— Курнос, ты где был? — сразу же был задан вопрос, как только Курнос влез в люк.
— Да так, кое-что делал… — попытался уйти от ответа Курнос расстилаясь на старой фуфайке, служившей кроватью и постельным бельем.
Но видно этот ответ не удовлетворил спросившего, так как тут же из темноты вылез обросший, с грязным лицом, мальчишка, старше Курноса года на два, три и выглядевший соответственно несколько поплотней и крепче.
— Курнос, ты это чего… — агрессивно заговорил пацан, — …ты еще вчера мне должен был принести десять рублей.
- Каряга! Ну ты чего….
Подзатыльник по голове прервал Курноса, тот тут же попытался уползти на корточках в темноту, но пинок в мягкое место не дал возможности ретироваться.
— Ты сука куда полез? — сам себя распаляя, завопил Каряга.
— Каряга, да принес я тебе деньги, — захныкал Курнос, ища за пазухой заначку, — нааа!
Протянутая рука Курноса остудила пыл Каряги, тот удивленно застыл на месте, не зная пропнуть ли еще аль нет.
— Эх, дать бы еще тебе по рылу… — уже более миролюбивым тоном проговорил Каряга, — да жалко руки марать.
Курнос со вздохом облегчения полез на свою лежанку, исподтишка поглядывая на считавшего мелочь Карягу.
— Ну не знаю, не знаю, — пробормотал Каряга, подсчитав монеты и уже более громче, добавил: — Курнос, ты ведь понимаешь, за задержку еще рубль причитается…
- Наа! — тут же согласился Курнос, вытаскивая еще одну монетку и протягивая Каряге.
С еще большим подозрением, Каряга подошел к Курносу и взял рубль.
— Странно, ты что, клад нашел, а? — острый нос Каряги еще более заострился от недоверия.
— Да нет, у стоянки шофера бухали и бутылки оставили целую кучу. — Частично наврал мальчишка, скрывая правду о добром старичке приютившего на ночь и надовавшего утром, после пробуждения, бутылки. Ещё и накормившего и обогревшего Курноса. Сердце подсказывало, что про это не надо болтать, особенно Каряге.
— И что, так они просто и лежали, ни калдырей, ни бичей не было? — все еще не веря, спросил Каряга, пытаясь высмотреть в потемках лицо Курноса.
— Да отвечаю!!! Просто газетой накрыто было вот никто и не увидел.
— Ладно, — успокоился Каряга, растворяясь в темноте, — но смотри у меня!!!
— Угу… — пробубнил Курнос, чувствуя, что пронесло и, устроившись на фуфайке, попытался уснуть. И только глаза стали слипаться, неожиданно у уха раздался шепот.
— Курнос, а Курнос?
— А-а-а? Кто это? — встрепенулся Курнос, зная уже ответ.
— Да я это… — ответил голос.
— Шмыг… ты гонишь что ли? Ты чего подкрадываешься? — успокоился Курнос, представив себе глупое, вечно шмыгающее лицо Шмыга. Его всегда текущая сопля из носа норовила постоянно капнуть, но натренированный нос в последний момент, ну почти всегда, втягивал ее обратно. Эта его борьба с насморком была очень звонка и красочна и в принципе кличка была неминуема.
— Курнос, извини, — заныл Шмыг, — я думал ты не спишь, ты же только пришел?!
— Индюк тоже думал, да в суп попал! — ворчливо выговорил Курнос, поворачиваясь к Шмыгу, — ну, чего тебе?
— Курнос, а Курнос? Дай мне что-нибудь похавать? — жалобно запричитал Шмыг.
— Ты чего? Не похавал что ли? — удивился Курнос.
— Поел, но чуток, башни мало дали, а сами лопали, суки, — ответил Шмыг, втягивая в носовую пещерку очередного беглеца.
— Как так?
— Да вчера мало мы нарыскали, а еды так совсем мало…
— Ну ладно, сейчас... — пожалел Шмыга Курнос, и достал из-за пазухи кусок батона, утром купленный сердобольным сторожем. Мальчишки были одногодки, но вечно получалось, что Курнос опекал его.
— Спасибо Курнос! — чуть не завопил Шмыг, но вовремя опомнившись, прижал рот рукой.
— Не ори идиот, иначе чайки налетят... — улыбнулся Курнос, протягивая кусок батона Шмыгу. Шмыг, зажав хлеб руками и пряча за воротом куртки, полез наружу, на улицу, понимая, что там никто не увидит, как он пожирает хлеб.
— Зря ты ему дал! — раздался совсем рядом тихий голос Серого, приютившегося где-то рядом.
— Почему? — так же не громко, спросил Курнос.
— Набздел он тебе насчет еды, — иронично ответил Серый, — всем хавчика хватило, и даже тебе оставили немного.
— Ну ладно уж... пусть жрет.
— Курнос, да ты что? Косой еще не приперся… а этот черт, там, в стороне крысятничает… а если попадется?
— Не кипятись, Серый…
— Ты точно с этим дауном доиграешься… жалеть его — дороже выйдет тебе же.
Наступило молчание, каждый задумался о своем. Тихое шуршание крыс и мышей успокаивало нервы детей, ведь это было обыденностью их быта. Где-то вдали загудел локомотив, на местном заводе заступила к работе новая смена. Равномерный гул ближайшей ТЭЦ навеивал странные мысли о жизни этих рабочих. Как они живут? Сколько у них детей? Как развлекаются?
— Серый? Ты любил своих родителей? Ты же должен помнить их?
— Почему? — насторожился Серый.
— Ну как почему? – озадачился Курнос. — Ты ведь недавно у нас появился, я даже помню, говорят, у тебя были родители вроде?
— Курнос? Да что на тебя нашло-то? — заинтересовался Серый.
— Да ни что на меня не нашло… спросить что ли нельзя? – обиделся Курнос, вспоминая доброго ночного сторожа, который что-то расшевелил в сердце своей добротой и сочувствием.
— Да не обижайся Курнос... любил я их очень… — просто ответил Серый, вспоминая отца и мать. Но вот лица их как-то блекли и таяли… в глазах проступили слезы, а в горле появилась горечь… благо, в темноте Курнос его не видел.
— И что?
— И всё!
— Ты ведь и в школу ходил, а Серега? — не унимался Курнос, представив Серого в чистой одежде, в новых ботинках и еще причесанного, как некоторые дети, встречающиеся в городе.
— Ходил… — подтвердил Серый, с ужасающей ясностью вспомнив одноклассников, сидящих за партами и Марью Ивановну, классную учительницу.
Курнос, вполне удовлетворенный немногословным ответом Серого, продолжил:
— А читать научиться легко, а Серый?
— Ну, в общем, с начало тяжело, а потом все же легче и буквы будут сами ложиться…
— Прикольно… Серый, а научи меня читать? — жалостливо спросил Курнос.
— Окей, научу… — немного замялся, но всё же согласился Серый, и тут же добавил: — …потом!
Опять наступила тишина. Курнос представил себя читающим газету, обязательно в очках и на скамейке. А Серёжа вспомнил ту далекую жизнь, которая когда-то была у него. И маму, такую родную и добрую, будившую по утрам в школу. Как же не хотелось тогда просыпаться…
— Знаешь Курнос, как хорошо было дома? — вздохнув, спросил Серый и тут же, не дождавшись ответа, продолжил: — Мама так вкусно готовила борщ со сметаной! А пельмени! Настряпает штук сто, и на балконе их заморозит! А блинчики как напечет! И лупишь все это добро от пуза… ээх! А «цыпленок табака»? Ты пробовал когда-нибудь «цыпленка табака»?
— Фу... курицу с табаком? Что это за гавно такое получиться? — скривился Курнос, представив цыпленка, посыпанного табаком.
— Дурак ты Курнос… это курица запечённая, с вкусной корочкой, пропитанной там чесноком, перцем, чем-то еще…
— Сам дурак, а где тогда табак?
— Нет там табака, просто называется так…
— А чеснок я люблю... — представил картину, Курнос, — …а «запеченный», это как? Как картоху что-ли, на углях?
— Ну, почти, но не на углях… — ответил Серый, соображая я как объяснить про духовку человеку, не видевшего её ни разу.
— Да ну тебя Серый, про еду, да про еду, — глотая слюни, прервал Курнос слова Серого, — пойду за долей своей, раздразнил только на хавчик.
— Ну, давай, давай, — воспоминания все еще стояли перед глазами Серого, и даже аромат яств фантомно чувствовал носом…