Однажды утром Лодовико Моро срочно послал за Леонардо.
— Друг мой, Леонардо, — сказал он торопливым голосом, в глазах его поблескивали искры, — у меня к тебе дело государственной важности.
— Я весь внимание, Ваша Светлость, — ответил Леонардо и склонил голову в ожидании указаний.
— Разговор у нас будет сугубо тайным и доверительным, Леонардо. Всем известно, что я связан кровными узами с Савойской династией. И герцог Савойский, ты об этом осведомлен, как раз гостит у нас в Кастелло. Так вот, — он перешел на шепот, — Савои владеют святыней, которой готовы поклоняться все христиане мира.
— Что же это, Ваша Светлость? — Леонардо не понимал, о чем говорит герцог.
— Это священная Плащаница, в которую было завернуто тело Господа нашего Иисуса Христа после Его смерти на кресте. Так вот, — продолжал Лодовико, — на этой Плащанице отпечатался лик и тело Иисуса, и она стала одной из важнейших реликвий христианства. Ты понимаешь, о чем я говорю, Леонардо?
— Да, Ваша Светлость. Однако мне пока неведомо, зачем Вы послали за мной.
— Герцог Савойский глубоко опечален тем, что Плащаница эта одряхлела и он не может выставлять ее на обозрение верующим. Я помню, как ты и этот твой странный помощник — Зороастро — «состарили» статую Коня. А значит, в ваших силах и омолодить, дать вторую жизнь, этой реликвии. Ты понимаешь, насколько это важно для меня — твоего благодетеля — укрепить связи с Савойским Домом? В успехе сего весьма засекреченного предприятия также кровно заинтересован сам Папа. А нам, в это непростое время, необходимо заручиться его высочайшей поддержкой.
— Ваша Светлость, но есть дела, неподвластные моим умениям…
— Не перечь мне, Леонардо! — поднял голос Лодовико. — Вопрос решен! Приступай к делу немедля! Мой секретарь введет тебя в курс дела.
— Но Конная Статуя, Ваша Светлость, она все еще в глине…
— Статуя подождет, нет у меня сейчас на нее лишней бронзы! Нам в эти дни более нужны пушки и ядра, чем памятники, Леонардо. Неужели ты не чувствуешь запаха приближающейся войны? Ступай работать, маэстро Леонардо, и пусть сам Господь направит руку твою во благое дело!
Новый секретарь герцога Моро был человеком образованным. Он присутствовал при разговоре Лодовико Сфорца с герцогом Савойским, а затем внимательно изучил историю Плащаницы, срочно посетив с этой целью Рим и работая там с папскими архивами.
— Маэстро Леонардо, — молвил он, — со всем моим глубочайшим почтением к Вашим многочисленным талантам, позвольте мне быть с Вами предельно откровенным. Я же, в свою очередь, надеюсь на Ваше внимание в деталям. Вам должно быть известно из Евангелий, что после крестных страданий и смерти Иисуса, и Его снятия с Креста, Иосиф из Аримафеи завернул тело Его в Плащаницу, в которой Он был похоронен в гробнице, в скале, около сада, близкого к Голгофе. Так вот, известно, что, после Воскресения Иисуса, верующие христиане унесли полотно в Эдессу, откуда оно попало в Константинополь и хранилось там в храме святой Софии, где выставлялось для поклонения на Страстной Неделе и каждую пятницу.
Также, — продолжал секретарь герцога, заглянув для уточнения в свои записи, — в папских документах имеются упоминания что крестоносцы, разбившие лагерь в 1203 году возле Константинополя, видели погребальный покров Христа, на котором имелось изображение Его фигуры. Согласно записям участника Четвертого крестового похода, некоего Жоффруа де Виллардуэна, Плащаницу эту похитил бургундский рыцарь Оттон де ля Рош, пожертвовавший ее впоследствии собору города Безансон, что во Франции. Во время пожара в соборе, в 1349 году, Плащаница бесследно пропала. Есть предположения, что ее выкрали и что затем она попала к королю Франции Филиппу VI Валуа, который, в свою очередь, подарил ее графу Жоффруа де Шарни, жившему недалеко от Парижа, и тот, в 1357 году, выставил ее в маленькой церкви в своих владениях для всеобщего обозрения. В 1390 году Папа Климент VII назвал сию Плащаницу рисунком, говоря другими словами — подделкой. Его вердикт гласил, что Плащаницу можно показывать в церкви, но только в том случае, если при этом разъяснять, что это не настоящее полотно, в которое Иосиф Аримафейский завернул тело Христа, а его художественное воспроизведение — что-то вроде иконы.
А спустя почти полвека, в 1453 году, некая Маргарита де Шарни, родственница графа, подарила ее дому герцогов Савойских, однако я имею веские основания подозревать, что она просто продала ее. Но это не столь важно, хотя, к слову, о сией продаже Савойский род предпочитает умалчивать, дабы не оскорблять религиозные чувства своих подданных. Такова история Плащаницы, маэстро Леонардо, — закончил свою речь секретарь.
— Где я могу лицезреть ее? — заинтригованно спросил Леонардо. — Она в Милане?
— Вы изволите спрашивать о Плащанице, маэстро Леонардо? — уточнил секретарь герцога. — Если так, то да, она прибыла в Кастелло Сфорцеско вместе с герцогом Савойским. Я уполномочен герцогом показать ее, более того, передать ее Вам лично в руки — под Вашу громаднейшую ответственность — для реставрации. Герцог требует беречь ее как зеницу ока, Вы сами понимаете. Прошу Вас, следуйте за мной. Вы сейчас ее увидите — она покоится в специально сделанном для нее ларце, чтобы избежать случайной порчи или загрязнения. Сейчас перед воротами Кастелло стоит карета. Она в вашем распоряжении. Доставит Вас и реликвию до дома.
Любопытству Леонардо не было предела. Но ларец был осторожно вскрыт только в доме Леонардо, в присутствии Зороастро. Они изнутри заперли дверь в комнату и с волнением приоткрыли неприятно заскрипевшую крышку инкрустированного ящика, откуда Леонардо бережно вытащил многократно сложенный кусок полотна.
— Астро, открой окна — впусти в комнату больше света. И принеси-ка сюда всю свою оптику. Надо бы нам ее внимательно рассмотреть через стеклышки.
Они аккуратно расстелили 4-х метровое полотно посреди комнаты и Леонардо сосредоточенно склонился над ним, точь-в-точь как он это делал над телами покойников в морге.
— Астро, я уверен, это лён, — произнес он после некоторой паузы, — и довольно-таки старый. Но ткань не рассыпается в прах.
— Да, ты прав, Леонардо. На вид ей лет 200—250, не больше. И уж точно не 1500, даю голову свою на отсечение! За это время ткань полностью бы истлела. Смотри, здесь просматривается лик человека, его тело, сложенные вместе руки.
— Итак, давай-ка сделаем замеры… длина туловища равна 180 сантиметрам. Вот это новость! Значит, мы с Ним одного роста! — изумленно воскликнул Леонардо. — Астро, ты только полюбуйся, какие совершенные пропорции были у Иисуса Христа! Точно как у «Витрувианского человека»!
— Я замечаю еще одно поразительное сходство — лик Иисуса на Плащанице, твое лицо, Леонардо, и лицо «Витрувианского человека»! Все это — один канонический образ!
— Астро, ты знаешь, я никогда не делал секрета из того факта, что рисовал «Витрувианского человека» с самого себя. Но сходство с Иисусом — оно не поддается объяснению, что меня, признаюсь, приятно озадачило. И я должен сказать, что впечатлен!
— Надо самым тщательным образом исследовать ткань. Сейчас возьму оптику. — И Зороастро, обложившись стеклами, скребками и многочисленными склянками с жидкостями, стал сосредоточенно изучать изображение, что-то осторожно капал на ткань, осматривал ее просветы при лучах солнца и, наконец, воскликнул:
— Масло! Это масляная краска, Леонардо! Посмотри, как она легко растворяется!
Оба прильнули к полотну, казалось, они все еще пытаются найти хоть какие-то божественные следы. Их усердные исследования заняли весь световой день, а всю ночь оба обсуждали дальнейший план действий, решив поставить герцога Лодовико Моро в известность о своих находках…
— Действительно, на ткани оказался рисунок, Ваша Светлость, как бы кощунственно это не звучало.
— Ты в этом уверен, Леонардо? –хмыкнул Моро.
— Да, также как и то, что я сейчас стою перед Вами.
— Хм… значит, и Папа был прав. — Лодовико почесал затылок в задумчивости. — Рим до сих пор официально не признает Плащаницу священной реликвией, однако считает ее важным напоминанием о страстях Христовых. Вот и секретарь мой, недавно вернувшийся из Рима, где он копался в папских документах, сообщил мне, что по Европе «гуляет» дюжина таких «покровов Христовых», и каждый их владелец божится, что именно его плащаница и есть самая что ни на есть настоящая… Да, озадачил ты меня, маэстро Леонардо… Что же нам теперь делать? Я дал обещание Савоям, а Лодовико Сфорца слова на ветер не бросает…
— Что имеет в виду Ваша Светлость? — спросил Леонардо. Лодовико же поднял голову и пристально посмотрел ему в глаза. Он был погружен в раздумья, находясь перед сложной дилеммой, но внезапно в глазах его загорелся дикий огонь страсти:
— Вот что… эту дешевую подделку мы вернем Савоям, — повелительно сказал он. — Я сообщу им правду. Пусть не держат меня за дурака. А я — великий герцог миланский Лодовико Сфорца — желаю иметь собственную Плащаницу, омытую кровью Спасителя нашего. НАСТОЯЩУЮ — не намалеванную!
— Вы изволите шутить, Ваша Светлость? — спросил Леонардо, не поверив своим ушам.
— Я хочу держать ее а руках, да Винчи! Обладать ею! Она, и только она, даст мне могущество и безграничное влияние в христианском мире! Все правители — от Европы до Палестины — будут почитать благороднейший род Сфорца, который сохранил эту реликвию. И ни один враг не посмеет ступить на землю, где покоится священный Покров Христа!
— Но Ваша Светлость, — вновь попытался возразить Леонардо.
— Никаких «но». И помни, у тебя не слишком много времени, чтобы выполнить эту работу. Это тебе не «Тайная Вечеря», где ты «искал образы» для 13-ти лиц. Здесь нужен только один Лик… И Он у тебя прекрасно получился на картине в трапезной монастыря. Повтори же Его сейчас на полотне и все будут довольны, Леонардо. Вперед, принимайся за дело! Даю тебе два дня — сообщи, что тебе понадобится для работы. И да придет Господь, а хоть и сам Дьявол, тебе в помощь!
Моро, громко стуча обточенными каблуками, покинул залу, хлопнув на прощанье массивной дверью. Это означало одно — встреча закончилась, и вместе с ней растаяли надежды на любые сомнения, возражения и размышления. Это была точка и приказ к незамедлительному действию. Леонардо чувствовал себя озадаченным не на шутку. Никогда в жизни он еще не был так беспомощен. Герцог требует создать Плащаницу Христа… Немыслимое поручение…
Спустя два дня Леонардо, придя на аудиенцию к герцогу Моро, сказал ему:
— Ваша Светлость, перво-наперво, мне необходимо иметь ткань — льняную — и чем она будет старее, тем лучше, достовернее будет Плащаница. Также, понадобятся две древнеримские монеты с отчеканенным изображением императора Тиберия — они должны прикрывать веки распятого Иисуса. Такие монеты сейчас огромная редкость, но их, думаю, можно найти у нумизматов.
— Леонардо, я дам указание секретарю — ткань мы найдем в Палестине, в какой-нибудь лавке древностей, и очень скоро, не сомневайся. Что касается монет, то и их достать не составит труда — не так давно мне с гордостью демонстрировали такие монеты в одной частной коллекции в Милане. Чтобы их выкупить, мы не пожалеем денег. А не захотят продать — изымем во благо государства нашего.
И Леонардо вплотную приступил к работе.
— Астро, — устало сказал он одним утром, только вернувшись из подвала анатомического театра при Миланской городской больнице, где он экспериментировал всю ночь, — знал ли ты, что тело человека не могло висеть на гвоздях, вбитых в ладони.
— Леонардо, ну опять ты, с утра пораньше, подвергаешь сомнениям Священные Евангелия! — Зороастро, еще сонный, махнул рукой. — Твои догадки?
— Догадки — не мой удел, Астро. Я провел опыт с телом казненного в городском морге, и установил этот научный факт. Даже худое, истощенное тело не может висеть вертикально на гвоздях, вбитых в ладони, — повторил он, — оно достаточно тяжелое, что неминуемо влечет за собой разрыв сухожилий, и тело падает. Между тем, гвозди, вбитые в запястья, отлично его удерживают.
— Хорошо, будь по-твоему, Леонардо. Но как ты вообще собираешься, с позволения сказать, «делать» Плащаницу?
— Только не масляными красками рисовать, Астро, только не красками. Ты сам видел на ней масло — мы, художники, замечаем его за версту, ну а запах его чувствуем даже за горизонтом. Над техникой надо бы поломать голову. Впрочем, есть у меня некоторые соображения…
К тому времени в Милан доставили большой кусок льняного полотна, «самый старый, что только мог существовать на Востоке». Леонардо, работая над Плащаницей, постоянно вспоминал Лик Христа, удивляясь Его поразительному сходству со своим собственным. Он продолжал и продолжал экспериментировать вместе с Зороастро, неоднократно ложась на аккуратно разостланную на полу ткань таких же размеров и прося плотно укутать его в нее. Затем он внимательно изучал каждую образовавшуюся складку на полотне. Он шел сквозь тяжелейший, мучительный поиск к решению. И, наконец, вот оно, озарение:
— Астро, — закричал он из своей комнаты, — помнишь, ты проводил опыты с сульфатом серебра? Ты показывал мне, как под действием света он начинает темнеть! Он у тебя сохранился?
— Не знаю, Леонардо, надо покопаться на чердаке, — сонным голосом ответил тот. — Дай поспать, прошу тебя! Петухи — и те еще не проснулись…
— Ответь сейчас, Астро. Это важно! Открой глаза!
— Но зачем тебе это? — ныл Зороастро. — Ты ведь сам говорил, что убедился мол, дескать мои «чернокнижные» опыты далеки от науки.
— Возьми лестницу и полезай на чердак, Астро, прямо сейчас. Прошу тебя! И достань мне этот чертов сульфат серебра.
Сульфат был благополучно найден и спущен с чердака, и опять продолжились опыты. Леонардо можно было застать сидящим за столом, сосредоточенно читавшим самим им написанный «Трактат о живописи». Он забывал о еде и сне, впрочем, спал он, как и прежде, всего-то 15 минут каждые 4 часа, эта привычка сохранилась у него на долгие годы. В эти же дни он, казалось, не спал совсем. Лицо его осунулось, он даже как-то сгорбился от напряженной работы мозга, и только его красивые, печально-вдумчивые глаза, как и прежде, оставались похожими на два глубоких озера, в которых таилось так много неразгаданного и необъяснимого…
Зороастро, дождавшись, когда друг его погрузится в короткую дремоту, тихо открыл его «Трактат о живописи» на закладке и увидел чертежи какого-то устройства под названием «камера-обскура». В этом устройстве была камера в виде ящика с отверстием в одной из стенок и матовым стеклом на противоположной стенке. Ничего толком не поняв, он закрыл книгу. А Леонардо, проснувшись, вновь принялся за работу. И так продолжалось день за днем. Он работал с разными материалами, то он выходил, изможденный, из своей комнаты, будучи измазанным в глине, то целыми днями обтачивал какие-то стеклянные линзы, то однажды явился в дом под утро, разбудив домочадцев — держа в руках какие-то колбы с красной жидкостью, с виду подозрительно напоминавшую кровь… А потом он сказал Зороастро, что пришло его время присоединиться к нему. Прошло еще два долгих месяца. И, наконец, работа была выполнена…
Данный фрагмент является частью моего романа "Гении тоже люди... Леонардо да Винчи"
* * * * * * *
Друзья, после прочтения не забудьте ПОДПИСАТЬСЯ на этот канал (кнопка "Subscribe") и читайте блоги первыми. Ставьте ЛАЙКИ на мои публикации, делитесь ими с друзьями в соцсетях – этим вы помогаете каналу развиваться. И тогда впереди вас будет ждать ещё много интересного.
Я приглашаю вас также ознакомиться с моим авторским сайтом - в нём всё моё творчество.
Всем спасибо!
Искренне ваш,
В.М.