Он бежал. Бежал к танку. Оглядывался изредка, но и без того чувствовал сзади оскалившегося в спину товарища. Суковатый дрын в руках командира не оставлял надежды на плодотворную беседу и понимание. Слева, слегка отставая бежал наводчик. Он дышал ещё тяжелее, его затравленный взгляд выдавал только страх и бессилие.
Он бежал.
Танк принял в прыжке. Лязгнул тяжелым люком. Рычаги и двигатель, как продолжение тела рванули рокотом и жаром сжатых газов. Ещё мгновение и гусеницы, сцепившись всем весом махины полезли неукротимой дорогой в себя и вперед. Слева сдавленный крик и хруст костей. Мысль, что это был наводчик была тошнотворно вязкой и тупой, как сам звук железа по живому. “Нет. Нет, нет, нет. Это не то, что я думаю и чувствую. Я не мог бы услышать”.
Танк шел. Ровной размеренной рысью. А он пялился стеклянными от запертой боли глазами на ровную дорогу, уводящую из страшного леса. Один из всего экипажа. Радость. Где-то он потерял ее. Обронил на бегу? Или потом позже. Его не радовали ни удачное освобождение, ни сам танк с полным боекомплектом и топливом на 5 часов хода. Глаза наводчика страшной догадкой выползали из отпускающей паники.
Куда теперь? Что произошло на самом деле? Он резко остановил танк. Немая тишина в контрасте с низким рокотом.. Тяжёлые выдохи боли и тонкой надежды, что самое страшное с его другом всё же не случилось. Тишина весом в 40 тонн и длиной всей его недолгой жизни. От рождения и до этой точки пространства.
Нужно выйти…
***
Илья в мрачном забытьи закрыл глаза и проглотил ком сдавленной боли. Люк показался непривычно тяжелым и узким, но выбравшись из танка он точно знал, что нужно идти на восток. Нелепая мысль стучала в висках, причиняя острую боль. “В случае поломки и невозможности эвакуации уничтожить транспортное средство вместе с топливом и боекомплектом”.
Он шёл на восходящее солнце и с каждым шагом понимал, что непоправимо ошибся. Не то в направлении, не то в чем то ещё более важном. Всё, во что верил и знал превращалось в горечь. Слюна и кровь сбитых в кровь десен, чёрная вода из еловой канавы. Всë что наполняло и радовало когда-то, теперь, как сама жизнь, вытекало и заменялось бессилием и отчаянием.