Свет чистой души
Арсений ехал домой и крутил в голове слова Лешего: “Бывает в жизни надо отказаться от чего-то большого, чтобы получить в итоге самое важное”.
Он в его правоте и не сомневался. Была одна проблема, как отказ свой грамотно сформулировать, так, чтобы и начальство хорошего мнения осталось, и на работе это не отразилось.
Дома рассказывать о предложении не стал, так как знал, что родители посоветуют. А объяснять им, что девушка появилась в его жизни, тоже пока было невозможно. Мама всенепременно захочет с ней познакомиться, и будет расспрашивать, откуда она и какого рода-племени. И тут его прошиб пот.
Арсений притормозил на обочине и склонил голову на руль. Он совсем не подумал, что будет говорить родителям про Лилею. Надо было срочно начать думать над правдоподобной легендой. А у него и в школе с сочинениями было не ах.
Домой ехал медленно, тяжко вздыхая, от груза навалившихся проблем.
Решил, что на следующий день наведается опять в гости к Лешему, вдруг он умеет байки сочинять, правдоподобные.
Засыпал Арсений тревожно, долго ворочаясь в полудрёме. В итоге только после полуночи пришёл спокойный сон.
Перед ним на зеленой лужайке стояла Лилея, в том небесно-голубом платье, как при первой встрече. Он смотрел в её глаза, полные всепоглощающего доверия, которое он не мог обмануть.
Тут их накрыла тень, очертаниями похожая на дракона.
Налетел вихрь, кружа подхваченную листву, и унося за собой Лилею. Он бежал за ней, пытаясь догнать, но расстояние увеличивалось. Тут другой вихрь подхватил его и в одно мгновение Арсений оказался в кабинете своего начальника.
- Перспективы, открывающиеся сейчас надо использовать, иначе, всю жизнь будешь локти кусать. Тут вместо начальника перед ним возник Леший, просто кивая головой и улыбаясь.
Бумаги на столе подхватило, невесть откуда взявшимся ветром, превращая в осеннюю листву.
Оглядевшись, Арсений понял, что находится в лесу, аккурат около бобровой запруды. Из воды выходила нагая, красивая девушка, прикрытая волосами из тины. Она манила его в болото, говоря:
- Пойдём со мной, тут будет наш дом. От её слов накатывала тяжесть, дурманя голову. А по берегу, как зрители, сидели бобры и скалили свои большие передние зубы, от удовольствия постукивая хвостами.
Арсений метался на кровати, из стороны в сторону. Тяжёлые веки не хотели открываться. Тело горело.
- Сенечка, милый, проснись, - откуда-то издалека, сквозь тяжёлую сонную дремоту, доносился голос матери.
Чья-то ледяная рука коснулась его лба, вырывая из тяжёлой тины болота, куда заманила его красавица Кикимора.
- Он весь горит, вызывай «скорую»,- раздалось над головой.
В попытке открыть глаза, он почувствовал, что снова тонет.
Плыть в болоте было очень трудно, а на берегу скакали бобры, не давая выйти. Кикимора хихикала, и её облик менялся от красавицы до страшной старухи, с крючковатым носом и бесцветными глазами, как у утопленницы. Стоило только остановиться на месте, как болото засасывало всё глубже и глубже, не давая шанса выбраться. Бобры разбежались, и из последних сил Арсений грёб к берегу. Но тут рядом рухнуло поваленное дерево, с другой стороны другое.
Неожиданно заморосил дождик, бобры скрылись в норах. И Кикимора исчезла куда-то. Под ногами почувствовалась твёрдая почва.
Как сквозь вату, Арсений слышал незнакомый мужской голос:
- Сейчас лекарство подействует и жар спадёт. Рекомендую госпитализацию. Скорее всего - это грипп. Точный диагноз можно поставить после анализов.
Арсений открыл глаза.
- Кто вы?
- Очнулся. Ну, здравствуй, что же ты так мать напугал? - на стуле около кровати сидел мужчина в белом халате, не молодой, с очень тёплым взглядом светло-карих глаз. - Я - врач.
- Напугал? Мать? - он попытался повернуть голову в ту сторону, где краем глаза угадывалась мама. Боль придавила голову к подушке как камень.
- Тише, тише, тебе не стоит двигаться сейчас, - мужчина в белом халате, говорил тихим голосом, успокаивая. Даже боль осталась только пульсирующим маячком, где-то на затылке.
- Зачем врач? - Арсений не понимал, что происходит. Его начало знобить.
- Что решаете? В больницу, или дома лечить? - к кому обращался голос, было не понятно. Открыть глаза не получалось, как будто веки придавили свинцом.
