24.11.2015
Генна Сосонко
Анализировал ли вашу партию когда-нибудь чемпион мира? При огромном скоплении народа, на большой демонстрационной доске, вручную переставляя фигуры? Именно вашу, а не чью-нибудь?
Сорок лет назад на шестой тур традиционного турнира в Вейк-ан-Зее (1975) приехал Макс Эйве. Когда Профессор спросил, если что-либо заслуживающее внимания, ему показали клубок фигур в моей партии с Уолтером Брауном.
Позиция заинтересовала Эйве, он поднялся на сцену и начал разбирать варианты. Положение действительно было не из ординарных. Впрочем, судите сами.
Уолтер БРАУН - Генна СОСОНКО
Вейк-ан-Зее 1975
Сицилианская защита
1.e4 c5 2.Nf3 d6 3.d4 cxd4 4.Nxd4 Nf6 5.Nc3 g6 6.Be3 Bg7 7.f3 Nc6 8.Qd2 0-0 9.Bc4 Bd7 10.0-0-0 Qb8 11.Bb3 a5 12.a4 Rc8 13.Ndb5 Nb4 14.Kb1 d5 15.exd5 Bxb5 16.Bf4 Rxc3 17.Bxb8 Rxb3
Эта позиция возникла из варианта Дракона, прочно входившего тогда в мой дебютный репертуар. В партии с американцем я выбрал одну из тех редких разновидностей варианта, где позиция черных висит на еще более тонком волоске, чем в его других разветвлениях. Не помню, кто подвесил этот волосок, но я надеялся, что варианта с 10...Qb8 американский гроссмейстер никогда не видел. До сих пор не знаю, так ли это: Браун надолго задумывался в дебюте, но он делал это даже в знакомых положениях.
18.Be5 Bd3 19.cxd3 Nfxd5 20.Bxg7 Kxg7
Побив слона на g7, я предложил ничью. Контроль времени тогда был два с половиной часа на сорок ходов; у Брауна оставалось минут пятьдесят. Он громко вздыхал, прикладывал руки ко лбу, ерзал на стуле, теребил усы, словом, делал то же самое, что и всегда, только в еще более гротескном и ускоренном темпе. Когда флажок на его часах начал подниматься, Браун махнул рукой и согласился разделить очко.
Уже по пути в комнату для анализа началась его словесная канонада: «Это не шахматы, а черт знает что! Кафейная игра! Швенделист!» и т.д. и т.п. Но даже после длительного анализа, в котором принял участие и Эйве, нам не удалось найти ясного пути для реализации большого материального преимущества белых.
* * *
Ушедший из жизни в июне этого года американский гроссмейстер Уолтер Шон Браун (1949 - 2015) был одной из самых ярких фигур в шахматах последней четверти прошлого века. Браун становился чемпионом Соединенных Штатов шесть раз (чаще это удавалось только Фишеру и Решевскому) и выиграл огромное количество швейцарок. Его так и называли «Мистер Шестикратный» и «Король швейцарки». Не раз побеждал Браун и в крупных международных турнирах, был замечательным блицором, но запомнился не только этим.
Каждая партия американца представляла из себя шоу, и если вы видели толпу зрителей, толпящихcя у чьего-либо столика, можно было быть уверенным: здесь играет Уолтер Браун. Эквилибристика Брауна, представляла незабываемое зрелище; перо слабо, чтобы описать мимику и все телодвижения гроссмейстера.
Не думаю, что необычное поведение было отражением внутренней несобранности и душевного разлада американца; даже в цейтнотах партия редко выходила у него из-под контроля. Знакомый шахматист-любитель рассказывал, как совсем молодым приехал со своей симпатичной подружкой в Вейк-ан-Зее. Браун играл с Хансом Рее. Он делал невероятные гримасы, обхватывал голову руками, раскачивался из стороны в сторону и, казалось, был весь в игре. К тому же на часах его оставались считанные минуты. Пока соперник думал над ходом, Браун внезапно выскочил из-за столика, перемахнул через барьер, отделявший игровую зону от публики, приземлился около девушки и прошептал ей на ухо: «Ты здесь одна?» Получив ответ, что с другом, Браун, как ни в чем не бывало, запрыгнул обратно и снова начал маятникоообразные дерганья.
Рее он разгромил.
* * *
Уолтер Шон Браун родился в Австралии, но когда ребенку было четыре, его отец вернулся с семьей в Соединенные Штаты. Поначалу бруклинский мальчишка был похож на обычного американского школьника: за полдоллара помогал мыть машины, продавал пакетики с семенами, получая с каждой сделки пять центов, играл в бейсбол, собирал марки, потом монеты, читал комиксы. Всему пришел конец, когда в жизнь мальчика пришли шахматы. Он вспоминал, что играл не только дома или с приятелями, но и по переписке, одно время - пятьдесят партий одновременно. Когда Уолтеру исполнилось одиннадцать, отец привел его в Бруклинский шахматный клуб.
Два года спустя, перейдя в Колледж Эразма, где до него учился Фишер, Браун стал членом Манхеттенского клуба и еще больше ушел в шахматы. Он не только играл, но и постоянно изучал шахматные книги, не расставаясь с ними даже в поездах нью-йоркского сабвея. Возвратясь домой, мальчик до глубокой ночи смотрел партии Капабланки, Алехина, Нимцовича, Ботвинника, Таля.
«Я очень сомневаюсь, занимался ли кто-либо шахматами в возрасте от тринадцати до шестнадцати больше меня» - говорил он. Добавляя, правда, что изменил свое мнение, познакомившись с карьерой Фишера. Много лет спустя Браун предварит автобиографию благодарностью родителям и жене, не забыв упомянуть и двух великих, всегда вдохновлявших его: Михаила Таля и Бобби Фишера.
Когда мальчику исполнилось четырнадцать, родители, обеспокоенные всепоглощающей страстью сына, отвели его к специалисту. Через пять минут те уже играли в шахматы. Уолтер быстро добился выигранного положения и предложил доктору поменяться местами. Эту процедуру они проделывали несколько раз, и последующие визиты к психологу были как две капли воды похожи на первый. «В конце концов родители решили, - с улыбкой вспоминал Браун, - что такого рода уроки шахмат должны быть оплачиваемы...»
В клубе на углу Восьмой Авеню и Сорок второй улицы подросток играл и в покер, а когда ему исполнилось шестнадцать, стал зарабатывать картами немалые деньги. Однажды он играл шестьдесят часов кряду. Днем – в шахматы, вечером и ночью – в покер. Во время очередной турнирной партии глаза Уолтера слипались, и он в выигранной позиции оставил под боем ферзя. После чего было принято волевое решение: сутки без сна - о'кей, но ни в коем случае - двое суток подряд.
И он продолжал играть, играть, играть. В турнирах и бесконечные партии блиц. В 1966 году Браун выиграл юношеский чемпионат страны. В одной партии он получил ноль за неявку: Уолтер просто проспал – тур начинался слишком рано – в полдень. К тому времени Браун оставил школу. «Школа создана для плебса. Люди с незаурядным интеллектом могут обойтись без нее» - решил он.
В те времена не существовало ни компьютеров, ни баз данных, и рынок был наводнен бумажной продукцией: различными справочниками, брошюрами, журналами и всевозможными бюллетенями. Любимым изданием Брауна был издававшийся в Москве «Шахматный бюллетень», партии из которого тщательно переигрывались и многие брались на заметку.
В шахматных клубах, игровых салонах и в парках Нью-Йорка процветал блиц. Как правило на ставку - по пять минут, по три, с форами, контрами и реконтрами, двойными, тройными, пятерными ответами. Количество разновидностей в покере еще больше, и не существовало той, которая не была бы освоена юношей из Бруклина.
Увлечение шахматами и покером не означало, что другие игры были оставлены без внимания: Уолтер играл в бридж, бэкгэммон, скрэббл, в большой и настольный теннис, на биллиарде и в каждой из игр старался играть не просто хорошо, но очень хорошо.
Конечно, надо сделать поправку на обязательную саморекламу, но несколько лет спустя в одном из интервью Браун скажет: «Я могу обыграть 98 человек из 100 в короткие нарды, 99.9 из 100 в покер и 97 из 100 в скрэббл».
Для игры в скрэббл (в России более известной под названием «Эрудит» или «Словодел») требуется знание множества слов, отличная память и смекалка. «Я знаю все двух-, трех- и четырехбуквенные слова, а также бóльшую часть пятибуквенных, - пояснил Браун. – Помню много редких слов вроде ouistiti – это такой вид обезьян. Мое любимое слово – rotl. Я даже не знаю, что оно означает – игроку это знать необязательно, но его множественное число artal. Разве это не прелестно?»
Но на первом месте стояли шахматы. Он говорил: «Подготовка к соревнованиям порой начинается за несколько месяцев до начала, а за доской от вас требуется невероятная выносливость. Подготовка в покере играет меньшую роль и энергетические затраты тоже в двадцать раз меньше. Шахматы для меня – как наркотик для мозга, и с удовольствием, получаемым от игры, не сравнятся физические удовольствия или материальные приобретения. Люди от природы любят играть, а шахматы – высшая форма интеллектуального противоборства. Решающим фактором выживания человечества было его умение приспосабливаться к окружающей среде, покорять стихию. Возможно, генетическая память о борьбе наших предков с силами природы заставляет меня принимать вызов в самых разных интеллектуальных состязаниях».
* * *
Когда Брауну исполнилось восемнадцать, он, положив в котомку шахматные часы, решил: пора покорять Европу. В январе 1968 года, ожидая турнира в Вейк-ан-Зее, он играл в давно не существующем шахматном кафе в самом центре Амстердама бесконечные блиц-партии с любым желающим и на любую ставку. Велико было разочарование юноши, когда для него не нашлось места не только во втором, но даже в третьем турнире, а стопроцентный результат в побочном стал слабым утешением.
Его попытки сыграть в Венгрии, Англии, Испании тоже не увенчались успехом: никто не знал дергающегося, эксцентричного то ли американца, то ли австралийца, а его победы в блице ничего не доказывали. Пробыв несколько месяцев в Европе, Браун вернулся в Америку.
Ему было двадцать, когда он стал гроссмейстером – немалое достижение по тем временам. От участия в турнире в Пуэрто-Рико кто-то отказался в последнюю минуту, и отчаявшиеся организаторы вышли на Брауна. Победа в том турнире досталась Спасскому, а второй приз завоевал Уолтер Браун. Их партия закончилась вничью, причем спасения пришлось искать чемпиону мира. «Я мучил его так долго, что вряд ли Борису удалось поужинать в тот вечер», - вспоминал Браун. Он гордился, что на конгрессе ФИДЕ в 1970 году, когда ему было присвоено редкое тогда звание, его получил еще только один человек. Имя другого? Анатолий Карпов!
Вскоре Браун покинул Соединенные Штаты и провел несколько лет, выступая за Австралию (у него было два паспорта). Гроссмейстеров в Австралии не было, и он дважды возглавлял команду страны на Олимпиадах.
Уолтер писал, что причины его временной эмиграции были чисто шахматные – было легче попасть в межзональный, участвовать в Олимпиадах и т.д., но на самом деле ему просто не улыбалась перспектива быть призванным в армию и оказаться в джунглях Южного Вьетнама. Несколько лет спустя, когда опасность миновала, Браун вернулся в Соединенные Штаты и с тех пор выступал только под звездно-полосатым флагом.
В 1974 году Браун выиграл главный турнир в Вейк-ан-Зее, опередив второго призера на полтора очка. Пусть в том турнире не участвовали советские гроссмейстеры, победа американца была блестящим достижением. Никто уже не вспоминал, что еще несколько лет назад ему не нашлось места даже в третьей группе; Уолтер Браун давно стал желанным гостем на всех соревнованиях Европы и Америки. Он использовал каждую такую возможность, и не просто найти таблицу престижного турнира того времени, где не было бы его имени. Он умел в шахматах все: энергично атаковал, вел изнурительную защиту, прекрасно играл эндшпиль. Однажды, разбирая с ним закончившуюся партию, я обронил: «Ну, здесь совсем мало...» В ответ услышал: «Для меня и совсем мало – достаточно!»
Чтобы добиваться успеха в шахматах, помимо таланта и энергии необходим целый набор качеств и главные из них – мотивация, честолюбие и немалая толика эгоцентризма. Молодой Браун обладал всеми этими качествами. А его уверенности в себе можно было позавидовать. Когда организатор знаменитого турнира в Лон-Пайне и филантроп Луис Стэтхем предложил Брауну поддержку, он отверг предложение, заявив, что добьется вершин в шахматах без чьей-либо помощи. Он был весь заряжен нервной энергией, она рвалась, выплескивалась из него, и соперник не мог не чувствовать этот невероятный силы заряд.
Вспоминает Ясер Сейраван: «Браун был самый бескомпромиссный соперник, с которым я встречался за шахматной доской. Я знал, что если в партии с ним где-нибудь дам слабину, Уолтер уж точно не пощадит меня. “Ты играешь в турнире не для того, чтобы соревноваться, - не раз повторял он, - ты играешь, чтобы победить. Точка”».
Перед последним туром в Вейк-ан-Зее (1980) Сейраван лидировал, опережая Брауна на пол-очка. Ясер решил не рисковать, тем более что Брауну предстояла партия с Виктором Корчным, вторым тогда шахматистом мира.
«Желаю успеха, - сказал Сейраван соотечественнику, - но тебе предстоит тяжелая партия...»
«Тяжелая партия предстоит Корчному...», - прервал его Уолтер. Браун добился победы, но, принимая поздравления, не был на седьмом небе: сам он счел такой результат само собой разумеющимся.
Ян Роджерс впервые увидел Брауна на турнире в Бате (1983). На собрании участников организаторы объявили, что в связи с укороченным контролем времени они ожидают, что все будут вести себя по-джентльменски и не будут играть на время мертво-ничейные позиции. Директор турнира не успел закончить фразу. «Можете ли вы, - раздался голос Уолтера, - дать определение джентльменскому поведению?»
Однажды в каком-то опене соперник, имея ладью и пешку против ладьи и коня Брауна, потребовал ничью. Арбитр на линии согласился, но на следующий день главный судья отменил решение, партия была возобновлена, и Браун выиграл. В стремлении играть до королей любую, пусть тысячу раз ничейную позицию он брал пример с Бобби Фишера.
Впервые Браун увидел звезду американских шахмат, когда ему было четырнадцать, а двадцатилетний Фишер давно считался одним из сильнейших в мире. Неудивительно, что юноша подражал своему кумиру во всем. Он перенял от Фишера привычку опаздывать к началу партии; он включил в дебютный репертуар вариант Найдорфа и староиндийскую, Однажды увидев Бобби за анализом на прекрасных, ручной выделки карманных шахматах, Уолтер, побывав в Аргентине, купил сразу дюжину таких же. Наконец, как и Фишер в свое время, он ушел из школы, не закончив курса наук.
Оба любили длиные прогулки, и энергичный Браун был одним из немногих, кто выдерживал широкий шаг Фишера. В 1967 году, когда Бобби готовился к межзональному в Тунисе, они нередко встречались в Центральном парке Манхеттена. Шли по Девятой Авеню, перекусывали в каком-нибудь ресторанчике, потом проходили еще с добрый десяток километров до Вэст Виллидж, где Бобби угощал молодого коллегу огромным стаканом свежевыжатого апельсинового сока. После чего заходили в гигантский книжный магазин, где Фишер проводил как минимум час у полок с шахматными книгами, после чего таким же быстрым темпом возвращались в Ист Манхеттен.
«Бобби был очень уверен в себе, - вспоминал Браун. - Разговорчив, отзывчив, приветлив, щедр».
В единственной сыгранной ими партии (Загреб, 1970) Фишеру удалось защитить проигранную позицию без качества и пешки, поймав соперника на трюк в глубоком эндшпиле.
В 1972 году Браун играл в Вейке. Чемпиона Советского Союза Владимира Савона он разгромил черными в двадцать ходов. На следующий день Уолтер зашел в номер к Фишеру, проездом остановившемуся в Амстердаме, и был удивлен и горд, когда увидел съемочную группу Би-Би-Си и Бобби у демонстрационной доски, показывающего именно эту партию.
В том же году Фишер пригласил Брауна в Калифорнию, где готовился к матчу на мировое первенство. Несколько проведенных вместе дней прошли в прогулках, разговорах о Спасском, игре в большой и настольный теннис и, конечно, за шахматной доской.
После выигрыша матча в Рейкьявике (1972) Фишер приехал в конце того же года в Сан-Антонио, где проходил международный турнир. Новый чемпион мира пробыл там буквально несколько часов, но захотел поиграть блиц с молодым соотечественником.
«Мне удалось выиграть первую партию, - вспоминал Браун, - но потом Бобби одержал шесть побед кряду, и мы решили остановиться. Снимок, сделанный во время этого блица, оказался единственной моей фотографией с Фишером».
Следующая их встреча состоялась девять лет спустя. Все это время Фишер жил совершенным затворником в Пасадене. Встреча произошла в доме Брауна в Беркли, откуда открывался замечательный вид на долину.
«После обеда Бобби пребывал в отличном расположении духа. Потом он поднялся в кабинет и осмотрел мою шахматную библиотеку, - вспоминал Браун. - После чего мы переиграли несколько партий из только что закончившегося чемпионата Америки. Бобби был сама благожелательность, но все равно с ним надо было постоянно держать ухо востро».
Фишер еще дважды посещал дом Браунов, и всякий раз встречи проходили по тому же сценарию. В третий визит Бобби даже принял предложение остаться на ночь. На следующий день Фишер говорил по телефону в течение пяти или шести часов кряду, и недовольный хозяин заметил, что всему есть предел. Уолтер объяснял потом, что просто хотел провести больше времени с Бобби и был обижен таким поведением. Фишер понял замечание по-своему – в то время телефонные звонки были довольно дороги - обиделся, быстро собрался и уехал.
«Мы больше никогда не виделись и не разговаривали, - вспоминал Браун, - но встречи нашей юности навсегда остались в моей памяти как одно из самых дорогих воспоминаний».
Добиваясь успехов (чаще всего в смешанных соревнованиях), Браун каждый раз проваливался уже на подступах к высшему званию. Он участвовал в трех межзональных турнирах, не набрав ни разу даже пятидесяти процентов очков. Американец готовился к этим турнирам очень тщательно, но еще больше стремясь вычислить всё до конца, попадал в жуткие цейтноты, а потом, уйдя в минус, начинал отыгрываться... Играть на пристойный, проходной результат он не хотел, да и не умел.
Обозревая собственную карьеру, Браун заметил, что ушел на пенсию (оговариваясь – наполовину!) в 1984 году. Начиная с этого года, покеру он стал уделять значительно больше времени, чем шахматам. Ему было тридцать пять...
Жизнь шахматного профессионала не была сладкой, и без покера, с его призами, многократно превышавшими шахматные, американцу не удалось бы заработать на собственную виллу и пристойную жизнь.
Пример из сравнительно недавнего прошлого. В 2007 году Уолтер приехал в Лас-Вегас за несколько дней до большого опен-турнира, в котором играл почти каждый год, а выигрывал одиннадцать раз. «Немного поиграю в покер», - сказал он. Немного? Он вышел в три финала по различным видам покера, заработав за неделю 219 тысяч долларов.
Правда, от шахматного турнира пришлось отказаться (для сравнения - первый приз в нем составил 8 тысяч долларов). Нередко же он сражался в покерном и в шахматном турнирах одновременно. (Помните: «То вместе, то порознь, а то попеременно»).
Когда Браун в последний раз играл в Европе, он едва перевалил сорокалетний рубеж. Директор турнира в Дортмунде спросил о его возрасте. «Он сомневался, смогу ли я бороться в полную силу», - сделал вывод Браун. Вот об этом организаторы могли не беспокоиться: американец вкладывал в партию всего себя, только отдача далеко не всегда теперь соответствовала усилиям. Прерогативы молодости – энергия и напор с возрастом стремительно пошли на убыль, и неудивительно, что его результаты начали резко снижаться.
Что осталось прежним, так это блиц. Думаю, что если бы в его лучшие годы результаты в молниеносной игре обсчитывались для рейтинга, Браун точно входил бы в первую десятку мира. Вспоминаю, как на турнире в Вейке (1975) он в выходной день играл блиц с Семеном Абрамовичем Фурманом. Более комичного зрелища трудно было себе представить: один – дергающийся при каждом ходе, со стуком передвигающий фигуры и энергично нажимающий на кнопку часов, другой – степенный, медлительный, профессорского вида человек. Учитывая, что Фурман был на тридцать лет старше Уолтера, особую пикантность действу придавали восклицания Брауна: «Check, baby!» Фурман не обращал никакого внимания на эскапады американца, невозмутимо поправлял очки, чиркал зажигалкой и, глубоко затянувшись и обхватив руками голову, погружался в раздумья, стараясь найти самый лучший в позиции ход. Браун бил его нещадно, но питерский гроссмейстер упорно продолжал борьбу, разве что после очередного поражения, обводя глазами присутствующих, констатировал: «В дебюте мой уже лежал...» Тогда же после окончания турнира был устроен двухкруговой блиц-марафон, где участвовали гроссмейстеры обеих групп, и Браун легко добился победы.
В 1988 году он основал «Всемирную Ассоциацию Блица» и начал издавать «Шахматный бюллетень», публикуя в нем партии-пятиминутки. Тогда же он пропел гимн молниеносной игре: «Начиная с младенчества и всю нашу жизнь мы играем во всевозможные игры. Шахматы – наиболее креативная и блистательная игра, и наиболее привлекательный вид шахмат – блиц. Помимо того, что блиц доставляет массу удовольствия, это еще замечательный тест на интуицию и реакцию. Если классические шахматы требуют изнуряющей подготовки, в блице можно довериться интуиции, когда рука сама выбирает правильные ходы. Ты «чувствуешь», что именно так должно быть сыграно. Мы не говорим уже о том, что в блиц за час можно сыграть целый матч, а это невозможно с классическим контролем. В блице вы должны быстро соображать, быстро реагировать, ваше внимание не может быть усыплено ни на мгновение, вы должны моментально оценивать меняющуюся после каждого хода ситуацию на доске. Все это - Блиц!»
Он неутомимо путешествовал по городам и весям Соединенных Штатов, страстно пропагандируя молниеносную игру. Интернет с его возможностями играть блиц в любое время дня и ночи и с любым контролем времени положил конец детищу Брауна.
В 2002 году у него был диагностирован рак. Был назначен курс облучения, потом еще один. И еще. Он похудел на пятнадцать килограммов, резко постарел и стал походить на боксера в стоячем нокдауне: спортсмен в этом состоянии не лежит на полу ринга, но стоять может, только опираясь на канаты.
Тем не менее отказаться от кругового турнира в Сан-Франциско было выше его сил. Браун признавал впоследствии, что это решение оказалось неправильным – в конце партии он «плыл», по-детски ошибаясь в простых позициях. И хотя успехи за покерным столом по-прежнему не обходили его стороной, кривая шахматных результатов еще больше поползла вниз.
* * *
Игра переносит человека в другой мир, где существуют свои, заранее заданные правила. Удар гонга, взмах руки рефери, зажегшееся табло, разорванная ленточка, свисток судьи, мат на шахматной доске прекращают игровой процесс, и повседневный реальный мир в тот же миг вступает в свои права.
Игры знакомы каждому человеку, но только для настоящих, прирожденных игроков участие в игре может оказаться не только привлекательнее реальной действительности, но порой и определить направление самой жизни. Такие люди рождены с геном игры; игра – это их стихия. Уолтер Браун относился к этой категории людей.
Cреди чемпионов мира по шахматам можно найти немало прирожденных игроков. Это не тавтология. Далеко не каждый из чемпионов мира был Игроком от природы. Я имею в виду любивших сам процесс игры (не только шахмат) и посвящавших игре как таковой огромное количество времени. В качестве примеров можно назвать столь различных гениев шахмат как Капабланку и Ласкера, отдавших играм немалую часть жизни. Один из самых выдающихся игроков - Анатолий Карпов. Более того, именно игроцкие качества – в первую очередь - и сделали Анатолия Евгеньевича тем, кем он стал.
«Мне легко даются игры. Любые. Даются не в том смысле, что я легко научаюсь в них играть, – это доступно каждому. Огромное большинство людей под игрой подразумевают только участие в ней и соблюдение правил. Так можно победить разве что случайно, либо таких же неумех. Истинный игрок, впервые узнав игру, в первых же партиях как бы раскладывает ее по винтику, познаёт всю внутреннюю механику и способен в любой ситуации, сложившейся в игре, выжать максимум».
Под этими словами Карпова мог бы подписаться и Уолтер Браун.
Неоднократно сравнивая две главных страсти своей жизни – шахматы и покер, Браун всегда отдавал предпочтение шахматам. «В шахматах и в покере много общего, - говорил он. - Для обеих игр требуется быстрое распознавание уже известных структур, самоконтроль, интуиция, терпение и разумно проявляемая агрессия. В покере совершенно обязательно переместить себя в души соперников, расшифровать их замыслы. Шахматы – совсем другое! В шахматах не играют никакой роли ни словесные выкрутасы, ни внешний вид, ни жесты или психологические трюки. Только доска, фигуры и два человека, сражающиеся друг с другом. Это - тонкая борьба индивидуумов, честно борящихся один на один. Нет, уникальная красота шахмат не может быть сравнима с покером!»
Повторюсь: покер, а не шахматы сделал его финансово независимым, но, признавая это, Браун всегда подчеркивал, что его шахматное реноме и шахматные достижения стоят неизмеримо выше по шкале ценностей.
* * *
Роман Джинджихашвили вспоминает очень откровенного, не старавшегося быть дипломатичным или политкорректным человека, всегда говорившего, что он действительно думает и чувствует; не часто встречающееся качество в наши дни.
Хорошо знавшие Брауна говорили: если удавалось пробиться через внешнюю оболочку, открывался очень теплый, гостеприимный, благожелательный человек с прекрасным чувством юмора.
Наверное, так оно и было, но когда я бывал в Америке (неоднократно и в Калифорнии), я ни разу не попытался войти с ним в контакт.
Может быть потому, что его жизненные предпочтения были далеки от моих, а может и оттого, что никогда не воспринимал Брауна всерьез, очевидно из-за внешних проявлений его темперамента.
Впрочем, мимика и поведение американца заставляли улыбаться не только меня; у многих коллег появлялись смешные зайчики в глазах, и они понимающе переглядывались, глядя на Брауна во время игры.
Однажды в Вейке через полчаса после начала тура все услышали шум, доносившийся со стороны его партии. Выяснилось: у одного из его коней отсутствовало ухо, и Браун попросил судью, долго не понимавшего, чего от него хотят, заменить фигуру.
Прагматичный и деловой, он, как и большинство американцев, был наивен и по-детски простодушен. Вспоминаю, как в Мангейме (1975) у Брауна в гостинице украли 500 долларов. Уолтер бушевал: «Это не отель, а притон какой-то! Неслыханно! Вы вызвали полицию?». Я стоял рядом с ним в лобби гостиницы. Увидев знакомое лицо, он обратился ко мне: «Этого портье, который переносил мой чемодан, припрут к стенке. Как?» Обернувшись, чтобы никто не слышал и понизив громкость звука до шепота, Уолтер склонился к моему уху: «По отпечаткам пальцев...»
От него я научился фразе, которую потом применял в своей практике. В последнем туре главного турнира в Вейк-ан-Зее (1974), когда Браун обеспечил уже первое место, сдавая партию Адорьяну, он протянул тому руку и сказал: «O.K. That’s yours…»
Мы сыграли с добрый десяток партий. Большинство, даже протекавших очень остро, закончилось вничью. Браун выиграл на одну больше, и этот должок вернуть ему я уже не смогу.
Спросил с укоризной, когда мы виделись в последний раз: «Ну? Ты уже ушел на пенсию?» – На мое жалкое вяканье, что как играл раньше, не могу, а как играю сейчас – не хочу, он только осуждающе покачал головой. Уолтер не мог не понимать, что постаревший и поседевший, сам он даже отдаленно не напоминает извергающий лаву вулкан времен молодости, но слишком любил игру, чтобы совсем расстаться с ней: шахматиста-расстриги для Брауна не существовало по определению.
Он постоянно предлагал различного рода пари и сохранил эту привычку до конца жизни – в ответ на любое утверждение можно было услышать: «Ты так считаешь? Пари!..» Сказал тогда: «Ты думаешь, тебе удастся уйти из шахмат? Предлагаю пари...»
В старости подавляющее большинство людей больше напоминают своих сверстников, чем самих себя, когда им было двадцать. На Уолтера Брауна это не распространялось: шестидесятилетний, он совсем не отличался от себя шестнадцатилетнего, оставившего школу, чтобы жить так, как считал нужным. Пусть телесная оболочка разрушилась, появились трудности с речью, пусть ушла энергия, страсть к игре оставалась прежней. Даже в последние годы, уступая слабым мастерам, он по-прежнему хотел играть, а после партии долго анализировал, стремясь докопаться до истины.
Совсем молодым сказал: «Самое главное в жизни – делать, что хочешь. Я люблю шахматы. И я достаточно хорош, чтобы зарабатывать на жизнь игрой. Многие ли могут сказать, что занимаются тем, о чем мечтали, и им за это еще и платят! Но я не хочу ограничиться шахматами. Я хочу учиться всему! Читать об ужасном и великом, научиться играть на ударных, испробовать всё! Я чувствую в себе тысячи, миллионы жизней. Хочу быть кем-то больше, чем шахматным чемпионом. И когда мне исполнится семьдесят, хочу оглянуться на жизнь и сказать: “Чем бы ты ни занимался, ты прожил эти годы на славу!”»
Он прожил шестьдесят шесть. Уолтер Шон Браун умер во сне в ночь на 24 июня 2015 года в любимом Лас-Вегасе после нескольких дней шахматных и покерных баталий. Лучшей смерти себе он не мог бы пожелать.
* * *