За окном раннее утро и пока еще ничего не видно. Темень пока за окном, хоть глаза выколи. Не видать ничего: ни людей, ни судьбы, только редкие звезды маячат.
Замерло все!
В комнате полумрак, неубранный после гостей стол и не успевшая просохнуть, залитая «Советским шампанским» новогодняя ель. Пахнет вином, оливье, жареной к празднику курицей и традиционной, не съедаемой временем селедкой под шубой.
Тоска!..
Вот ведь какая штука… утренний постпраздничный синдром внутренней опустошенности тоже традиция. Жуткая, высасывающая все твои соки привычка…
Все, как обычно…
Побрякушки на ёлках мокнут.
Спят страницы календаря.
Неприкаянно смотрит в окна
Утро первого января…
Все, как всегда…
Одиночество и тоска! Тягомотина, где бы ты не был…
Помнишь лет сто назад, в другой, закатившейся в тартарары жизни, Наташка, жена твоя, говорила, что все и всегда будет прежним, пока… до тех пор… пока человек остается прежним.
Впрочем, все говорят об этом и все вроде как знают…
Ты выходишь на балкон и закуриваешь. На улице ветрено, сыро, холодно... Выбросив недокуренную сигарету, возвращаешься в комнату и на первой, попавшейся под руку салфетке, поеживаясь и кутаясь в старый махровый халат быстро, чтобы не забыть записываешь:
Ты меня ласкаешь и голубишь.
К сердцу прижимаешь ты меня.
Но сказать по правде, ты не любишь.
Я в часах твоих всего лишь шестерня.
Предчувствие!
Нет! Конечно же, нет! Не стихи это, не стихи…Так ерунда…зарифмованный наскоро текст. Это всего лишь твое, вызванное похмельем предчувствие! Восприятие дня, жажда большой любви.
Ты попал в западню. Кажется, ты обманулся и… « нашел я, что горче смерти, женщина, потому что она – сеть, и сердце ее – силки»…
Прав был, Экклесиаст, прав, и… друзья не раз говорили … знали они.
Но ты не послушал, и ты был слеп!
Дуралей!
Съели тебя, слопали с потрохами за новогодним столом...