Москва могла бы выстраивать собственную политическую линию на постсоветской территории, а не просто (громогласно и запоздало) «реагировать на вызовы».
На каких основаниях те или иные страны относят к «демократическим», «авторитарным» или «склонным к модернизации»? На первый взгляд, совершенно произвольно.
Передовой характер государства для западных партнеров означает прежде прочего его готовность решать собственные проблемы в тесном контакте (а бывает, что и при непосредственном руководстве) упомянутых партнеров. Отказ режимов от открытости подается признаком их неразвитости. Государства, не стоящие в очередь на вступление в НАТО, уже одним этим подозрительны. И часть недавних советских республик в этой очереди стоит, ровно в том порядке, который соответствует мировому признанию их демократичности и открытости.
Молдавия и при коммунистах Воронина там стояла, но как-то неуверенно и в стороне. Грузия – поувереннее, при Шеварднадзе. Стоять, получается, можно по-разному.
Выставлять оценки – нормальное дело на кастинге. Кто прошел, кто не прошел – временные проблемы. Зато кто не пришел, те заведомые неудачники. Отсутствие стремления войти в западные альянсы объясняется в единственном ключе – вы, ребята, просто неспособны пройти экзамен, оттого и сторонитесь его прохождения. Вполне эффектный прием даже на человеческом уровне: не рассказываешь мне о своих проблемах – значит, тебе есть что скрывать. И давай теперь оправдывайся.
Упрощения и допущения давно никого не удивляют. Притом объективное применение действительно либерального, а не схематического подхода к теме дало бы неожиданные результаты и спутало карты. Если рассуждать системно (с точки зрения западных политических норм), то у демократичности должны быть независимые, объективные критерии. Демократичный ты или нет – не может сводиться к симпатии других государств. Нелепо, когда в “развивающиеся демократии” назначают. Особенно нелепо теперь, когда назначающие сами имеют не то чтобы сухую репутацию.
Можно четко обозначить такой принцип, независимый от любых внешних оценок. Развитое демократическое государство позволяет политическому классу обновляться извне себя самого, оно открыто для новых лиц и идей. Его ближайший аналог – открытое акционерное общество, структура, оптимизированная для новых решений, прорывов и созданная под задачи развития. Развития, а не сохранения.
Недемократическое, авторитарное государство предполагает другие подходы. Политический класс обновляется исключительно за свой собственный счет, за счет внутреннего отобранного кадрового резерва. Поэтому он и воспринимает выборы как театрализованную игру, в которой, если что, не зазорно и немного подтасовать.
Здесь уже скорее закрытое акционерное общество, предполагающее за собой какие-то особенные стратегические цели, не позволяющие допускать к принятию решений любых «посторонних». С одной стороны – «совершенно секретные» тайны, делающие управление государства прерогативой избранных, с другой – коррупционная схема движения.
Вот, собственно, и все. Вот универсальный критерий, который позволил бы однозначно и убедительно нарисовать мировую политическую карту.
Второй тип изначально преобладал на постсоветском пространстве. Неповоротливость, а иногда и нарочитая враждебность к изменениям и прогрессу стала визитной карточкой, отличительной чертой многих правителей. Чаще всего мировой общественности больше ничего о них и не было известно. Ну, иногда пара злодейств каких.
Авторитарность – их приговор; все, что о них готовы знать в окружающем мире. А когда на деле все оказывается не так просто, в ход идут те же одноуровневые схемы про отличников и двоечников. Для пропаганды сойдет. Но схема требует усложнений, если предполагает хоть самую невзыскательную аналитическую достоверность.
Ведь большинству новообразованных в 1991 году государств объективно не за чей счет было обновляться. Политического класса и гражданского общества у них не было исторически. Был маргиналитет, везде проявивший себя безответственно и дилетантски. Было (в большинстве случаев) осознание собственной государственности как нелепой случайности. В начале девяностых, накануне военного краха демократической коалиции исламистов, демократов и националистов в Таджикистане, действующий еще министр иностранных дел официально заявил о «неготовности» своей нации к суверенитету. И он выражал мнение очень многих.
Многих из тех, кто пробовал, но у кого не получилось. Остается вопрос о цене такого эксперимента. Маргиналитет, выдающий себя за скороспелое гражданское общество, везде пытался пустить развитие своих стран по прибалтийскому сценарию. Советский истеблишмент подлежал практически запрету на профессию, а на ключевые посты выдвигались митинговые вожаки. Казалось бы, вот она, работающая схема демократического открытого акционерного общества – во власть приходят реально новые люди. Альтернативы ходячие. Предлагающие совсем другие решения, другой стиль управления. Вчерашние писатели и диссиденты, библиотекари и дворники, кто угодно, только бы не «секретари». Но пришли не бараки обамы, не арнольды шварценегеры, и даже не витаутасы ландсбергисы. Пришла связка маргиналы-криминалы, которых под вздох обывателя триумфально отодвинули «прежние», надолго отвадив свои народы от мечтаний о гражданском обществе.
Так произошло в Грузии, где филолога Звиада Гамсахурдиа, после дилетантских провалов, сместила хунта во главе с уголовным авторитетом Джабой Иоселиани, призвавшая на президентство бывшего первого секретаря Эдуарда Шеварднадзе. В Армении, где филолога Левона Тер-Петросяна после фатального политического кризиса сместили криминальные вожаки «карабахского клана», приведшие к власти представителя партийно-комсомольской номенклатуры Роберта Кочаряна. В Азербайджане, где такой же филолог и историк (и такой же дилетант) Абульфаз Эльчибей спровоцировал военный и экономический крах государства и был свергнут самоназначенным «гянджинским ополчением» Сурета Гусейнова, которое рвалось в столицу за властью, что в итоге привело к возвращению руководителя советских времен Гейдара Алиева. Вот совершенно идентичный сценарий, и не только закавказский. Примерно то же самое происходило тогда в Таджикистане. А вот в Узбекистане и Казахстане не успело произойти, потому что вчерашние никуда не ушли, убедительно и доходчиво настояв на своем праве вообще никуда не уходить. События в Таджикистане послужили им внушительным аргументом.
Таджикские волнения в начале девяностых тоже были по целям и манере исполнения настоящей “цветной революцией”,
правда, никому из заинтересованных внешних игроков в то время не нужной. Навыки митинговой войны, откровенного и результативного шантажа власти (президента Рахмона Набиева просто блокировали в аэропорту и заставили подписать отречение) приводят к власти все тех же безответственных дилетантов, слепленных по чертежам прибалтийских Народных фронтов. Внешне все выглядит вполне пристойно – звучат такие слова, как «коалиция», «многопартийность», «правительственный блок». Коалиция, объединившая совершенно не собираемых во властный и ответственный блок фундаменталистов из Партии исламского возрождения, националистов «Растохез», Демократическую партию и памирское региональное движение “Насир-и Хосров”, элементарно проиграло страну другим, более консолидированным региональным группировкам из Куляба и Ходжента, привела Таджикистан к полноценной гражданской войне и отбросила на позиции, едва ли сравнимые с теми, на которых недавно утверждала собственное преимущество.
Еще один пример того, как механический, осуществленный вне необходимых ресурсных предпосылок, демократический сценарий неизбежно приводит к войне и упадку. Простой среднестатистический гражданин, «обыватель», всегда, в любой стране и любой исторической ситуации не готов к строительству многопартийной демократии там, где нет элементарного порядка, элементарных гарантий безопасности. Он всегда предпочтет гуманитарным правам (свободе митингов, партий и СМИ) элементарные. Право на жизнь, на здоровье, на работу. А попытки внедрять демократические институты под звуки автоматных очередей будет воспринимать как страшный сон. К тому же он надолго потеряет к ним интерес.
Ситуация неопределенности в Центральноазиатском регионе в начале девяностых во многом сформировала нынешнее положение дел, когда к политической модернизации не стремятся не только элиты, но и широкие массы населения.
Эксперимент с «национальным возрождением» во многих постсоветских республиках закончился системным крахом. Власть повсеместно дезавуировала себя, мягко говоря, непоследовательностью и кликушеством. И сама привела к ренессансу советских управленцев, которые оказались способны строить суверенную государственность не с той резвостью, как их предшественники, но с явно большей эффективностью.
Дальнейшие события развивались по большей части внутри системы «бывших советских». Здесь можно и Леонидов Кравчука с Кучмой вспомнить… Михаил Саакашвили при всей громогласности – не лидер стихии в стиле Гамсахурдиа или даже Иоселиани. Он приближенный ученик Шеварднадзе, прошедший наряду с американскими тренингами его постсоветскую систему профессионального управления. И Ющенко – не трибун из народа, а кадровый аппаратчик кучмовской команды. Как минимум, по происхождению. И это можно сказать о большинстве украинских политиков.
Что не зависит от программного обеспечения цветных революций. Просто спустя пятнадцать лет независимости в постсоветских государствах сформировалась элита молодых управленцев, претендующих на то, чтобы отодвинуть вернувшихся (или не уходивших) бывших. Неслучайно, что они выступали под прозападными лозунгами. В первую очередь потому, что пророссийские были повсеместно присвоены правящими командами. (пророссийская риторика почти везде узурпирована “вчерашними”, что создает внутренние предпосылки такой геополитической однозначности). И в каком-то смысле они были правы. Запад ревниво относится к тем, кто не строит ему глазки, хотя бы иногда.
Что может произойти в противном случае, мы видим на примере Белоруссии. Казалось бы, в 1994 году там произошла бескровная, абсолютно легитимная, абсолютно классическая по своей сути оранжевая революция. Первая оранжевая революция на постсоветском пространстве. Первая и наиболее юридически бесспорная (к подсчетам избиркомов вопросов вообще не было). Единственно, что совершенно не прозападная… Вопреки всем прогнозам и раскладам, правительственный ставленник Вячеслав Кебич оказался разгромленным на президентских выборах совершенным аутсайдером, популистом и даже не столичным политиком. Что это как не пример парадоксального демократического обновления, взрывной и непредсказуемой воли нации к переменам?
Если бы Лукашенко акцентировал тогда, что пришел на смену поколению советского призыва и произнес пару пустопорожних фраз об общности Белоруссии с Западом, а не с Россией, был бы в мире на другом счету и никогда бы мы не слышали о нем как о “последнем диктаторе Европы”.
Однако стандарты цветных революций пристрастны и необъективны, они засчитывают выигрыш исключительно «своим».
На заре двадцатых, по завершению целого исторического цикла, когда в жизнь вступают поколения, выросшие в условиях национальной государственности, вопрос прихода нового политического поколения неизбежно звучит вновь, и более категорично. Круг уже замкнулся. Те, кого так не хватало в 1992м – амбициозные национальные специалисты, во многих постсоветских государствах осознают себя «лишенными наследства». Сложившиеся там условности и условия сдерживают их рост и ограничивают их перспективы.
Требуя радикальных преобразований, они обязаны не забывать уроков совсем недавнего прошлого. Темы стабильности и демократии на большей части постсоветского пространства все еще разведены в разные стороны и сохраняют во многом свое противоречие и даже несовместимость. Для тех, кто ставит главной задачей новое самоопределение этого пространства, хорошо бы отменить примитивный стереотип, объединяющей «элиты стабилизации» с Москвой, а «элиты развития» – с Вашингтоном. Так сложилось в девяностые и в основном по причине объективной неспособности ельцинской команды вести профессиональную внешнеполитическую игру.
Потому что дилетантства и непонимания ситуации хватало и здесь. В России часто предпочитали делать ставку на понятных и антропологически предсказуемых управленцев, даже когда под теми уже трещали подмостки. И это нанесло российской политике значительный репутационный ущерб.
Для Москвы такой подход не просто неактуален, но и вреден: он означает, что тема демократизации по определению отдается оппонентам. Что на самом деле всего лишь наследие аппаратных игр, невежества и непрофессионального в плане использованных возможностей периода. Если отвергнуть ход инерции, то возможно открыть перспективу ряда новых геополитических и идеологических сценариев. Варианта, в котором Москва могла бы выстраивать собственную политическую линию на постсоветской территории, а не просто (громогласно и запоздало) «реагировать на вызовы».
Сергей Дунаев
Теги: правящий маргиналитет-криминалитет, митинговые вожаки, эксперимент «национального возрождения», проблемы обновления политического класса, политика России на постсоветском пространстве
Читайте больше на нашем сайте