуждалась в поддержке по вопросам логистики и безопасности, поэтому он послал 50 солдат. Я помню, как в кабинет заходит немецкий генерал, приветствует меня и говорит: «Мой дорогой посол, я в вашем распоряжении».
Если говорить в общих чертах, то стало ясно, что вопросы сотрудничества в области торговли, инвестиций, образования, культуры, энергетики, транспортной политики и многого другого развивались и имели серьезный характер. Так и продолжалось до 2013 года, а затем наступила война в Украине, в 2014 году, которая привела к «заморозке» отношений. До этого была война в Грузии в 2008 году. Я наблюдал за событиями по телевизору. Я очень хорошо помню дату 8 августа 2008 года, когда Саакашвили отдал приказ об обстреле Цхинвали ракетами «Град». Я думал: «Что этот парень делает, он сумасшедший?». И ответ «да», он был сумасшедшим. Это была грубая ошибка, хоть и Россия постоянно его провоцировала на эти действия. И я уверен, что в России сразу поняли, что Саакашвили легко ведется на провокации. Нужно было создать такую ситуацию, как с Цхинвали, а потом ждать, когда он сделает что-нибудь глупое. Он и сделал. Это привело к вторжению огромного потока русских танков и тяжелой артиллерии через Рокский тоннель прямо до Гори, деревни, находящейся в двух часах езды от Тбилиси. Вопрос был лишь в том, как далеко пойдут войска: они собираются продолжить вторжение и захватить Тбилиси? Нет, но все же эта ситуация была ударом для отношений сотрудничества между Россией и ЕС.
Понимаете, Западная Европа представляется мне землей «вечного мира» Иммануила Канта с отсутствием военных угроз в рамках европейского сообщества. Здесь же у нас была другая европейская страна, воюющая с танками. Для меня разочарованием стало то, что Россия хотела действовать «по-другому» в бывших республиках СССР. Москва признавала, что их действия были нарушением сложившихся нормативных установок, но вслед заявляла, что их действия на территории Грузии ничем не отличались от того, что сделали НАТО и США в Косово и Ираке. Стоит признать, что в позиции Москвы была некоторая доля истины, но вторжение в Грузию, аннексия Крыма и гибридная война на территории Украины были критическими событиями, после которых сложно было вернуться к старому формату отношений. Это и есть российский realpolitik, который по своей природе несовместим с философией современной Европы.
Учитывая проблемы общего соседства, размеры России и особенности ЕС, могли ли отношения ЕС и России сложиться иначе?
Да. Если Путин, Зеленский, Макрон и Меркель могли бы договорить по Донбассу на промежуточном этапе, это могло бы перезагрузить отношения между ЕС и Россией. Для этого требуется доверие, но его сейчас нет. Для этого должно было быть прекращение огня и вывод войск. Кремль должен был убедить своих ставленников в Донецке и Луганске прекратить боевые действия. То же самое должна была сделать Украина. Было бы неплохо, если бы Украина сняла торговую блокаду Донбасса. Сейчас идет разговор о саммите «Нормандского формата», на котором можно было бы прийти к какому-нибудь согласию в рамках минских или пересмотренных минских соглашений. Но есть некоторые детали, которые никому не известны, кроме инсайдеров. Главное то, что если бы действительно было прекращение огня и безопасное передвижение людей на границе, если бы мосты были восстановлены, отношения между Донбассом и Украиной могли бы походить на «Приднестровье». Под Приднестровьем я имею в виду сепаратистский регион Молдовы, который полностью независим от Кишинева, но находится в мирных отношениях с Молдовой. Это также касается и экономической интеграции с Европейским Союзом, в которой Приднестровье тоже участвует.
Спустя 30 лет сепаратистской войны Приднестровье построило мирные и кооперативные отношения с Кишиневом, степень сотрудничества и интеграции могут стать глубже. Вопрос в том, возможен ли такой сценарий для Донбасса вместо гипотетического некого более грандиозного разрешения конфликта. Российская военная база все еще на территории Приднестровья. Согласно Минским соглашениям, Россия должна вернуть контроль над украинской восточной границей Киеву, но это случится точно нескоро. Но это не должно быть преградой для заключения промежуточной сделки, которая бы заложила основу для доверия и сотрудничества между ЕС и Россией. Если удастся разрешить политические проблемы на Донбассе, то откроется путь к многостороннему сотрудничеству между ЕС и Россией.
Если ЕС и Россия смогут наладить отношения, то как Евразийский Экономический Союз повлияет на их дальнейшее развитие?
Путин любит упоминать в своих выступлениях «Лиссабон-Владивосток», а некоторые называют сделку между ЕС и Евразийским Экономическим Союзом «интеграцией интеграций». В последние годы я довольно много общался с представителями Евразийского Экономического Союза. Конечно, я пытался понять работоспособность идеи сотрудничества двух интеграций. Существует два таможенных Союза. Должны ли они создать зону свободной торговли друг с другом? Это единственная понятная функция ЕАЭС. Все остальные компетенции ЕАЭС довольно размытые и непонятные. Но в момент создания этой зоны вы столкнетесь с российским промышленным протекционизмом, и понятно почему. Из-за нефтяных ресурсов Россия привязана к курсу валют, что создает большие трудности для конкурентоспособности промышленного сектора, поэтому политика Россия глубоко протекционистская. Этот фактор исключает свободную торговлю. О чем же тогда говорит президент Путин, если он любит «Лиссабон-Владивосток», но не хочет даже свободной торговли с ЕС, которая могла бы стать отправной точкой? Политический дискурс ведет в никуда. Если бы Россия и ЕАЭС были готовы к зоне свободной торговли, ЕС бы согласился.
Вы выступаете за усиление экономической и политической интеграции с ЕС. Расскажите о тех сценариях, что вы предлагаете и почему вы считаете это верной стратегией?
У эффективной экономической интеграции между соседями есть экономические преимущества. Я предлагаю подумать о концепте широкой Европы (a wider Europe). Она включает в себя все государства, не являющиеся членами ЕС, которые серьезно заинтересованы в экономической или политической интеграции с Европейским Союзом. Она включает Европейскую экономическую зону (ЕЭЗ) и Европейскую ассоциацию свободной торговли (ЕАСТ) с Норвегией и Швейцарией, балканские государства. Она также включает в себя три восточноевропейских государства с соглашениями об ассоциации и углубленной и всеобъемлющей зоной свободной торговли (DCFTA или УВЗСТ) с ЕС, т. е. Грузию, Молдову и Украину. Брекзит может прибавить и Великобританию к этому списку. Еще есть Турция, которая остается в Таможенном союзе с ЕС, но имеет политические разногласия. Все это вместе с ЕС образует огромное интегрированное экономическое пространство в аспектах правил свободной торговли, стандартов продукции и гармонизации регулирования энергетической политики, транспорта, окружающей среды, а также научно-исследовательского сотрудничества и образовательных программ. Это область, которая довольно быстро развивается, а политические практики ЕС применяются в государствах, которые не входят в ЕС, но являются частью широкой Европы. Вряд ли Беларусь или Азербайджан можно отнести к этой категории, они даже не являются членами ВТО. Но Армения — очень интересный гибридный случай, представляющий огромный интерес.
Войдет ли Россия когда-нибудь в это пространство? Это открытый вопрос на ближайшие 30 лет. Мы празднуем 30 лет со дня окончания коммунизма и Берлинской стены. Это серьезный временной масштаб, десятилетия, а не годы. Возможности для сотрудничества между ЕС и Россией существуют. Но пока политика между Россией и ЕС крайне сложна по философским соображениям. Путин — это Макиавелли, а Европейский Союз — Иммануил Кант. Сойдутся ли когда-нибудь эти две страны во взглядах? В настоящее время ответить на этот вопрос сложно. Мы находимся сейчас в Нарве. Мы могли бы узнать это у призраков в немецкой крепости Герман в Нарве, а затем перейти мост и обратиться к их коллегам в царской крепости Ивангорода.
То есть вы утверждаете, что кто-то из двоих должен отказаться от своих идей и философии, чтобы мирные отношения стали возможными?
Вопрос как раз в этом: могут ли две стороны сойтись во взглядах? Могут быть формальные дискуссии, но выше этого стоят глубокие философско-политические вопросы. Я знаю Россию довольно неплохо, потому что жил там, и моя супруга русская. Мы счастливо женаты уже 20 лет, и у меня есть русская теща. Моя русская теща считает Путина величайшим политическим лидером, которого когда-либо видел мир, в то время как моя жена является членом так называемой либеральной интеллигенции. Как результат, поговорить содержательно о политике с тещей не выходит. Мы говорим о погоде. Но если посмотреть на молодое поколение россиян, то, по моему опыту, межличностные коммуникации между европейцами и россиянами интересные и взаимообогащающие. Столько таланта в русских, столько интересных людей, у которых есть идеи, которые можно обсудить. Это отличный фундамент для будущего, но для того, чтобы это реализовалось, необходимо разрешить проблемы на политическом уровне.
Давайте обсудим DCFTA (углубленная и всеобъемлющая зона свободной торговли). Вы работаете над этим проектом. DCFTA — это экономическое соглашение, заключенное между ЕС и тремя странами. Не могли бы вы рассказать о проекте DCFTA и проблемах, с которыми он сталкивается в настоящее время?
Договор о DCFTA был подписан в 2014 году, как экономическая часть соглашений об ассоциации между ЕС и Грузией, Молдовой и Украиной. Это очень существенные договоры, которые действуют уже пять лет. Они состоят из двух частей: одна касается политических ценностей, а другая — совокупности механизмов регулирования экономической политики.
Сначала стороны соглашаются на соблюдение привычных предсказуемых европейских ценностей демократии, прав человека и верховенства права. Здесь нет юридически действующей кодификации, потому что это концептуальный вопрос. Полная противоположность этому — экономические положения DCFTA. Они включают огромное количество приложений (около 30), которые касаются глав регуляторной политики ЕС для его единого рынка. Они касаются, например, торговой политики, стандартов безопасности продукции, энергетической политики, прав интеллектуальной собственности, экологической политики, корпоративного управления и т.д. У ЕС есть собственные законы по каждому из пунктов. Государства DCFTA, в определенном смысле, обязуются «приблизить» эти законы к действующим в ЕС. Слово «приблизить» здесь означает, что они переймут законодательство ЕС и внесут его в свое законодательство с некоторыми отличающимися деталями. Таким образом, они европеизируют большую часть своей внутренней экономической политики регулирования, а также вступят в свободную торговлю с ЕС.
Однако этот процесс интеграции происходит неравномерно, с задержками. В этих странах много специалистов, ученых и студентов, которые понимают особенности европейской политики и бизнеса. И они говорят, что хотят большего, и готовы пройти полную процедуру присоединения к ЕС в качестве полноправных членов. Здесь, однако, Европейский Союз говорит: «Не так быстро». ЕС пока не готов включить новые страны, понимая риски и угрозы чрезмерного расширения. Скачок до 28 государств-членов с Центральной Европой был огромным событием. Не все из этих стран оказались стабильными демократиями. Все восточноевропейские и балканские государства более или менее демократичны, но их режимы пока не особенно стабильны. Так что это весомая причина быть осторожным. Тем не менее ЕС советует им продолжать фактическую функциональную интеграцию в рамках более широкого европейского экономического пространства.
Есть ли перспективы включения большего количества стран в проект DCFTA?
На самом деле, нет. Скажем, Армения наполовину в проекте, но боюсь, что дальше этого не зайдет. Для того, чтобы Армения была полностью в проекте, нужно выйти из Евразийского Экономического Союза. России это не понравится. Помните, в сентябре 2013 года, незадолго до того, как Армения должна была подписать DCFTA вместе с другими, Путин вызвал на ковер тогдашнего президента Кочаряна в Москву. Маленькая армянская проблема представляла фундаментальную политическую проблему. Все варианты подписания DCFTA были свободными, добровольными, суверенными решениями. ЕС никогда не давил на них. Но в случае Армении Путин явно воспользовался геополитическим влиянием, чтобы «убедить» Армению отказаться от DCFTA и вступить в ЕАЭС. Таким образом, в данном случае Евразийский Экономический Союз был использован Россией как инструмент принуждения. Это очень серьезная проблема, политическая и философская.
Не пропустите другие эксклюзивные интервью: с одним из основателей немецких зеленых Йенсом Зигертом, экспертом Института евроатлантического сотрудничества в Киеве Андреасом Умландом, старшим исследователем Финского Института Международных отношений Сидди Марко, экспертом по крайне правым популистам Луи Веренга, историком Сергеем Медведевым, политологом Ириной Бусыгиной и другими крутыми экспертами