Роман. Продолжение
А потом они вместе укатили в Крым.
В сарае, где устроились Лада с Димкой, росла слива. Вернее, слива росла в саду, но давным-давно, еще в ее сливовом детстве, она просунула любопытный нос-веточку в щель между досками, да там и осталась. Заматерела, разрослась, а весной зацвела и порадовала хозяйку сливами.
- Пришлось рядом с ней окно рубить, чтоб свет был, и чтоб пчелки залетали! – сообщила новым жильцам хозяйка тетя Тоня. Так что, просьба большая: ветку не ломать, полотенца и трусья на ней не сушить – для этого под окном у вас персональная веревка! Ну, все, обживайте место!
Лада рада была, что им удалось снять этот дивный сарай на окраине Гурзуфа. Она предпочла его комнате в хозяйском доме. Не хотелось ей сталкиваться с хозяйкой и ее детьми, и какими-то многочисленными гостями, которые проживали в доме.
В сарайчике им было спокойнее и дешевле. Ну, не было в нем телевизора и света – это минус. И плита была общая – в летней кухне. Со светом у них проблем не было: фонари были специальные, с которыми можно было читать. С плитой тоже всё просто: у них была своя, о которой они благоразумно промолчали, чтоб не пугать хозяйку. Так что, чай приготовить было легко, да и горячее можно было запросто сварганить. Если б сильно захотелось. У походников, какими были когда-то Лада и Димка, в той жизни, когда у них был Глеб, с собой полно было всяких пакетиков с супами и кашами. Заливаешь цветную труху из пакетика кипятком, прикрываешь крышкой, и через пять минут готов рассольник, куриный супчик, а то и борщ с колбасой.
Вообще Лада с Димкой планировали налегать на фрукты и овощи, и у них были с собой глубокие миски для салата. В первый же день они сходили на рынок и принесли розовых помидоров с трещинками возле хвостика, пупырчатых огурчиков с черными и белыми шипами, разноцветных перцев, зелени, капусты, синеньких и кабачков, молодой картошки. А в магазине прикупили хлеба, молока, яиц и бутылку крымского вина – к торжественному ужину. Вечером к салату из помидоров и огурцов Лада натушила кабачков с баклажанами, луком и перцем – получилась закуска, похожая одновременно и на кабачковую, и на баклажанную икру.
- Димка, главное – все помельче резать, и тогда все готовиться будет очень быстро. И вообще: горячее не бывает недоваренным, так ведь?
Лада была счастлива. Она даже забыла, что по приезду домой не увидится с Владом, который улетел в Новую Зеландию. А, поскольку она вернула ему его подарок, то, скорее всего, она не увидит его никогда. Вот такое колючее и холодное слово – «никогда». Как морская бездна, из которой не выбраться никогда, даже если хорошо умеешь плавать…
- … Знаешь, для меня Крым – это встреча с моим детством. Я ведь в седьмом классе тут была пионеркой в «Артеке». Да-да, что ты так удивленно смотришь? Это, когда ты был школьником, вам уже было всё, как вы говорите, «по барабану». А в моем детстве это была такая высокая награда – ого-го! Вот и меня наградили путевкой в «Артек». Я жила в лагере «Морской», на самом берегу.
- Как это – в «Морском»? Ты же говоришь в «Артеке» была?!
- Дим, «Артек» - это такая большая страна. В нем несколько лагерей, каждый из которых живет своей самостоятельной жизнью. Вернее, жил…
Лада читала, что «Артек» с развалом СССР изменился. Был «всесоюзный», стал – «украинский».
- Вот. Наш «Морской» был на самом берегу, а я жила в корпусе «Зеленом» - рядом с домиком основателя «Артека» доктора Зиновия Петровича Соловьева. Надо же! Помню все! Как будто вчера получила всю эту информацию!
У нас был старший отряд, Первый. И у нас было свое отрядное место, где мы проводили свои вечера: разжигали костер в каменной чаше, и в темноте, под треск горящих в костре дров доверяли «Артеку» свои мечты. Считалось, что если написать мечту на бумажке и сжечь ее в костре, то она обязательно сбудется. А в последний вечер на том месте мы плакали и клялись в верности и дружбе, и решили обязательно встретиться через десять лет, потом через двадцать…
- Встретились?
- Нет, конечно! Как-то сначала переписывались, а потом потерялись…
- Ма, а давай… съездим туда?!
- Так ехать и не надо! Это же совсем близко. Сначала в горку, потом с горы вниз – и мы в «Артеке»! Давай! Покажу тебе все, расскажу. Хоть завтра!
- Давай, завтра!
Лада набулькала в пластиковые стаканчики почти черного, красного вина. Шумно понюхала:
- Ах, аромат! Димка, нюхай букет крымский! У них тут особые вина. Ну, за отдых, сын!
- И за сбычу мечт, ма! – поддержал Димка.
* * *
Утром они позавтракали на скорую руку, сложили в легкие рюкзаки все, что им могло пригодиться: воду, еду, плитку с газовым баллоном, пляжный коврик, полотенца, и отправились в поход.
Городок уже проснулся. Отдыхающие, нагруженные сумками с провизией, ластами, масками, разноцветными спасательными кругами и матрасами для плавания, ползли к пляжу, как на работу. Вокруг лотка с мороженым змеилась, завиваясь петлями, очередь.
Местные жители шли не на пляж, а в магазин за свежим хлебом и молоком, почтальон разносила почту, воспитательница детского сада вела на прогулку стайку ребятишек.
Частный сектор, в который углубились Лада и Димка, жил своей частной жизнью. В узких улочках копали теплую пыль куры, выискивая червяков, на скамейках у ворот лежали вповалку разномастные коты и кошки. За заборами блеяла, хрюкала, повизгивала и молчаливо хрустела морковкой сельская живность. Из-за изгородей с любопытством выглядывали желтоголовые подсолнухи, ветки плодовых деревьев гнулись под тяжестью яблок и груш.
- «Я видел места, где инжир с айвой росли без труда у рта моего…» - процитировала Лада. – Помнишь, кто автор?
- Маяковский?... – неуверенно спросил Димка.
- Ага! «Хорошо»! – Радостно откликнулась Лада. Интеллект у Димки, к счастью, не пропал, несмотря на то, что читал он в последнее время одну единственную книжку. Все-таки то, что она вложила в него, не пропало даром. А вкладывала много. Театры, музеи, выставки, поездки в зоопарк, планетарий, а в октябре – обязательно в Лицей и Екатерининский дворец с прогулкой по парку, – все это она, и бабушка с дедом делали для Димки с раннего возраста. И все же Лада понимала, что, вкладывая все это, она именно тогда не додала сыну тепла, доброты, нежности, которые нужны были ему не меньше, чем знания, экскурсии, впечатления. Лада хотела вырастить из Димки мужика, и часто была строга к нему, излишне придирчива, принципиальна там, где можно было быть просто мамой.
Сейчас ей порой очень хотелось обнять его, прижать к себе, но парню-то, ого-го, сколько годков! Всему свой срок. Опоздала…
…Отрядное место в «Морском» - самом морском лагере "Артека", где когда-то в детстве отдыхала Лада, в костре сгорали записки с детскими мечтами, облюбовали туристы – любители морепродуктов. Костровище, засыпанное створками мидий, испеченных на огне, в углу площадки – мешок с банками и бутылками – следы недавнего нехитрого пиршества.
Всё не так, как тогда! Только море то же самое. И закат.
Солнце быстро нырнуло в воду, и темная южная ночь свалилась на урочище Артек, в котором обозначились слабо освещенные лагеря некогда большого всесоюзного чуда: квадратики костровых площадей, двойные пунктиры аллей и дорожек, беспорядочные световые пятна жилых корпусов.
Догорал костер, освещая маленький пятачок вокруг него. Никто не пожаловал «на огонек», никто не помешал. Испеклась в углях картошка, которую ели с солью.
- Мам, - нарушил тишину Димка. – Мам, ты столько делаешь для меня, а ведь любой тебе скажет, что я этого не заслуживаю…
- Пусть скажет. Пусть он будет матерью, и пусть у него будет ребенок. Не отличник и тихий домашний мальчик, а такой, как ты. Любить положительного и правильного просто. Полюби такого, какой есть. Вернее, каким он стал. Я отдаю тебе долги за то, что в силу разных причин не смогла дать раньше…
Лада замолчала. Она часто думала о том, как бы прожила свою жизнь повторно, если бы выпало такое. Наверное, прежде всего, по-другому воспитывала бы сына. Дала бы ему возможность самому решать все вопросы. Может быть, тогда никто не смог бы уговорить его «только разик попробовать». Наверное, дала бы ему больше любви, так как много ее не бывает. Наоборот, ее всегда не хватает. «Меньше всего любви достается нашим самым любимым людям…», потому что всегда кажется, что своим еще успеешь дать.
И не успеваешь…
- Ма, а когда я буду тебе долги отдавать?... – Лада услышала в тишине, как Димка сглотнул с волнением. – Мне ведь пока что и отдавать нечем… Впрочем…
Димка выкатил из костра две оставшиеся от ужина картофелины, раздул подернутые седым пеплом угли, сунул в них кусок старой пожелтевшей газеты, по которой тут же побежали сине-желтые языки пламени. Затем сломал веточку, которой поправляли костер, и бросил ее в занимающийся огонь.
Он порылся в боковом кармане рюкзака, откуда-то из-под подкладки достал пакет – Лада сразу догадалась обо всем.
- Ма, я хочу, чтоб как у тебя в детстве… Ты говорила, что в этот костер вы бросали бумажки с записанными на них мечтами. Я не буду ничего писать. Я просто хочу, чтоб горело всё синим пламенем.
Он бросил пакет в костер. Лопнул тонкий полиэтилен, словно слезла шкурка с обгоревшей на солнце спины, затрещал в огне невидимый порошок, оплавилась от жара трубочка тонкого инсулинового шприца.
Лада смотрела на огонь, в котором горел наркоманский набор. Она не знала, как к этому относиться. Сказать, что ее обуяла радость – вряд ли. Можно ведь и тонну порошка спалить – что это даст? Вот, Вероничка как-то рассказывала ей, как наркоконтроль устраивал для журналистов показательные «выступления»: в одной из городских кочегарок уничтожали наркотики – несколько килограммов «травы», героина и ампул с таблетками. И что? И ничего!
Ну, кто-то потерял несколько тысяч долларов, а кто-то, может быть, и голову. Только голова барыги – товар не дорогой, так, расходник! На место одного безголового придут три новых, которые принесут кому-то уже не несколько тысяч, а миллионы долларов.
А наркоты новой привезут еще. Еще больше в разы! Потребителей, пока они способны перебирать ногами, без зелья не оставят, позаботятся о жаждущих и страждущих. Лишь бы у них были деньги заплатить за «лекарство».
Половина питерских особняков в пригородах построена на наркоманские деньги. А сколько еще будет построено…
- Дим, ты должен понимать, что наркотики всегда будут присутствовать в нашей жизни. Они рядом. И их очень много. Надо научиться жить рядом с ними, научиться проходить мимо них, уметь отказываться, уметь отказывать себе…
- Ма, да я все понимаю. Может, это очень по-детски, наивно, но для меня в этот раз это было… Как бы тебе сказать, чтоб понятно стало!
Димка с собой на юг, конечно, взял всё, что надо. Во-первых, раз уж было, то почему не взять! Во-вторых, для Димки это было как НЗ, как валидол для сердечника: не пригодится – хорошо, а нужно будет – не придется бегать по аптекам с протянутой рукой.
Как-то он не подумал о том, что им придется пересекать границу, а там есть специально натасканные на наркоту четвероногие пограничники! Но на его счастье собачки, наверное, обедали в тот час, когда они заполняли необходимые документы и предъявляли для досмотра автомобиль. Но все равно Димка пережил очень неприятные минуты, и думал, что если пронесет, если он проскочит, то…
Сколько раз он давал себе слово, говорил, «если да, то…», но все было, как в анекдоте: и падал-то три секунды, а сколько всякой ерунды в голове пронеслось!
* * *
Лада подозревала, конечно, что Димка прихватил с собой что-то на юг. В один из дней, когда они уже жили в сарае со сливовой веткой, Лада заметила излишнюю суету, и спросила Димку прямо в лоб.
- Ты что, через границу что-то протащил?
Димка вспыхнул, и ответил ей грубо:
- Ты в своем уме?! И вообще, что тебе все мерещится?! Знаешь ли ты, что такие мысли плохие как раз и ведут к плохому?!
Это красноречие выдавало его с потрохами. Когда не в чем оправдываться, слова находятся другие. Добрые. И спокойные.
Лада до вечера пролежала в этом убогом сарае, лежала и плакала. Дима ушел, сильно хлопнув дверью, наплевав на нее сто раз. Как уже было сто раз… Он бросил ей на прощание, что завтра уедет домой, на поезде, а она пусть проводит этот отпуск одна!
Ему плевать было на то, что она устроила этот крымский отдых для него, отдавая долги…
А в соседнем дворе дотемна распевались в караоке отдыхающие, пьяные от солнца, моря и крымского вина. Счастливые… Если б еще они орали не так громко, и чаще попадали бы в ноты, и репертуар бы им другой. Господи! Ну, за что это караоке?! И за что дети, которые могут наступить на мать, как на лягушку, и не заметить – только грязь останется…
Под караоке и мысли о раздавленной лягушке Лада все-таки задремала, и проснулась в кромешной темноте и тишине, когда щелкнула вдалеке калитка. Сквозь дырявую стену сарая она увидела, как серая тень скользнула вдоль забора.
Лада подняла голову от подушки. Знакомые легкие шаги, знакомое покашливание курильщика. Отдернулась тюлевая шторка на распахнутой двери сарая, и сын возник в дверном проеме:
- Прости меня, мама, - выдохнул.
И больше ничего не нужно было говорить.
Все можно понять и простить. Все можно исправить. Все. Кроме смерти.
Есть вещи поправимые. Можно исправить прогнившие отношения, вырезав из них то, что более для жизни не годится. Можно хлопнуть дверью и бежать к стучащей вдалеке колесами электричке, и вдруг затормозить, увидев синее небо и в нем облака, и сказать себе: ты что, с ума сошла?! Можно извиниться, и без стыда просить прощения на коленях. Какой стыд, когда есть раскаяние?!
Еще проще купить новые брюки взамен тех, на которых образовалась дыра. Можно поступить в университет на будущий год, если в этом не повезло. Можно исправить все, кроме смерти. Только она непоправима. Только она уносит с собой тех, кого продолжаешь любить. И сделать с этим ничего нельзя. Сделать нужно до того, когда обратного хода уже не будет.
* * *
Лада оставила Димкин жест у костра без комментариев. Зачем слова? Их сказано было так много – правильных, умных, лечащих душу. Лада знала, как легко их затоптать, забросать другими – злыми, колкими, ранящими сердце.
Домой возвращались в кромешной темноте, и если бы не луна, светившая, словно прожектор на стройке, Лада с Димкой обязательно скатились бы с каменистой тропы в густые заросли колючей ежевики. На самом верху остановились, чтобы еще раз посмотреть на «Артек». В этот самый миг где-то внизу хрипло прокашлялся горн, попробовал легкие горнист, и потекло над побережьем, проникая через границы лагерей «Артека» знакомое и немного печальное: «День завершен, близится сон. Лес опустел, в тишину погружен. Ветер устал кипарисам шептать: «Спать, спать, спать…»
- Спокойной ночи! Спокойной ночи! Спокойной ночи, родной «Артек»! – Тихонько допела знакомую строчку припева Лада. – Димка, как хорошо и грустно, а?…
- Не грусти, маманя! Жизнь продолжается! Ох, и напылила ты сегодня! Ну, в том смысле, что память свою перетряхнула капитально! Не, ты не подумай, что я издеваюсь. Мне тоже приятно было посмотреть и послушать. И вообще… Сегодня всё было, как когда-то в моем детстве, когда мы с тобой каждый выходной куда-нибудь ездили. Я часто это вспоминаю. Вот и получается, что все самое хорошее у меня было в детстве, с тобой. А потом еще с Белкой…
* * *
Продолжение следует