Яна-Мария Курмангалина. Спит Вероника // Издательство «Стеклограф», Москва, 2019 г.
«Эффект бабочки», как феномен, отчаянно распиаренный западной культурой, а потом взятый на вооружение метеорологами, психологами и фантастами всего мира, при своей лёгкости для восприятия даже самым средним умом, так и не смог прижиться на почве русской поэзии. Она всё-таки склоняется к стабильной безысходности и почти не тратит время на поиск причины неожиданного стихийного бедствия.
Как бы ни взмахивала бабочка своими изящными крыльями где-то в районе Амазонки, какой бы ураган после этого не снёс половину Нью-Йорка, в русской поэзии останется в неизменном виде всё, вплоть до ледяной ряби канала, аптеки, улицы и фонаря. Что может маленькая тщедушная бабочка, когда смерть человека не способна повлиять на рутину бытия? Оттого, наверное, такое всепоглощающее и неустанное стремление авторов придать зловещей обыденности форму праздника, будто пушкинский пир во время чумы впитался с молоком матери и стал их неотъемлемой частью.
Подобное мироощущение максимально реализуется Яной-Мирией Курмангалиной в книге «Спит Вероника», где зачастую семейно-бытовые праздники описываются на фоне человеческих трагедий. Показательно стихотворение «за время…». В нём рассказывается о смерти старого знакомого лирической героини, пока та пекла пирог своему сыну. Старый знакомый пускает под нож свой последний час, а сын героини просит отрезать ещё один кусок от пирога.
мы ели пирог и ребенок — мам —
сказал мне — отрежь еще
Устойчивое словосочетание «пустить под нож» разворачивается метафорой и звучит в разных прямо противоположных контекстах. «Нож» может служить атрибутом не только трагедии, но и праздника. Всё настолько близко, что трудно отделить одно от другого. Здесь же – в этом же стихотворении – к бытию приставлен (удобный и вполне себе общепринятый для русской поэзии) эпитет «постылое». И действительно, каким ещё оно может быть, если не постылым, когда смерть настолько привычна и легка, что ничем не мешает жизни.
Смертей в книге много. Притом, что в них нет самоценности. Всего лишь некий антураж, декорации, небольшой штрих к стихам. Где-то о них говорится походя, либо для остроты ощущений, либо для того, чтобы наиболее красочно описать саму жизнь, а где-то они являются неким исходным событием, дающим толчок для развития стихотворения. Последний вариант, как правило, встречается в текстах, которые по своему построению ближе к новеллам.
Яна-Мария одинаково хороша и в мамском халате лирической героини, и в потёртых джинсах увлекательной рассказчицы. Как дантовский герой, пройдя земную жизнь до середины, оглядывается на своё детство и тут же начинает размышлять о том, как будет выглядеть в старости. Стихотворение «по детству к врачу к врачу», где «к врачу» усиливается повторением, будто нечто надоевшее, набившее оскомину, то, что искажает прелесть воспоминаний, заканчивается зеркальным приёмом, только теперь слышна по-женски геройская интонация – гордость за то, что не сломалась к старости (уверенность в том, что не сломается к старости) и убеждённость в том, что выбрана верная цель. Обратите внимание, как точно вписано «вязание носков». В этом повторение какое-то безумие – сразу вспоминаются анекдоты о сумасшедших домах, где вяжут сто метровые носки – и в то же время абсолютная ясность ума:
пусть стану сухой как жердь
пусть буду слова жевать
стара и темна как смерть
но все таки буду знать
что можно закрыть глаза
забывшись тереть виски
и просто носки вязать
сидеть и вязать носки
Почти каждое стихотворение Яны-Марии из книги «Спит Вероника» может служить заявкой на полнометражный фильм или сериал. Целая россыпь незаурядных сюжетов, персонажей, событий. Картинки настолько понятные и ясные, что становится страшно:
когда я протянула
тощей собаке у помойки
кусок хлеба
у нее был вид человека
услышавшего люси маннхейм
в тишине аушвица
мы живы
нас еще опрокинут
мы еще удивимся
Безусловно, попадаются и вполне себе хрестоматийные (читай, банальные) истории. Но Яна-Мария подаёт их с такого интересного ракурса и так, что, кажется, будто она первая написала об этом.
Стихотворение «в первый месяц…» по мотивам дворовых и каторжанских стенаний в пограничном жанре – что-то между народной и авторской (привет Сергею Есенину с его «Хороша была Танюша…») песнями. Сюжет: ранней осенью мальчишки обнаружили труп односельчанки в паре метров от бетонки с пулей в голове. Жизнь села меняется. Смолкли весёлые песни, от дневного сна очнулся участковый, с района понаехали злые опера. Но проходит совсем немного времени (по сюжету стихотворения проходит от силы пара месяцев) и жизнь возвращается в прежнее русло. Смерть, как повод посудачить, небольшое приключение для местных обитателей. Ничего больше. Даже лирический герой, убивший девчонку, не испытывает особых угрызений совести: так, сгоряча, что тут теперь поделаешь. Жизнь продолжается.
Написал предыдущий абзац, перечитал его и понял, что при пересказе стихов-новелл Яны-Марии Курмангалиной теряется авторская интонация, упоминаются не все нюансы, из-за чего пропадает вся их прелесть. Надо читать или слушать. Добавлю только слова Даниила Чкония, который в предисловии так же упоминает стихотворение «в первый месяц…» и говорит о несомненной авторской удаче: «По сути, это целая повесть, прослеживающая ход событий, проявление людских характеров, заблуждений, бытового мировосприятия. Прозаику не уложить всех деталей в короткое повествование, а Курмангалиной это удаётся, поскольку она обладает зорким взглядом поэта, способностью спрессовать сюжет, благодаря точности деталей, образности».
Надо отметить композиционный инструментарий, которым пользуется Яна-Мария при создании стихотворных новелл. Здесь достаточно пройтись по истории развития новеллистики (как жанра), и можно увидеть насколько хорошо автор владеет ремеслом рассказчика.
Если взять за основную сюжетную линию лирические стихи Яны-Марии, то вместе с равномерно рассыпанными по всей книге новеллами общая композиция будет напоминать построение «обрамлённой повести», где «бродячие истории» объединены одним самостоятельным нефабульным сюжетом – рамкой. Такое построение хорошо известно со времён Средневековья («Кентерберийские рассказы» Чосера, «Книга примеров графа Луканора» Дон Хуана Мануэля) и отсылает читателя к памятникам литературы: «Тысяча и одна ночь», «Океан сказаний», «Синдбадова книга», «Роман о семи мудрецах» и др.
От эпохи Возрождения Яна-Мария берёт психологическую составляющую (Бокаччо «Декамерон», Мазуччо «Новеллино») и отходит от морализаторства, которое было присуще средневековым новеллам. В стихотворении «ГОВОРИТ Н.» усилен приём «матрёшки»: н. рассказывает о том, что ей рассказывали; н. говорит о том, что новое поколение говорит на разных языках.
каспий уважает людей
с развитыми легкими
но особенно тех
кто не считает его
умирающим
он гордый
как местный старожил
бывший в молодости завидным женихом
молча созерцающий
поколение собственных детей
говорящих
на других языках
Не осталась в стороне Эпоха Просвещения, от которой Яна-Мария почерпнула притчеобразность.
на далёкий шум поднимая уши
расчесав проплешину на боку
рыжий пес идёт умирать на пустошь
где сорняк в июльском стоит соку
(…)
где густы полыни седые космы
и ему почудится в странном сне —
зарастает рана мерцает космос
и знакомый голос зовёт — ко мне
В некоторых новеллах встречается двойной сюжетный поворот (как пример, уже упомянутое стихотворение «в первый месяц…»), когда история берёт начало с трагической кульминации, потом в комедийном ключе излагается предыстория этого события, а под финал Яна-Мария снова возвращается к пересказу трагической развязки. Такое построение новелл встречается у авторов эпохи Романтизма (Клейст, Людвиг Тик).
Реверанс в сторону модернизма и постмодернизма можно заметить в стихотворных новеллах Яны-Марии, где она перерабатывает мифологические сюжеты, городские легенды, дворовые песни.
рельсы рельсы шпалы шпалы
дикий запад депп и норрис
я теперь товарный поезд
одинокий и усталый
Композиционный инструментарий Яны-Марии Курмангалиной настолько широк, что по нему можно изучать историю литературы. При этом книга «Спит Вероника» не кажется разношёрстной за счёт, как я уже говорил, основной линии, которую тащат на себе лирические стихи и стабильная безысходность.