1305 год. Из Руси спешат два важных посольства. Едут сквозь владения татар и литвы, чтобы плыть потом на ладьях через бурное Черное море, туда, где тысячу лет тому назад, оседлав берега пролива Босфор, стал мощный град — всем городам Царь, цитадель христианства — Константинополь. Торопятся посольства, и каждому дан наказ — привезти в русские земли нового митрополита.
Одно посольство из Владимира, от самого великого князя. Только-только воссел на великокняжеский престол князь Михаил Ярославич, утвердив тем самым и всю Тверскую династию в главном центре Руси. Все бы хорошо. Основной соперник — Киев окончательно пал, разоренный татарами еще в 1240 году, и никак не поднимет головы. В Орде Михаил Тверской на хорошем счету, недаром именно ему вручил Тохта-хан ярлык на великое княжение.
Все бы хорошо, но дремать не след. Под самым боком московские князья — Даниловичи, козни строят, — зарятся сами на великокняжеский престол, хоть и родичи — двоюродные племянники Михаилу, а, вот, поди ж ты! А то с Волыни, из далекого Галича, доходят слухи, что тамошний князь Юрий Львович желает будто-то бы окончательно закрепить за своим родом королевскую корону и переметнуться из Русской церкви под омофор епископа Рима. Да уже несколько лет прошло, как выпросил он в Царьграде себе в Галич особого митрополита, независимого от общерусского… И сами владыки Всея Руси… Шестьдесят лет после разорения татарами сидели в Киеве! Как не зазывали их великие владимирские князья, как не уговаривали обосноваться где-нибудь поближе к новой столице Руси, отказывались упрямцы. Дескать, хотим сидеть в Киеве, как при дедах и прадедах было принято, где сам глава церкви христианской — светлейший Константинопольский патриарх нас ставил, еще при Владимире, да при Ярославе, а если тяготы претерпеть придется от иноземных завоевателей, то претерпим, а там, глядишь, Господь все управит. Большой авторитет у духовного владыки Всея Руси в русских княжествах. "Князь княжит в своей земле, за ее пределами он чаще всего враг. Митрополит — везде пастырь стада Христового". Знают князья, знают и простые люди, что пока сидит владыка в Киеве, жив здесь древний столичный дух, и едина Русская церковь — ни одна душа не рискнет оспорить право митрополита на главенство в церкви.
Крепко засели в Киеве митрополиты. Обдумывали, как бы переездом не повредить церковному единству. Присматривались, как там, во Владимире, дела делаются, по какому обычаю. Пролетевшие над Русью полвека сгладили в памяти и в жизни раны, нанесенные Батыевым завоеванием, заставили по-другому смотреть на Центральную Русь, — не как на соперницу Киевской, но как на то место, где только и может состояться возрождение самостоятельного Русского государства. И когда в Киеве, постоянно терзаемом набегами разрозненных татарских отрядов, после очередного разорения в 1299 году нукерами хана Тохты, начались голод и мор, а жители побежали оттуда, куда глаза глядят, снялся наконец-то с насиженного места и митрополит Максим. Выехав из города, направил свой обоз на северо-восток, вспомнив, что по старинным обычаям надлежит главе церкви жить не в Киеве, а в том городе, где живет глава государства, как это и в самом Царьграде издревле происходит.
Не простым был путь митрополита. С честью приняли его в стольном Владимире. Да не долго довелось владыке с нового седалища церковью управлять. Пять лет только и отвел ему на это Господь, прежде чем призвать. В 1305-ом году, на год позже великого князя Андрея Александровича, помре.
После смерти двоюродного брата, не оставившего взрослых наследников, по обычаю, отошел великокняжеский владимирский престол самому старшему в роду — Михаилу Ярославичу. Хотя пытались Юрий Данилович Московский с братом Иваном настраивать ханов против тверских князей, не поддались в Сарае на их увещевания, не стали ломать старинный порядок престолонаследия на Руси. Затаились московские родичи, ждут удобного момента поквитаться с тверскими.
Переезд митрополита Максима из Киева сделал Владимир крупнейшим духовным центром Руси и тем увеличил престиж здешнего княжеского стола. Такое положение дел требовалось закрепить и упрочить.
Вот и едет теперь в далекий Константинополь посольство от великого князя. А вместе с ним Геронтий игумен. Михаил Ярославич цареградскому патриарху и самому цесарю челом бьет, чтобы поставили на Русь митрополитом не гречина, не болгарина, а русского родом Геронтия, который за долгие годы доказал свою любовь и преданность великому князю, будучи его верным сподвижником и во многих делах помощником.
Спешит к патриарху и второе посольство, из Галича Волынского, от князя Юрия Львовича. Всего ничего — каких-то два года прошло, как в 1303 году выхлопотал он отдельного митрополита себе в Галич, и вот тот неожиданно скончался. Скипетр от почившего галичского митрополита Нифонта принял в свои руки игумен Петр Ратский. Основатель и настоятель Спасского монастыря на реке Рате — левом притоке реки Западный Буг, неподалеку от города Львова, он давно прославился по всему русскому юго-западу как аскет, подвижник и талантливый иконописец. Сам князь Юрий Львович то и дело ездит за советом к мудрому старцу. Посетил обитель на Рате и митрополит Киевский Максим в одну из своих поездок по княжествам. Долго беседовал он с игуменом. А на прощанье тот подарил ему икону собственного письма, небольшую, размером в пядь: изображена на ней Божья Матерь огрудно, Богомладенца на руках держит. Образ сей владыка Максим с собой во Владимир увез, поставил там в Успенской церкви. Теперь Петр сам вот вот сделается митрополитом, — и едет-то в Константинополь, чтобы утвердил его в этом сане Вселенский православный патриарх.
От Галича ближе до Черного моря, чем от стольного Владимира. Петр быстрее до моря добрался и отплыл в византийскую сторону. А следом игумен Геронтий на своем корабле поспешает. При нем подарки от великого князя — и базилевсу, и патриарху, и другим видным, да нужным греческим вельможам и архиереям — полные ладьи нагружены! А еще везет он с собой регалии покойного митрополита Максима — парадное облачение, жезл, да небольшой, примерно в одну пядь, богородичный образ, что владыка из прежнего своего места жительства во Владимир привез, и перед которым завсегда молился в своей келье.
Однажды пристали, как обычно, Геронтиевы корабельщики к берегу, чтобы заночевать. Вот уж заснули все. Геронтий тоже спит. И снится ему сон, будто явилась перед ним сама Пресвятая Богородица, точь-в-точь такая же, как на Максимовой иконе написана, и говорит: «Напрасно трудишься, сан святительский не достанется тебе. Тот, кто написал Меня, Ратский игумен Петр, возведен будет на престол Русской митрополии». Пробудился владимирский игумен, не знает, что и думать. Но не поворачивать же корабли, не возвращаться же к великому князю с пустыми руками? С тем и далее, в Царьград, поплыли.
Долго ли, коротко ли таким манером поспешали, наконец, завиднелся византийский берег. Вот уж и сама бухта Золотой Рог перед глазами. А кораблей вокруг! И там, и сям паруса белеют. От многих народов стремятся в Цесарь-град!
Направился Геронтий со свитой на жительство в монастырь святого Маманта[1]. Здесь, на Мамском подворье, завсегда церковные посланцы из Руси останавливались. Люди сказали, что и Петр этот, галицкий, тоже уже здесь, где-то неподалеку притулился.
День, другой живут русские игумены в столице православного мира, неделю живут, месяц живут, год, а там и другой, — ждут патриаршего решения о своей доле и о судьбе всей Церкви Русской. В Фаросской церкви к Нерукотворному Образу Спасову да к Орудиям Страстей Христовых приложились. В Святой Софии на Литургии побывали. Письма и подарки княжьи все уж разосланы нужным людям. А дело все не движется — без митрополита, осиротевши, стоит Русская земля.
Долго думу думали патриарх Афанасий с императорами Андроником и Михаилом Палеологами. С епископами, да с вельможами трудный совет держали.
Ежели дать на Галич особого митрополита, — прогневается великий князь. Дескать, не соблюли единства церковного, учинили раскол того целого, что славными предками навеки созидалось. Разобидится Михаил Ярославич, — не станет присылать в Константинополь казну, не на что станет войско снаряжать, труднее будет тогда с басурманами совладать. Не та уж нынче Византия, что прежде была. Тревожат, воюют ее рубежи почитатели пророка Магомета. И натиск сей без помощи от великого князя пожалуй что не сдержать. Как тут исполнишь просьбу галичан?
Однако обижать Юрия Львовича тоже не руки. Он хоть и помене казны шлет, чем владимирский князь, но и та не лишняя супротив басурман. Да еще есть опаска, что, если не уважить его хотение, обратит князь свой взор на запад Римской империи, и тогда уж окончательно отойдет Галич к Риму.
Наконец постановили так. Быть русской митрополии по-прежнему единой, как великий князь желает. Пока едина Русская церковь — едина Русь, один у нее предстоятель — митрополит, и один глава государства — великий князь. Что ж, постоит Галицкое княжество без отдельного митрополита. А чтобы не слишком обидно было галичанам и Юрию Львовичу, что мечта их не сбылась, чтобы не пришлось им униженными себя чувствовать, когда придется во Владимир к новому владыке ехать, — решено назначить Киевским и Всея Руси митрополитом игумена ратского Петра, что о галицкой митрополии приехал хлопотать!
Геронтиев сон, что во время плавания по Черному морю ему приснился, вещим оказался. Недаром говорит Господь «Мои мысли — не ваши мысли, ни ваши пути — пути Мои. Но как небо выше земли, так пути Мои выше путей ваших, и мысли Мои выше мыслей ваших»[2]. Так и тут было, значит, Ему угодно, чтобы святитель Петр возглавил Русскую церковь в те годы, когда решался вопрос быть или не быть Руси, как единому государству. Тогда предстояло освободить русские земли от владычества захватчиков-иноверцев, тогда должен был «прославиться над всеми русскими городами» главный центр собирания русских земель — Москва.
ССЫЛКИ:
[1] Монастырь называется по имени святого Маманта Кессарийского (Каппадокийского) — христианского мученика, жившего во второй воловине III в. н.э.
[2] Ветхий Завет: Книга пророка Исайи: Глава 55.