Есть темы, на которые страшно писать публичный материал, даже когда речь идет всего лишь о вымышленных героях, предметах фантазии «бульварного» автора. Ведь хотим мы того или нет, массовая культура, как я не устаю повторять, рулит умами не хуже, чем политическая пропаганда.
Одна из таких тем — отношения жертвы и тирана. Здесь уже сломано столько копий с обеих сторон, приведено столько аргументов, что вроде бы нельзя придумать ничего нового и при этом не нарваться на обвинения в «виктимблейминге» (прошу прощения за тавтологию). Спору нет, насилию и жестокости нет оправдания и никакая слабость характера, доверчивость или легкомыслие не дает индульгенций на рукоприкладство или моральные унижения. То же самое и с короткими юбками или ярким макияжем, якобы способными спровоцировать насильника.
Но ведь чужие пороки не отменяют ответственности за собственную жизнь и достоинство. Здесь я не говорю об экстремальных ситуациях, когда садисту невозможно противостоять физически, а о систематическом издевательстве в течение многих лет, исходящем и от «своих», и от посторонних, и человек зачастую не просто терпит, но и старается найти в этом какие-то положительные стороны, утешает себя тем, что эти люди умнее, лучше знают жизнь и желают ему только добра, или тем, что совершает благой поступок, удовлетворяя чьи-то больные прихоти.
И судите сами, как ему сопереживать? А чудесным избавлением от тирании это, как правило, заканчивается только в сказках.
О паре таких сказок и пойдет речь далее, в рамках разбора худших героев популярного дамского чтива. В репертуаре Веры Колочковой я отметила тех, кто заявлен автором как явно положительный персонаж, чья единственная проблема — неумение делать больно другим. Но соответствует ли это истине?
Речь о двух очень похожих героинях — Асе Макаровой из романа «Витамины для черта» (он же «Парадокс Гретхен») и Ксюше Белкиной, чье имя, собственно, вынесено в заголовок истории о ее жизни. Правда, одно существенное различие между ними есть. Ася — вдова с двумя взрослыми детьми, которая до смерти супруга была вполне счастливой и адекватной женщиной, и лишь потеряв опору в его лице, стала приживалкой в доме состоятельных и властных «друзей семьи». А Ксюша Белкина, похоже, с рождения страдала ненавистью и презрением к самой себе, принимая чужое пренебрежение как должное и кидаясь на любой ошметок благосклонности словно голодная дворняга. Мужа у нее никогда не было: свою единственную дочь она родила от одноклассника, которому спьяну было все равно кого завалить на скамейке в парке, - «Да ладно, она потерпит, подумаешь… Он же сам, сам пошел ее провожать! Ее, всегда плохо одетую, презираемую всеми незаметную серую мышку… Как же она могла сказать ему «нет»? Он еще и после этого Наташкиного дня рождения звал ее прогуляться по парку, и опять она не могла ему отказать! Даже в голову такое не приходило – лишь бы он был доволен, а она уж как–нибудь потерпит… А через месяц он вообще перестал смотреть в ее сторону – как будто и не было ее совсем. Что ж, так, наверное, и должно быть! Кто она такая? Подумаешь, Ксюша Белкина…»
И дальше «героиня» так и живет с этой намертво вшитой установкой «кто она такая?», терпя издевательства от родной матери, присваивающей ее деньги, трудности переходного возраста у дочки, отвратительные условия на работе - «Самую черную работу делала, и все скоренько, и все бегом, и угождала всем, как могла – лишь бы ей только довольны были! Вот уже пятнадцать лет она там и работает – и все так же волчком безропотным крутится, и ни разу в отпуск не попросилась, и не опоздала ни разу, хоть и живет на другом конце города. А как же? Ведь так помогли ей тогда! А что ездить далеко на работу приходится, так это и очень хорошо даже! Целых три часа в день можно Пушкина читать! Полтора часа – туда, полтора часа — обратно… Красота!»
И как апофеоз — предоставляет свое тело всякой шушере и гопоте по первому требованию, ибо «а что было делать? Как отказать-то? Они ж обидятся… Да подумаешь – нельзя стерпеть, что ли? Тем более они предусмотрительные – чтоб без последствий…» Хотя сцена сего процесса описана Колочковой весьма подробно и смачно, и я не нашла там ничего указывающего на «предусмотрительность» партнеров. Вероятно, имелся в виду древнейший способ, никак не защищающий ни от беременности, ни от заразы, которой эти скоты были скорее всего начинены сверху донизу.
У Аси Макаровой из «Витаминов для черта» (второе название мне кажется вычурным и надуманным) ситуация несколько более необычная: пока был жив ее муж, она не имела привычки смаковать собственное ничтожество. Но попав под крыло своей «подруге» Жанне и ее богатому мужу, она будто помутилась рассудком, и что самое страшное — втянула в этот трагифарс сына и дочь. В чем, собственно, состояла эта так называемая дружба? Ася фактически прислуживала на застольях, мчалась по первому зову, отзванивалась Жанне с ежедневными отчетами, расставалась с другими подругами по ее науськиванью, принимала «подарки» вроде остатка духов, которые надоели Жанне. Что же она получала взамен? Вероятность, что «друзья» выгодно пристроят ее детей: сыну дадут тепленькое местечко в бизнесе, а дочь «оттюнингуют» по стандартам хорошего молодого мясца для завидных мужей.
Но тут возникла проблема: детям все это не нравилось, сын не хотел в бизнес, а дочери надоело быть куклой в руках полоумной тетки, таскающей ее по шопингам. И если у кого-то возникла мысль, что желторотым инфантилам и потребителям никто слова не давал, то мимо: и тот, и другая — вполне самодостаточные, несмотря на молодость, личности, знающие, чего хотят, и способные отвечать за свои поступки. У Аси это объяснимо вызвало агрессию, и вместо того, чтобы попытаться понять детей, она начала их унижать и гнобить так же, как «покровители» поступали с ней. «Так надо, Света. Надо – и по магазинам с Жанночкой будешь ходить столько, сколько ей захочется! Надо – и посуду грязную будешь мыть на даче, и улыбаться, и дружить, и быть нужной и полезной. Надо просто знать свое место в жизни, понимать его и ему соответствовать. И надо уметь быть благодарной, Света. А все остальное – твои глупые выдумки. Чушь собачья…»
Соответственно, зубы-то у нее имелись, в отличие от Ксюши Белкиной, но кусать она могла только тех, кто с виду слаб и зависим. А как называются люди, угождающие сильным и оттягивающиеся на слабых? Хорошие? Мудрые? Добрые? Скромные? Бескорыстные (уж здесь ха-ха три раза)? Настоящие друзья? Или какими еще терминами принято именовать подобных моральных уродов и инвалидов, ничем не лучших, чем их тираны?
Остатки сочувствия к этой женщине испаряются в тот момент, когда открывается еще одна отвратительная тайна: однажды муж подруги изнасиловал ее, компенсируя уплатой за учебу сына и напутствием - «Ничего, Аська. Переморгаешься…» И ведь оказался прав, переморгалась, да еще наверняка считала себя за это святой матерью-великомученицей — все же в семью, все в дом.
Чем же завершаются оба романа? Тут все как под копирку: и Ксюша, и Ася сначала встречают мудрых и хороших мужчин, которые втолковывают им, что нельзя так жить, но их спутниками не становятся. А потом, когда слегка очухаются, — просто классных мужиков, с которыми с первого взгляда разгорается настоящее взаимное чувство, и вслед за этим наконец просыпается и женское достоинство. Хотя любовь ли это или просто нашелся новый сильный объект, на который можно опереться и тешиться сознанием, что тебя облагодетельствовали? Увы, на этот вопрос романы не дают ответа, обрываясь подобно истории о Золушке — на самом интересном...
