Роман. Продолжение
- Я должен много тебе рассказать… - Павел Гронский закурил.
Лада не могла припомнить, чтобы он курил. Или он при ней не делал этого?...
За время, что они не виделись, Павел очень изменился. Лада с трудом узнала в этом ссутулившемся человеке веселого и приветливого туриста, который галантно ухаживал за ней, веселил ее шутками, не мешал ей слушать экскурсовода и учил правильно плавать в Мертвом море. Это было в начале февраля. Сейчас конец марта. Полтора месяца, которые изменили его до неузнаваемости. Что произошло в эти полтора месяца?...
- Что произошло? – Лада заглядывала в глаза Гронского, а он отводил взгляд. Странно. Если он не хочет встречаться, то зачем было звонить и просить о встрече? Совсем не понятно.
- Лада, дело не в тебе, ты не думай, и на свой счет ничего не принимай, - он как будто прочитал ее мысли. – Впрочем, ты сейчас всё-всё поймешь…
Он помолчал, будто собирался нырнуть в холодную воду, и начал:
- У меня дочка. Лора. Лорка… Когда мы расстались с Таней - с женой, - Лорка страшно переживала. Ей было двенадцать лет. Она нас уговаривала не разводиться, закатывала истерики, из дома убегала. Мы пытались донести до нее, что ничего страшного не произошло, просто у нее теперь будет не один, а два дома! Мы говорили ей, что всё будет нормально. Со стороны посмотреть, так и в самом деле – ничего страшного. Не мы первые, не мы и последние. Да еще и расходились, как приличные люди, без скандалов, без упреков, без любовных «треугольников». Но, как оказалось, не это главное. Главное то, что мы перестали быть вместе. Оказалось, что один дом – это лучше, чем два…
Гронский тяжело встал из-за стола, прошаркал к стойке, постоял там немного, и вернулся с бутылкой воды. Ладе страшно было смотреть на него: это был совсем другой человек, не Паша, с которым она познакомилась в Иерусалиме. Он жадно пил воду и не чувствовал, что из уголка рта по подбородку бежит ручеек. Потом увидел, как на голубой рубашке расплываются пятна, и потянулся за салфеткой, опрокинув при этом чашку с кофе.
Он поднял глаза на Ладу. Они у Гронского были, как у щенка, которого выставили из дома.
- Сейчас уберут, - поспешила успокоить его Лада и помахала рукой официанту. За спиной у Гронского тут же возникла девушка с тряпкой, совком и метелкой.
- …Лада, если б ты знала, как я люблю свою дочь! – монотонно начал Павел. - И если б ты знала, как трудно любить сволочь, которая не видит и не слышит тебя, не понимает, выкручивает тебе руки, зная, что ты ее любишь! А ты ничего – ни-че-го! – не можешь сделать, потому что чувствуешь свою вину за то, что случилось с твоим ребенком, с твоей замечательной девочкой, которая училась на одни пятерки, ложилась спать в девять часов вечера с длинноухим зайцем, ходила в танцевальный кружок, а на мамин и папин праздники – 8 марта и 23 февраля, - делала подарки своими руками…
Когда Татьяна и Павел Гронские развелись, Лора училась в седьмом классе. Из послушного, доброго и открытого ребенка она за короткий срок превратилась в ёжика, который – чуть-что, - пускал в ход иголки. Она делала всё, чтобы привлечь к себе внимание родителей. Павел терпеливо сносил все ее выкрутасы, делал вид, что не замечает ее колкостей, а вот Татьяна взялась воспитывать с удвоенной силой. Лорке это было на руку: она после очередного маминого показательного выступления звонила отцу, рыдала в трубку и просила ее забрать «жить навсегда».
- Я, понятно, начинал разборки с женой. Ну, в смысле, с бывшей женой. И не хотел слышать ее доводов. Я брал Лорку на выходные, выгуливал ее, исполнял ее прихоти. Не мог исполнить только одну: снова жить одной семьей с ней и Таней.
Он помолчал.
-… Если б я знал тогда, чем все это закончится, я бы вернулся в семью, и стал бы жить с Таней! Даже если бы она кусалась и бодалась! Стал бы, Лада, вопреки всему. Наступил бы на себя, плюнул бы на себя. Правда, Таня, наверное, не разделяет моего родительского рвения, как никогда не разделяла.
Активное противостояние Лоры с родителями длилось около года.
- Пофыркает, и такая же останется! – говорила Таня Павлу в ответ на его опасения. – А что она запоет, если завтра я, например, захочу выйти замуж?!
- А ты хочешь выйти замуж? – осторожно поинтересовался Гронский у бывшей супруги – они встречались периодически, чтобы решить некоторые воспитательные и материальные вопросы. – Есть претенденты на руку и сердце?
- Ой, Павлик! Ну, не начинай только! – Таня как будто боялась, что Гронский станет уговаривать ее снова жить вместе, хотя он даже мимоходом и шутя, не намекал ей на это. Они разводились по обоюдному согласию, по причине того, что вдруг стали чужими. А, скорее всего, всегда были чужими. Просто, в какой-то момент им стало душно в одном доме, и они решили друг друга больше не терзать. И год, который они прожили относительно врозь – относительно друг друга! – был показательным: их не тянуло друг к другу.
Лора все подмечала и понимала куда больше, чем предполагали родители. Сначала она надеялась на то, что, сталкивая взрослых лбами, сможет сблизить их. А потом поняла, что все это бессмысленно. Да и привыкла уже к тому, что дома теперь у нее два, и две семьи: одна – с мамой и ее тайным поклонником, который, вот-вот, мог стать ее отчимом, вторая – с папой и его мамой, которая слишком активно делала вид, что ничего страшного не произошло. Альбина Борисовна Гронская невестку свою никогда не любила, и развод сына приняла спокойно. В ее понимании, Павлуша в жизни выполнил все, что было нужно: получил отличное образование, унаследовав семейное адвокатское дело, побывал в роли женатого мужчины, стал отцом, и, наконец, развелся, вернулся к маме, которая, как известно, лучше любой, даже самой хорошей, женщины.
Внучку Альбина Борисовна любила, но постоянно поучала, и получалось, что Лора ничего не умеет и ничего не знает. Отношения у бабушки и внучки были не простыми, а Паша Гронский жил, словно, меж двух огней. Когда они оставались вдвоем с матерью, он аккуратно просил ее не принимать близко к сердцу то, что Лора с ней не ласкова, и от протянутой руки шарахается, словно дикий зверек. А Лорку уговаривал не обращать внимания на бабушкино брюзжание, и просил «немножко потерпеть».
- Па, а до чего потерпеть-то? – спрашивала Лора. – Что изменится? И когда?
У Гронского ответа не было. У него было много работы – жил между Питером и Москвой. К счастью. Или к несчастью? Если бы он знал, чем все закончится, он бы плюнул на семейное адвокатское дело, и зарабатывал бы на жизнь, чем придется, не мечтая о карьере. Да хоть бананами торговал бы в Африке, только бы было все хорошо. «А, вот интересно, нужен ли африканский торговец бананами Тане?!» - подумал как-то Гронский, и даже задал этот вопрос бывшей супруге.
- А бананы ты продавал бы пароходами? – спросила Таня.
- Бананы я продавал бы бананами, сидя под пальмой, - грустно пошутил Гронский, на что услышал в ответ:
- Всю жизнь ты вот так, Гронский! Другой бы на твоем месте с твоими способностями, связями и адвокатской фамилией давно бы выстроил карьеру до неба, а ты… Тебе только бананами торговать!
Вот так. Шутка была безобидная, а она в ответ обидела. Да еще и как! Это Гронский-то карьеру не сделал?! Впрочем, по-настоящему он ее сделал, когда остался один. И Таня как-то заметила ему, что это он «ей на зло»!
Впрочем, через два года после их развода она вышла замуж удачно, за мужчину с тайной биографией: Константин Ильич – пятидесятилетний орел, ничем конкретным не занимался, но ездил на дорогой машине, по четыре раза в год летал на южные моря, одевался дорого и со вкусом, дышал мятной жвачкой и орошал лысину французским парфюмом.
Лорку он не замечал. Подарки дарил дорогие, не жмотничал, но в упор ее не видел. Да она и сама не горела желанием общаться с ним. Татьяна рвалась между дочкой и новоиспеченным мужем, пытаясь их подружить, но они с недоумением смотрели на нее. Ни ей, ни ему это было не нужно.
Когда Лорка отметила свои шестнадцать, Константин Ильич разрешил ей поехать в молодежный лагерь труда и отдыха на Черное море, на две смены. В Питере лето было дождливое, и Лора с радостью согласилась уехать на юг, даже с учетом того, что там надо было работать по четыре часа в день.
Отчим не обидел ее деньгами – щедро отвалил приличную сумму на личные нужды. Павла тогда не было дома, а то бы еще и он расстарался. Впрочем, и того, что у нее было, хватило на веселую южную жизнь. Потихоньку от вожатых, которых в лагере называли комиссарами, они покупали виноградное вино и дегустировали его после отбоя.
После отбоя лагерь жил совсем не пионерской жизнью. Комиссары до утра комиссарили-хороводились в компаниях, потом с утра отсыпались где-нибудь в борозде, подальше от глаз полевого командира, а потом весь день ползали, словно сонные мухи, и пили воду ведрами, и еще устраивали себе тихий час, во время которого спали крепче, чем их подопечные, утомленные солнцем на совхозном поле.
За комиссаром из первого отряда Игорем Соловьевым бегали все девчонки поголовно, включая комиссарих и физрука Надежду Ивановну – разбитную тетку лет сорока. Над ней Игорь смеялся открыто, и за глаза называл «старухой» и «физкультурной кобылой».
Сам же Игорь выбрал из всех Лору, на которую он смотрел с восхищением. Еще не девушка, но уже и не соплюха. И чтоб выглядеть взрослее, девчонка старательно вертела попой, красиво отбрасывала волосы взмахом руки и сдувала с носа длинную редкую челку.
От мини-юбок, больше похожих на набедренные повязки, у комиссара Игоря Соловьева сносило крышу. Такого ловеласа, как он, можно было приставить вожатым, ну, разве что к бабушкам в доме престарелых. Уж если даже сорокалетние тети, вроде «физкультурной кобылы» Надежды Ивановны отвратительно вешались на него, так что уж говорить о подрастающих Лолитах! Соловьев попал, как козел в капусту. И, как паршивому козлу, ему хотелось поскакать и потоптаться по всему огороду, ухватить по листику от каждого тугого кочашка, обслюнявить, пожевать и выплюнуть.
В своем педагогическом университете этот комиссар был бойцом по женской части, которая вопреки моральному кодексу отечественного педагога не отличалась высокими моральными принципами. Как раз наоборот. И, увлекшись не на шутку симпатичной барышней Лорой Гронской, Игорь не сомневался, что все у них будет, как надо. Но юная нимфетка, польщенная вниманием взрослого ловеласа, вертела перед ним своими прелестями, и выскальзывала из рук, как рыба. Все, что успел получить от нее комиссар, было по-пионерски невинным – поцелуйчики и обниманчики на танцах. Вино, которое дегустировали в компаниях перед ночными дискотеками, лишь слегка кружило голову не безголовой девчонке. Умирая от любопытства, она, между тем, хорошо соображала даже под действием алкоголя, и убегала от кавалера, чем еще больше распаляла его. Он даже не пытался утешиться в объятьях более покладистых девочек, так ему хотелось сломать эту Лорку Гронскую!
Умный Игорь Соловьев предпринял маневр, который действовал безотказно. Лора по молодости лет даже догадываться не могла, что это игра. Игорь, не добившись от девочки должного внимания, стал от нее убегать. Делал он это специально, а получалось все так естественно, что Лора кусала губки, и, хоть делала вид, что ей все равно, даже со стороны было видно, как ей обидно и грустно.
Видя все это, активизировались девочки. Лора слышала, как за ее спиной шушукались, а как-то вечером в раздевалке она случайно стала свидетельницей разговора двух комиссарш, из которого поняла, что у одной на Игоря большие планы:
- Я сегодня его притащу к нам! Ты только свали на ночь, ладно? – уговаривала одна другую.
- Да не вопрос! – согласилась вторая. – А под утро вернусь! Думаю, такого варианта у Игореши еще не было!
Девицы противно захихикали, а Лада выскочила из раздевалки с пылающими щеками и одним-единственным желанием: любым способом вернуть расположение парня. Она мелькала у него перед глазами во время работы, задержалась после обеда за общим столом, пыталась поучаствовать в общем разговоре, но это не помогло.
Перед ужином она гуляла перед комиссарским корпусом, делала вид, что кого-то ждет. Но не Игоря, нет! Когда он мимо проходил, она вдаль смотрела, как полководец на поле брани в ожидании танков неприятеля, и травинку жевала! А когда он скрылся в доме и плотно прикрыл за собой дверь, она чуть не разрыдалась. А если б она видела, как он, войдя в свою комнату, кинулся к окну и прилип к грязной тюлевой занавеске, и хихикал, и довольно потирал руки, высматривая ее, утратившую враз воинственный вид и осанку генералиссимуса.
- Лапочку можно брать голыми руками, - сделал вывод сердцеед Соловьев. – Но мы пойдем не коротким, а длинным путем. Но зато – надежным!
Он мариновал Лорку до самого вечера, а когда после ужина она передумала идти на дискотеку и расположилась на кровати с книжкой поверх одеяла, к ней подвалил комиссар второго отряда Саня Баранов, который тоже оказывал ей знаки внимания до того момента, пока Игорь Соловьев не сделал ему «сливу» на ухе, и не пригрозил:
- Убью!
Саня скрипнул дверью, сковырнул у порога разношенные вдрызг кроссовки. Лорка покосилась на него. Саня присел на край кровати и спросил, как полный дурак:
- Чо читаешь, Лорка?
- Книжку! – Лора терпеть не могла таких тупых подходов. Ну, что, не видно, что она читает?! Справку из психбольницы!
Саня тупо помолчал, переваривая ответ, и предложил Лорке присоединиться к их комиссарской компании, в которой ее уважают, потому что она умная и красивая девочка. Он умолчал о том, что компания будет небольшой, и мужской – он и Игорек Соловьев, и она – Лорка. И еще он не сомневался в том, что Игорек отправит его подальше, и самого интересного он все ровно не увидит. Об этом Соловьев ему уже доложил, а чтоб он не проговорился, дал понюхать свой здоровенный кулак. Пахло от кулака чем-то странным. И опасным.
Продолжение следует