Дмитрий СОКОЛОВ-МИТРИЧ
В новогодние дни попался на глаза фильм "Одесский пароход", снятый в прошлом году. Посмотрел, чтобы окончательно смириться: нет больше Одессы. Не в географическом пространстве, разумеется, а в культурном.
Одесский миф перестал работать и существовать. Вроде и помнишь все эти милые шуточки, которым еще лет 10 назад смеялся, и исполняют их блестящие актеры, которых в фильме с горкой, — а вот теперь не смешно ни разу. Утонул пароходик в новом историческом контексте. Вопрос только — в каком именно и когда это умирание произошло.
Можно предположить, что одесский миф, который всегда транслировал идеи бескровного сопротивления частной инициативы большому советскому нарративу, с исчезновением последнего просто утратил предмет трансляции. Но почему тогда живы "Покровские ворота", почему работают фильмы Гайдая, почему даже "Ирония судьбы" все-таки не теряет актуальности, даже если смотреть ее не 31 декабря. Как-то ведь справляются они без советского контекста. А одесский миф — труп.
Мне кажется, контрольным в голову все-таки стали события 2 мая 2014 года. «Одесская Хатынь». Сожжение десятков людей в Доме профсоюзов. Одесса тогда все это проглотила — причем не только город Одесса, но и большая Одесса — мировая. Знатные одесситы из Киева, Москвы, Нью-Йорка в большинстве своем промолчали. И после этого золото моментально превратилось в черепки. Привоз стал просто городским рынком, Костя-моряк рядовым рыбаком, а одесский юмор — местечковым фольклором, по сравнению с которым даже абхазский и дагестанский юмор — явления большего масштаба.
И дело не в том, что мы такие взяли и обиделись. Наша обида тут дело десятое. Просто, видимо, было в этом молчании что-то в корне противоречащее самому одесскому мифу, что- то самоубийственное для него самого. И я не знаю, что теперь должно произойти, чтобы после 2 мая 2014 года этот город снова стал Одессой Бабеля, Утесова и Жванецкого.
Боюсь, что этого не случится уже никогда.
