Ах, какие были очереди в перестройку!
Стояли в очереди, кажется, абсолютно за всем. Особенно интересно было в больших универмагах. Как-то в начале 90-х мы с папой пошли в Гостинку - кажется, за канцтоварами (дело было в конце лета, приближалось Первое сентября). Я только не понимаю, как нас занесло в Гостинку. Но это было в духе папы - махнуть через весь город. Вместо канцтоваров мы тогда купили креветки и два набора стеклянных мисочек для варенья. Тогда было так: если дают что-то интересное, нужно сразу брать - потом не будет!
Или вот как-то раз мы больше часа простояли в булочной. Папа после работы, мы с сестрой после школы, все трое голодные как волки. И огромная очередь таких же, как мы. А кассирша таинственно исчезла. Мы стоим, нервно прижимая к груди хлеб и булку (да, у нас в Петербурге хлеб и булка - действительно разные вещи), а ее нет и нет. После получаса стояния мы слопали батон с изюмом. Еще через полчаса папа сказал, что мы не будем признаваться и не заплатим за батон, потому что всему есть предел. В конце концов кассирша все-таки появилась, и мы ушли с мрачным удовлетворением от свершившейся мести. Так и не заплатив за съеденный батон.
Но самые крутые очереди в моей жизни были в середине 90-х. Это были очереди за молоком. Из колхозов по определенным дням приезжали цистерны, и к ним в любую погоду выстраивались очереди. Одна бочка приезжала во двор за метро Автово, между двумя длинными довоенными домами. Другая - на угол Ленинского проспекта и улицы Зины Портновой, рядом со сберкассой. Не помню, почему, но я ходила и туда, и туда, хотя первая бочка была гораздо ближе.
Чаще всего собирались еще до прибытия машины; иногда стояли полчаса-час, машины не было, но мы не расходились. И люди начинали разговаривать друг с другом. Это было так интересно! Сколько мне было лет - четырнадцать, пятнадцать? А я слушала о том, как одна соседка еще до войны ездила с мужем-офицером в свадебное путешествие куда-то на курорт. И как другие отдыхающие трогательно заботились о новобрачных. Там было что-то про танцы. Все предпринимали какие-то действия, чтобы они всегда могли танцевать только вместе, чтобы никто не пытался разбить их пару.
А другой сосед, симпатичный худой дядька, рассказывал, что родился вот в этом доме и в блокаду свез всех родных на Красненькое кладбище.
Были и мелочи. Один политически возбужденный товарищ (таких тогда было много) обещал лично перегрызть горло Ельцину. Проблема в том, что у этого товарища было всего два или три зуба. Я внутренне содрогалась, даже жаль было Ельцина.
Водителя и по совместительству продавца при ближней бочке звали Миша. Это был молодой парень с красным обветренным лицом. Мише приходилось еще тяжелее, чем нам - ведь он тоже в любую погоду, даже в мороз под тридцать, был вынужден стоять и продавать молоко, пока не закончится. В очереди его жалели, ободряли, а один из покупателей, бывший полярник, даже подарил Мише свой комбинезон.
Однажды, возвращаясь от другой, дальней бочки, я в родной подворотне запнулась и эпически упала, но ухитрилась не расплескать молоко. Пришла домой с молоком, но хромая. Получила от бабушки по первое число. Даааа, были времена...