Волны выносят на берег миллионы бутылочных осколков. Они покрывают пляж, утопая в песке, и сверкают на солнце, со звоном перекатываясь в полосе прилива. За 74 года океан обточил их так, что по ним можно идти босиком, как по гальке. Их зеленоватое стекло обтерлось, но все буквы и цифры еще можно прочитать. Я поднимаю большой осколок бутылки из-под кока-колы, на котором выдавлены цифры «8 - 42». Это месяц и год производства.
Потом я вхожу в воду. На огромном пляже нет никого. За спиной качаются кокосовые пальмы, мягкие волны закапывают ступни ног в белый песок. Надеваю маску, которую вчера вечером мне дала Мари, хозяйка отеля.
Часы показывали восемь или девять - время, когда жизнь на Эспириту-Санто, самом большом острове Вануату, замирает. Столица, Порт-Вила, куда прибывают белые круизные корабли и где пожилые туристы-австралийцы сидят вечерами в многочисленных барах, осталась в трех сотнях километров отсюда, на другом острове, Эфате. Здесь, в Луганвилле, крупнейшем городе Эспириту-Санто, в густом, душном воздухе стояла полная тишина. Я сидел во дворе маленького отеля и читал забытую кем-то книгу. В бутылке из-под кока-колы догорала свеча, на боку, в потертом океаном зеленоватом стекле, были выдавлены цифры «б - 45». Месяц и год. Потом залаяли собаки, и во дворе появилась Мари со старой маской для подводного плавания в руке. «Оставил кто-то из гостей», - сказала она. „Я хочу завтра найти такую же бутылку», - сказал я и кивнул на свечу. «Целые попадаются все реже, - сказала Мари, - но тебе должно повезти». Улыбнулась и протянула мне маску. Я положил забытую кем-то маску на забытую кем-то книгу. Мы еще долго о чем-то говорили, а потом Мари ушла, и собаки бежали за ней, восторженно виляя хвостами.
Сейчас я стою в этой маске на берегу. Почему-то мне не по себе. Я уже знаю, что будет, когда я нырну. Там, под водой, в 20 метрах от берега, на глубине пары человеческих ростов, похоронены тонны ржавых танковых гусениц, осей грузовиков и пушечных лафетов.
Вперемешку со всем этим - кучи ржавой, покореженной стали, которая потеряла свой первоначальный вид настолько, что никто уже не разберет, чем она была в тот день, когда кончилась война.
Но все это меня не интересует. Где-то там, среди ржавой стали и боевых машин, лежат 2 миллиона бутылок из-под кока-колы, произведенных с 1942 по 1945 год. Мне нужна одна.
Я делаю глубокий вдох и ныряю, медленно двигаюсь вдоль дна, На белом коралловом песке разбросана ржавая военная техника. Чем глубже и дальше от берега, тем более густым становится ее слой. Потом песок пропадает совсем, остается только ржавая сталь. Здесь, на глубине семи-восьми метров, лазоревая вода делается чернильно-синей, а затем дно резко срывается вниз - и горы железа сливаются в единое черное пятно.