Мы подошли к краю деревни. Мартовское яркое солнце уже подтапливало снег, пробуждая птиц, которые приветствовали наступление весны короткими, но веселыми трелями. Казалось, птицы высвистывают: «Кто выжил, кто выжил, кто выжил?», - а в ответ неслось: «Динь - я, динь - я». Солнце было еще низким, оно само и отблески его от белого снега слепили глаза. Деревья без листвы виднелись сквозь прикрытые от яркого солнца глаза как черные причудливые коряги, как мертвецы, тянущиеся своими костлявыми руками к пронзительно голубому небу.
Мы с приятелем остановились чуть в стороне от общей толпы, состоявшей в основном из старух, одетых в какое-то хламье и закутанных в старые и грязные платки, которые вот-вот распадутся на лоскутки, да трех стариков, двое из которых были калеками. Наше присутствие на экзекуции в качестве представителей немецкой администрации было крайне неприятным, но обязательным делом. Командование не доверяло полиции, набранной из местного отребья.
После попытки подрыва нашего эшелона команда егерей быстро нашла этих диверсантов. Разбираться с ними никто не хотел, во-первых, потому что при каждом из них нашли, то, что однозначно указывало на их принадлежность к одной из вооруженных банд, терзающих наши тылы; во-вторых, был приказ пойманных бандитов казнить прилюдно.
Мой приятель - унтер из команды егерей по дороге к месту казни азартно рассказывал, как ловко они их поймали. Судя по следам, подрывников оставили дожидаться нашего эшелона, совсем не позаботившись о маскировке и не оставив никого в прикрытие. Им даже лыжи не оставили, хотя следы возле их лежки говорили о том, что пришли они на лыжах, не одни, и пролежали в ожидании эшелона ночь и часть утра. Похоже, что от них просто избавились.
Я опустил фуражку на глаза так, чтобы козырек максимально закрывал от меня предстоящее зрелище и поднял меховой ворот шинели, как бы защищая свои щеки от мороза. Хотелось спрятаться, вернуться в теплую избу и не выходить из нее, наверное, никогда.
Мы стояли и смотрели, как черные фигурки вспомогательной полиции закончили сооружать виселицу, основой которой была толстая низкая ветка дерева, растущая почти горизонтально.
Привели подрывников. Их было трое. Совсем еще дети: девочка лет пятнадцати и два мальчика года на два-три помладше нее. Одеты они были хорошо, тепло, как и требует того долгое пребывание на открытом воздухе. На каждом был ватник и теплые штаны. У самого младшего ватник был расстегнут и виднелись многочисленные поддевки и рубахи, как капустные листья, торчащие одно из-под другого. Судя по их лицам, они не голодали. Румянец был на пухлых мальчишеских щеках. Девочка, видимо, быстро росла, что свойственно возрасту созревания, - куртка ей была явно мала, в то время как штаны очевидно велики. Возможно для того, чтобы снег меньше заваливался в ботинки, кто-то из взрослых отдал ей свои. Это были обычные домашние дети из мирного времени. В их лицах не читался страх близкой смерти, скорее они даже не понимали, что происходит. От ближайшей избы принесли длинную скамью.
Дети, словно понимая, что надо делать, молча, взобрались на нее. Видимо у исполнителей казни возникло замешательство, и время последних действий затянулось. Тень от дерева закрыла мне солнце и я, наконец, не щурясь, мог разглядеть их лица. Накинули петли. Самый маленький заплакал, но плакал он скорее от испуга, как, бывает, плачут дети, когда большое количество взрослых, молча и пристально, смотрят на них. Второй мальчик стал петь что-то протяжно и заунывно. «Молитва» - догадался я, так как слышал уже что-то подобное в этих местах. Девочка, видимо, пытаясь приободриться, стала говорить что-то нарастающим голосом, почти выкрикивая. Наверное, это были стихи, так как я уловил рифму. Кому-то из вспомогательной полиции это надоело и он, подскочив, ударил по ножке скамьи. Скамья отлетела в сторону толпы. Все звуки оборвались.
Я закрыл глаза. Сколько я так стоял, не знаю. Судя по скрипу снега, местные стали разбредаться по своим домам.
«Алекс, Алекс!»- мой приятель, дергал меня за рукав шинели…
* * *
Вдох был, словно я надолго задержал дыхание под водой, и теперь с хрипом глотал живительный воздух. Глаза дико вращались, выхватывая обстановку спальни, давая мозгу понимание, где я и кто я. В голове гудело. Я сел на кровать, спустив ноги на коврик. Еще раз огляделся. Отвернувшись к стене, мерно посапывала жена. Рукой ощупал то место, где только что спал. Оно было сырым, как будто кто-то пытался меня разбудить, вылив на меня воду. Гул в голове понемногу сменился обычными звуками работающего холодильника и пощелкиванием газового отопителя. Стало зябко. Я протянул руку к телефону и посмотрел, который час. Было начало пятого утра.
Черт, ну и приснится же такое…
Еще раз провел рукой по мокрой простыне и подушке.
Ну и как теперь спать? Снова лег, пытаясь расслабиться, закрыл глаза. Навалилась дремота. Сознание тихо уплывало в какой-то туман. В голове вдруг кто-то девичьим голосом сказал: «Поставьте за нас свечку. Больше ведь некому…»
