Жила-была на свете одна женщина. Жила она неплохо, а вот была не слишком долго — возможно, оттого и считалась не слишком опытной и не больно-то везучей.
Всего-то хозяйства у этой женщины и имелось, что дом посреди леса, где сходились три дороги, да чёрный кот, да серая сова. Была женщина ведуньей и знахаркой, а многие звали её попросту ведьмой.
Случается, что люди не видят разницы в таких делах, как ведовство и магия, не понимают, где пролегает грань между доброй и злою волшбой, а ведунья к тому же была такая... не очень-то умелая.
Скажем, попросят её травяной отвар сделать, чтобы приворот совершить — сварит, да только всё без толку. Проведёт привороженный парень с девчонкой две-три ночки — да и бросит её. А всем же известно, что приворот просто так не проходит. Если уж парень противится ему — то иссохнуть должен да зачахнуть, а тут ну ничего такого! Не сохнет парень и не дохнет, и приворот на него более не действует. Провёл ночь-другую с влюблённой в него девицею да и женился на другой. Обидно же!
Или попросят ведунью да знахарку богатство приворожить. Скажет она заветные слова, пойдёт человек в лес, клад сыщет. И что думаете? Через год уже гол, как сокол! А ведь всем известно, что настоящее-то богатство неиссякаемо, хоть ешь да пей на золоте, хоть цыган каждый день петь-плясать в свой дом зови! Не кончатся денежки, если настоящая колдунья их приворожила. А значит, неумелая знахарка да колдунья жила в лесу, негодящая.
Потому люди и не боялись ведьму, ругали за глаза — знали, что не услышит. Настоящие-то, годные колдуньи бы услыхали. Но не эта!
Одиноко и горестно жила ведунья на отшибе, среди леса. И как-то раз постучала в её двери девушка, почти девочка.
А надо сказать, что зима была. Лютая, холодная, с треском да звоном, какие лишь при сильных морозах бывают. И вот пришла девочка на порог — платье рваное, шубейка в клочья, руки и ноги в ссадинах, лицо в крови. Испугалась ведунья да знахарка, стала лечить девочку, травами отпаивать да в бане греть, а та ни слова сказать не может, только дрожит.
— Кивни, если можешь, — попросила добрая женщина. — Зверь на тебя напал? Или человек зло с тобой сотворил?
Молчит девушка, ни слова, ни жеста. И в глазах страшное — словно лёд её изнутри сковал.
Повздыхала знахарка, подумала, уложила девочку спать, а сама стала особый взвар готовить. Обеспамятела её гостья, словно душу где потеряла, чувства потратила, а может такое не каждый человек. Скорее всего, холодун поблизости завёлся: зимний дух, жестокий да подлый. Попытался испортить девочку, а та не далась. И заморозил он её изнутри, сделал почти неживой. Такие люди весною умереть могут, если помощи им не оказать.
А бабушка учила ведунью особое зелье готовить, живительное. И не переживала ведунья, не думала, что не получится. Знала она: всё, что люди про неё сказывают, неправда, наветы злые.
Веря в силы свои и в рецепт бабушкин, собрала она по полочкам нужные травы да другое-прочее, что для взвара требовалось, и обнаружила, что одной лишь вещи в доме нет...
Спохватилась ведунья, что с лета не запасла одну лишь малость: водяных брызг, наполненных солнечным светом. Два дня пришлось ждать ясного дня, и оба дня девочка лежала в беспамятстве. Уже думала ведунья-знахарка, что не спасти ей душу юную, живую, так до весны пролежит девушка да и исчахнет. Но вышло солнце ясное из-за туч, бросило свои лучи на подставленную знахаркою кадку. Брызнула вода холодная, окатила добрую женщину с ног до головы. Только и радости, что успела брызг, наполненных светом, собрать в скляночку, да только сами знаете, каково это — зимой на морозе оказаться мокрым.
Пока со снадобьем возилась да девочку отпаивала — ещё держалась, а потом сама слегла. Настал черёд девушки помогать знахарке. Ходила она за ней целую неделю, и лишь потом смогли они побеседовать как следует.
— Спасибо тебе, добрая ведьма, что спасла, — сказала девочка. — Сама не знаю, как так вышло: ушла в лес осенью по грибы, очнулась посреди сугробов зимою лютою. А рядом домишко маленький. Зашла я туда, нашла старую одёжу — валенки да шубу рваную. И стала думать, как из лесу выбираться. Решила, что дорогу найду — осенью-то недалече ушла, дом рядом должен быть. Да только едва из домишки вышла — поняла, что за мною что-то гонится... Обеспамятела я от страха, побежала куда глаза глядят, вот и оказалась возле домика твоего.
— Не всё ты вспомнила, — покачала головой ведунья. — Или не всё рассказываешь. Должна ты помнить, кто тебя в плену держал всё это время да что в это время делал с тобой. Не помнишь?
Покачала девушка головой, глаза опустила. Сварила знахарка другое снадобье, три дня свою спасённую им потчевала, но ничего не добилась. Не смогла девушка больше ничего рассказать.
А на четвёртый день заскрипел под чужими ногами снег, засвистел кто-то по-разбойничьи, зло да резко. Выглянула ведунья в окно: сани стоят узорчатые, белыми волками запряжённые. И стоит в них молодец — сам весь в серебре и волосы серебряные, а глаза чёрные, недобрые.
— Что смотришь? — спросил у ведуньи молодец, и от его дыхания окно толстым слоем изморози покрылось. — Выводи сюда мою невесту. Свадьба у нас скоро!
— Так это ты, Холодун, девчонку украл? — спросила знахарка. — И не совестно тебе?
— Чего мне совестно? В прежние-то времена люди вон сами для меня красных девиц под ёлочкой оставляли, а нынче не допросишься! Дождался первых заморозков да пошёл сам себе невесту искать. Вот нашёл, да только, глупая, убежала до свадебки! А ведь нынче-то у нас что на дворе? Долгая ночь! Самое время Холодуну жениться, свадьбу пышную играть, девицу женой своей делать.
— А до того ты, значит, не трогал её? — спросила ведунья, окно протирая, чтобы видеть молодца.
— Кормил, поил, в уста сахарные целовал, — строго ответил Холодун. — Большего нельзя было себе позволить: если не в ту ночь с девицей дитя зачать, быть беде.
— А нынче, стало быть, можно? — криво усмехнулась знахарка. — Как же ты собирался на ней жениться, коли не знает она тебя, да и себя не помнит?
— А это я её памяти лишил. К чему ей? Родит мне дитя да и в землицу сырую ляжет, — пожал плечами Холодун. — Ей так даже лучше, если бессознательно всё будет. Разум ей заморозил, память выстудил, чувства все до единого холодом высушил. Мне ни к чему они — значит, и ей не надо.
Скрипнула знахарка зубами.
— Прочь ступай, — сказала. — Не получишь ты девушку.
Разгневался Холодун, а только к тёплому дому не подступиться ему.
— Отдавай добром, — пригрозил он. — Не то заморожу, выстужу всё кругом. Напущу мороз на всю округу — все людишки повымерзнут. Из-за тебя, упрямая!
Вздохнула ведунья, посмотрела на девушку — а та, бедняжка, от страха и слова вымолвить не может. Каково ей-то было узнать, для чего её похитили и в беспамятстве держали?
— Оставь её, — сказала знахарка. — И людей не трогай. Вот что я тебе предложу...
— Оставь её. Если тебе нужна жена, то я стану ей. Ни морочить, ни зачаровывать меня не надо, но и хоронить не спеши. Смотри — молода я и собой хороша, а что не буду замороженной статуей, так, может, и тебе веселее будет.
Нахмурился Холодун. Не привык он, чтобы с ним такие речи держали. Привык брать что захочет и ни у кого не спрашивать, а если и пытались ему перечить — холодил-морозил. Но маленький домик ведуньи был прогрет печкой да теплом человеческим, и не по зубам ему оказался. Сколько осаду держать придётся, сколько студить-замораживать? Этак и время самое волшебное пройдёт, и всё будет зря. Раз в несколько лет брал себе Холодун жену из людей, чтобы сына или дочь ему родила, и дети эти потом морозными магами становились. Упустишь время — не родится морозный маг в срок, и течение магии остановится.
— Нешто и правда по доброй воле за меня пойдёшь? А просить чего станешь?
Пожала ведунья плечами.
— Только чтобы ты, пока я при тебе, других девиц не похищал. Да ещё, как пройдёт время зимы, отпускай ты меня из своего терема хоть иногда по тропам лесным прогуляться. Вот и все мои просьбы.
Что ж, стала ведунья в тереме Холодуна жить. Он даже не обижать её старался, ничем не докучал да морозами не истязал, а только тяжко ей с ним жилось. Не было у Холодуна души! Не было в нём тепла человеческого. А ведь всякому известно, что любой человек в другом тепла ищет.
В ту, долгую и морозную, ночь понесла от Холодуна ведунья. И к концу лета пришла ей пора рожать.
— Отпусти ты меня перед тем, как ребёночка тебе принести, — попросила женщина. — Давно по лугам да по лесам не гуляла, ягоды красной не срывала, не собирала цветов да венков не вила.
— А не обманешь? — спросил Холодун.
— Нет, не обману, — сказала ведунья. — Один вечер погуляю да в терем твой приду.
— Смотри, приходи, — сказал ей Холодун. — Скучно мне без тебя будет, пусто и холодно.
— Разве ты от холода страдаешь? Ты же дух зимы, — удивилась ведунья.
— Сам не знаю, — ответил Холодун. — А только привык я к тебе.
— Ну, пройдёт это. Стану я стара, потом умру, а ты снова за своё примешься, — усмехнулась ведунья.
И пошла по лесу пройтись, знакомыми дорожками.
И встретила в своём дому ту самую девицу. Сидела она, книги читала, зелья училась варить, и так обрадовалась свой спасительнице, что даже забыла поклониться — сразу обниматься кинулась.
— Сбежала?
— Нет, погулять отпросилась, — ответила ведунья. — Скоро вернусь. Дай-ка мне вон ту книгу с верхней полочки, не дотянусь.
Села она читать и не заметила, как вечер над лесом пролетел, синим крылом верхушки деревьев задевая. Наступила ночь. Затеплила ведунья свечу, дочитала страницу до конца и стала всё, что требуется для зелья, собирать.
— Для чего тебе? — удивлённо спрашивала девица.
— А так. Соскучилась по зельям своим, — отвечала ведунья.
А сама думает: получится ли? Действует снадобье лишь на живых, у кого душа человеческая, а вот на таких, как её муж, разве сработает? Но всё-таки сотворила состав, ссыпала в мешочек холщовый да и пошла восвояси.
И перед тем, как родить, попросила Холодуна выпить.
— Горячо, — только и промолвил дух зимы, сделав первый глоток.
— Не бойся, не растаешь, — сказала ведунья. — Или поможет, или прежним останешься.
— Чем же поможет? Смотри, если отравить меня хочешь, — сказал Холодун.
— А разве ты не бессмертный, муженёк?
— Увы, — ответил Холодун и допил снадобье.
Долго ли коротко ли, а только родила ему ведунья дочь, а потом и вторую, а после — сына. И жила с ним долго-предолго, ни на что не жалуясь. Только каждый раз, как отпрашивалась, всё новые травы приносила и Холодуна отварами поила. Всё надеялась, видно, что будет он к ней теплее и человечней.
Трёх морозных магов они вырастили, да не тех, что прежде: более спокойных и добрых к людям, чем былые. Но человеческая жизнь кратка. Легла однажды погожим тёплым сентябрём ведунья спать и не проснулась.
А наутро ударили по округе заморозки. Инеем всё покрылось, ледяными коростами оделось, и ходил Холодун по лесу, сказывают, сосульки с деревьев сбивал... и плакал.
Прошло пять лет, и снова настала ему пора жену искать. Увидел Холодун в лесу девицу и только руку поднял, чтоб зачаровать её, как тут же и опустил. Не дело это — чарами людей заманивать. Не любила этого жена его, покойница. Вышел дух зимы из чащи глухой. Лицом чист и бел, глазами чёрен. Сам в серебряном и волосы серебряные.
— Здравствуй, — сказал девице. — Ищу я невесту себе. Сам я богат и знатен, а жена мне требуется такая, чтобы теплом от неё веяло.
Улыбнулась девушка робко и плечами пожала.
— Не могу я вот так сразу за незнакомого человека замуж выйти, — сказала, а сама глазами так и стреляет.
Вздохнул Холодун. Стал вспоминать рассказы жены, как это у людей делается.
— Тогда давай, — говорит, — погуляем, побеседуем. А там и сватов к тебе пришлю.
Так и повелось с тех пор: не ворует Холодун девиц-красавиц, не зачаровывает и в могилу ледяной своей ворожбой не сводит. Всё у него стало так, как ведунья мечтала: по любви. Только нет-нет да и подумает он, что самой ей этой любви мало досталось. И жалеет. Вот тогда и трещат по всей округе морозы. Так и есть.