25 декабря 800 года в Риме папа Лев III короновал короля франков Карла из дома Пипинидов (или Арнульфингов) императорской короной и объявил «императором Запада», то есть, Западной Римской империи, т. к. официально титул звучал так:
«Karolus serenissimus augustus a Deo coronatus magnus pacificus imperator Romanum imperium gubernans qui et per misericordiam dei rex Francorum atque Langobardorum («Карл милостивейший августейший, коронованный Богом, великий властитель-миротворец, правитель Римской империи, милостью Божьей король франков и лангобардов»).
Через 324 года после низложения Ромула Августула и символического жеста Одоакра фактически возрождалась Западная Римская Империя. Тем более, территория, которую к тому времени контролировал повелитель франков, во многом совпадала с древними границами римских провинций и была эквивалентна владениям императоров в V веке.
Конечно, это была всего лишь мечта, мираж, красивая химера.
Уже Людовик Благочестивый, достойный сын Карла Великого, испытав все «прелести» дележа земель между сыновьями и разборок со слишком амбициозным первенцем Лотарем, понял, насколько непрочна империя, которую его отец создал и удерживал своей могучей волей, авторитетом и талантами.
А Верденский договор 843 года подвел черту под этой мечтой, показав, что понимание власти и принципов управления государством даже у самых талантливых и людей эпохи не укладывается в имперскую схему – признавать первого среди равных они еще могут, но жить под опекой этого первого – уже нет. В их схеме власти император оказывался иллюзорной фигурой, реальной и необходимой, как древний символ вселенского миропорядка, но лишней в их повседневном бытии, наполненном местными конфликтами, разборками с соседями, заботами о благосостоянии земель и расширении собственных границ. Да и статус императора, как верховного арбитра, у людей, привыкших все споры решать с оружием в руках, в чьем сознании сила и право являлись почти синонимами, был весьма расплывчатым.
Уже после смерти Лотаря императорский титул, хоть и сохранялся в титуловании и при коронации, был по сути фикцией, т. к. имел отношение только к королям Италии. Правда, в 884 году Карлу III Толстому удалось на время восстановить Каролингскую империю в прежних границах. Но после его свержения все вернулось на круги своя. В 924 году 7 апреля последний «император Запада» Беренгар Фриульский был предательски убит. На «Сапожке» началась жестокая борьба за власть между аристократическими родами Северной Италии и Бургундии, которым не нужен был не только император, но даже король как таковой.
В 962 году король Восточно-Франкского королевства Оттон I Великий, одержав победу над итальянской знатью, был помазан на царство и коронован имперской короной с тем же титулованием, что и Карл Великий 162 года назад.
Эта дата считается датой образования Священной Римской империи. Сам Оттон считал себя преемником великого императора со всеми его правами и обязанностями. Но к тому времени Восточно-Франкское и Западно-Франкское королевства разделились настолько, что их уже было не собрать воедино, разве что ценой затяжной и разорительной войны, на которую не было ни сил, ни средств. Поэтому Оттон начал формирование нового государственного образования на основе германских и североитальянских территорий. А это уже имело весьма опосредованное отношение к империи Каролингов и тем более, Западной Римской империи.
Почему же этот мираж был так живуч (впрочем, он и сейчас живуч, некоторые страны и сегодня пытаются создать империю, правда, иными способами и на иных основаниях)?
Казалось бы, сами предки тех, кто короновался в Риме в 800 и 962 годах разрушили империю, которую их потомки пытались воссоздать.
Но в этом как раз и заключается главная ошибка.
Варварские племена, рвавшиеся на территорию империи в IV-V веках пришли отнюдь не разрушать ее. С империей воевали их предки – те, что руководили пиратскими набегами к греческим и анатолийским берегам в III веке или уничтожали римские легионы в чащах непроходимых лесов и топях болот в I, что подстерегали римских купцов в причерноморских и дунайских степях и убивали миссионеров в лесах Германии. Но уже тогда блеск и величие, сила и слава Рима стали мощнейшим магнитом для этих суровых людей, открывших для себя иной мир, иной способ жизни.
А в IV-V веках к границам Рима пришли люди, знающие, что такое империя, восхищавшиеся ей, желавшие ее богатств и величия. Они пришли не разрушать, а присвоить. За три века до этого они яростно сражались против любого проявления римской власти, а теперь охотно шли на службу империи, охраняли императоров и границы от своих же соплеменников. Ведь едва ли не всякое крупное вторжение в пределы империи заканчивались тогда федеративным договором с пришельцами. И вчерашние захватчики становились такими же жителями древних провинций, как римская знать на своих виллах.
Ярость готов, вылившаяся в Адрианопольский разгром, была вызвана отчаянием и неумелой политикой местных властей. Готы искали защиты, им нужен был хлеб и кров, возможность жить в империи, которая, как они верили, могла защитить их от гуннов.
Да и те, кто 31 декабря 406 года прорвался за Рейнский лимес – алеманы, свевы, бургунды, вандалы, аланы и другие – пришли не за добычей. Конечно, они прошли по Галлии подобно разрушительному смерчу, многие города, каструмы и селения изведали их ярость. Но эти люди пришли, чтобы остаться в империи, стать ее частью, заставить этих надменных императоров и патрициев считаться с ними, отдать им часть накопленных за века богатств.
Зря что ли эти изнеженные, живущие в роскоши странные люди так долго манили их золотыми миражами, обволакивали лестью, стравливали друг с другом? Посевы взошли. Ученик оказался выучеником и пришел преподать урок учителю, который не был к этому готов.
Но ведь взял же Аларих Рим.
Взял, после долгих попыток договориться мирно, после того, как был несколько раз бесстыдно обманут, после того, как понял, что может заставить считаться с собой, лишь продемонстрировав силу. И он сделал то, что являлось лучшей демонстрацией силы в то время – взял Вечный Город, сердце империи, самую желанную и недостижимую добычу всех прежних противников Рима.
Кроме того, Аларих не остался в Риме, не объявил себя новым властителем. Он ушел через три дня, получив выкуп и компенсацию. Причем, вел себя не так уж чтоб очень «по-варварски». Конечно, при штурме его воины выплеснули накопившуюся ярость, тем более, у многих были личные мотивы – месть за подло убитых за два года до штурма родичей, которых не спасли даже стены храмов, где они пытались укрыться от обезумевших от крови жителей Города Волчицы. Но дав воинам утолить жажду мести, Аларих, тем не менее, не тронул церкви и общественные здания (не очень-то много найдется городов, в которых после штурма и нескольких предательств римляне вели себя столь же сдержанно). Затем король готов забрал добычу, продовольствие и снова начал переговоры с императорами, которые теперь уже знали, что с ним необходимо считаться и беседовать на равных.
Часто вспоминают его шурина Атаульфа, который, якобы хотел разрушить Римскую империю и основать на ее месте империю Готскую. Мол, сам же говорил об этом в Нарбонне в 410 году.
Я, конечно, верю Павлу Орозию. Но так же я знаю, что готы не выбирали своими королями идиотов, и в роду Амалов не было наследственного слабоумия.
Всерьез говорить о разрушении Римской империи силами готов, чья численность была в разы меньше населения любой из римских провинций, мог только кретин. Атаульф таким отнюдь не был. Ему тоже нужно было не разрушать, а присваивать. Он хотел владеть землями внутри империи, распоряжаться ее богатствами, на равных разговаривать с императорами и наместниками, стать частью того великолепия и мощи, чей блеск и величие ошеломили еще его прапрадедов в дунайских степях.
И Атаульф был достаточно умен, чтобы понять, как именно можно этого добиться, какую выгоду можно извлечь из женитьбы на сестре императора. К несчастью, его ранняя гибель помешала осуществлению его великих замыслов.
А вандалы и великолепный Гейзерих – ужас римлян второй половины V века?
Так они тоже явились в поисках дома, богатства и возможностей.
Не удалось закрепиться в Испании (не без вмешательства неугомонных готов), они пошли не куда-нибудь, а в Африку, Римскую Африку – главную житницу империи, главный поставщик продовольствия для западных провинций. Это ли не великолепная возможность держать за горло весь равеннский двор и диктовать оголодавшим строптивцам, которые, к тому же, не могут накормить орду наводнивших Италию варваров, условия? Не говоря уж о том, что владение африканским побережьем позволяло контролировать средиземноморскую торговлю и прямые поставки в Рим и Равенну.
Так что выбор Африки в качестве объекта завоевания - блестящий ход, достойный короля вандалов, великого политика своей эпохи. И Гейзерих добился, чего хотел. Его королевство было единственным официально независимым варварским государством на территории империи в V веке. Бывали периоды, когда именно он определял политику Рима, принимал важнейшие решения.
Да и все остальные племена выбирали места для своих поселений отнюдь не произвольно – важные торговые центры или транспортные узлы, соляные или железные копи, стратегические каструмы.
Варвары, которые в тот момент были в той же степени романизированы, сколь римляне варваризированы, прекрасно знали, чего они хотели, какова их цель, когда шли по льду замерзшего Рейна на исходе 406 года.
Насколько у них получилось добиться своих целей, осуществить планы, стать частью римского мира и присвоить его – это уже предмет для других дискуссий, очень конкретных и долгих. Но то, что они шли не разрушать – очевидно.
Гуннов я сознательно не упоминала, потому что это – совсем другая история. И отношения с тем, что уже тогда не являлось Западной Римской империей в полном смысле, они строили на иных основаниях.
Империя ушла в небытие. Да так тихо и незаметно, что пришельцы даже далеко не сразу поняли, что нет больше Рима, который они хотели сделать своим.
А мечта осталась. Мечта и странный мираж великой империи, много веков соблазнявший потомков суровых воинов из северных земель.
У Петра Вяземского есть стихотворение, которое, по-моему, прекрасно передает то ощущение Рима, которое было у германцев:
Рим! всемогущее, таинственное слово!
И вековечно ты, и завсегда ты ново!
Уже во тьме времен, почивших мертвым сном,
Звучало славой ты на языке земном.
Народы от тебя, волнуясь, трепетали,
Тобой исписаны всемирные скрижали;
И человечества след каждый, каждый шаг
Стезей трудов, и жертв, и опытов, и благ,
И доблесть каждую, и каждое стремленье,
Мысль светлую облечь в высокое служенье,
Все, что есть жизнь ума, все, что души есть
страсть -
Искусство, мужество, победа, слава, власть,-
Все выражало ты живым своим глаголом,
И было ты всего великого символом.
Мир древний и его младая красота,
И возмужавший мир под знаменем креста,
С красою строгою и нравственным порядком,
Не на тебе ль слились нетленным отпечатком?
Державства твоего свершились времена;
Другие за тобой слова и имена,
Мирского промысла орудья и загадки,
И волновали мир, и мир волнуют шаткий.
Уж не таишь в себе, как в урне роковой,
Ты жребиев земли, покорной пред тобой,
И человечеству, в его стремленьи новом,
Звучишь преданьем ты, а не насущным словом,
В тени полузакрыт всемирный великан:
И форум твой замолк, и дремлет Ватикан.
Но избранным душам, поэзией обильным,
И ныне ты еще взываешь гласом сильным.
Нельзя - хоть между слов тебя упомянуть,
Хоть мыслью по тебе рассеянно скользнуть,
Чтоб думой скорбною, высокой и спокойной
Не обдало души, понять тебя достойной.