Мой отъезд из Одессы в Америку сопровождался странными событиями. Или эти события представлялись странными только мне – уже отрезанному кусочку прежней жизни, до сих пор общей с людьми меня окружавшими? Прошло тридцать лет и многое из того времени выветрилось из памяти. Тем удивительнее помнить вещи, казалось бы, незначительные, которые, спустя годы, приобрели совершенно неожиданный смысл...
Деньги у меня одалживали и раньше, наверное потому к просьбе помочь наличными я в последние годы привык. Ну мало ли какие у людей обстоятельства? Другое дело, что теперь она исходила от человека, прежде достаточно близкого. С ним – товарищем юности мы не виделись уже очень давно. И вдруг тот появляется на пороге квартиры, по адресу, где никогда не бывал. Трудно сказать, что побудило его разыскать меня за месяц до отъезда. Как бы то ни было, мой товарищ нанёс тогда визит ещё и по банальной причине - занять тридцать рублей.
- Ты знаешь, я уезжаю, - моё признание прозвучало словно в пустоту, когда он, заботясь о чём-то своём, аккуратно складывал в бумажник помятые пятёрки. Сосредоточенно так: в одну сторону изображением Спасской башни, абсолютно равнодушный к переменам в моей жизни.
- Насовсем, - добавил я, не уверенный в том понятно ли ему куда уезжаю и зачем.
- Дело совсем не в деньгах, - мне захотелось его предостеречь, - погоды те уже всё равно не делают. Тридцатником больше, тридцатником меньше. Да попроси ты и сотню, я дал бы без колебаний. Или две. Вопрос в другом - собираешься их вернуть?
- Ну, разумеется, о чём речь? – его почти расстроило моё предположение. Однако не сильно. И похоже, нисколько не оскорбило. Я почему-то уже твёрдо знал, что деньги он не отдаст. Как и предвидел, что это последняя наша встреча. Так и получилось. Он даже проститься не пришёл.
Теперь я думаю, неужели сумма в тридцать рублей может быть ценой предательства дружбы? Пусть даже прошлой. Или ценой предательства, вообще?
Не двадцать, не пятьдесят и не тысяча! Ведь и Иуда Искариот получил от первосвященников именно тридцать серебренников...