Ранее: часть 1, часть 2, часть 3.
- Так. Не стоит нам сегодня дальше в пути оставаться. – заявил Борщ осматривая небо. Он дёрнул поводья и направил своего слобны на обочину. Спрыгнув с воза, он поспешно начал разбивать лагерь и готовить место для костра.
Я посмотрел на небо. Ясное, местами редкие облака. Солнце ещё высоко. Чего так обеспокоило моего спутника, мне было не понять.
- Ну чего ты расселся? У нас времени не так много. Давай вон, корягу ту сюда подтащи. Да вон, с яблони сухой тащи всё, что сможешь пообломать. Если ещё что найдёшь, что горит, всё тащи. – бубнил мужик и по его лицу было понятно, что дело серьёзное. – В сторону мельни проклятой не ходи. – крикнул он мне в след.
На самом деле мне и самому не шибко туда хотелось. В рассказ о ведьме, что там обитает, верилось с трудом. Но, кто его знает, что там? Я поспешно кинулся собирать всё, что можно было использовать для костра. Мне повезло не только дотащить всё, на что указал Борщ, но и найти в траве старую, давно разбитую телегу. Вот только всю её на дрова я разломать не успел.
- Всё, хватит! Давай бегом сюда. Сейчас ночь настанет. – закричал Борщ. Я же решил следовать его советам. Пока он меня не обманывал.
Мы уселись у костра, и мой спутник подал мне огромный тулуп. Было это всё странно. Солнце ещё высоко, воздух по-летнему тёплый. Только ненадолго это оказалось. В считанные мгновения небесное светило вопреки здравому смыслу закатилось за горизонт, и вокруг наступила непроглядная тьма. Даже свет от костра не мог её развеять. Небольшой островок света, к которому жался и слобень Борща, резко обрывался стеной темноты. Вокруг стояла мёртвая тишина, звёзд на небе не видно. Казалось, даже ветер стих, опасаясь этой темноты. А вместе с темнотой пришёл и жуткий холод.
В непроглядной темноте и глухой тишине, где из звуков было только урчание в брюхе слобня, треск костра и сопение Борща, мы оставались недолго. Где-то в темноте раздался булькающий, утробный звук. За ним второй, третий. И вот, вокруг нас стол галдёж, сильно напоминающий кваканье лягушек весной.
- Жабы, что ли? – осторожно спросил я.
- В жены тебе жаба будет, если глупости такие на ум приходят. – забубнил Борщ. – Кваки это.
- Лягушки, в смысле?
- Может ты и вправду на разум слаб? Говорю же тебе, кваки. Твари, что под землёй живут и света любого чураются. Лишь по таким ночам выбираются, когда тьма непроглядная наступает. И пока луна на небе не появится, жрать будут всё живое, что в темноте найдут.
- Слушай, ну, не ворчи. Правда, не знаю я, кто такие.
- Да, говорю же, кваки. Твари подземные. Вот по звуку этому их определить можно. Но ты не бойся, к нам не подойдут. Даже если уголёк тлеть будет, не рискнут подойти. Очень уж они света боятся. Так что, пока костёр у нас есть, в безопасности мы.
- А выглядят то они как?
- Да мало кто увидеть смог их. В темноте они. Ещё меньше тех, кто после встречи с ними живым остался. Говорят, когда-то их даже ловили хитростью какой-то. Вроде, тело у их, как у крысы небольшой, но брюхатой. Лапы когтистые и гибкие, и вот лапами они на жаб похожи очень. Прыгают также. Хвост очень длинный, тонкий и весь как жалами осиными покрыт. А вместо головы у их только пасть зубастая. Ничего нет, что на головах ещё бывает. Нет ушей, глаз, носов, усов. Только пасть зубастая. Под землю зарываются и темноты ждут. Прожорливые твари эти, просто страсть. Слобня обглодают, тот и по нужде от страха сходить не успеет. – между тем, кваканье раздавалось совсем близко.
- Точно, света они боятся? Глаз то, как говоришь, нет у них. – настороженно поинтересовался я и подвинулся ближе к огню.
- Да точно. Много раз в такую ночь в поле оставался. – Борщ подвесил котелок над костром, налил воду и начал готовить кашу. – А вот соседу моему, Мямле, не свезло. Съели его. Да ему вообще, как то в жизни нескладно всё было. А всё потому, что змея летучего обидеть вздумал.
- Так у вас тут и змеи летают? – я невольно посмотрел туда, где за темнотой должно было быть небо.
- Ты совсем мордофиля? Летавец это, сила гнилая. Не слыхивал? – Борщ посмотрев на то, как я помотал головой, разочаровано ударил деревянной ложкой по котелку. – Ну, так слушай. История эта с ним случилась зим восемь, или девять, назад.
Борщ добавил в котелок зерно, посолил и кинул кусок сала. Над нами разлетелся приятный, хоть и очень простой аромат, от которого заурчало в животе.
Мямля
Мямле с детства не особо то и везло. И рылом не вышел, и телом. Умом тоже не блистал. Девки на него не смотрели, да и сам он их привлечь ни чем не мог. Разве что, размером отростка своего постыдного, что до колен свисал. Так ведь, девкам то, такого добра и даром не надо. Не этим мужик ценен. Вот и все праздники, когда кострища молодняк на полянах жжёт, без него проходили.
Женился он на бабе одной из дальней деревне. Там ту и в жёны себе взять никто не хотел, от того, что кровь у неё дурная. Батя еёный, еёйным детом был. А мамка, не только мамкой, но и сестрой старшой.
Ну, ничего. Семью создали и ладно. Только вот живут, а детей нет. Ну и стали над Мямлей мужики подшучивать по поводу этому. Вот тогда и решил Мямля, дескать, пущай баба его от Летавца брюхатится. Ну, многие так детей заводят, коль сама природа не даёт. А Летавца того, хоть змеем летучим и обзывают, только не змей он, а мужик. Облик мужика любого принять может, и бабу обрюхатить. Да так, что потом ребёнок на мужика того, чей облик Летавец перенял, похож будет. Самого ж Летавца опознать можно по двум полосам чешуйчатым на спине, вроде крылья. Из чешуи той волос растёт мягкий. Хотя, поговаривают, в змея с крыльями он тоже обращаться умеет.
Уж и не знаю, кто Мямлю научил тому, что коль волосок такой выдернуть, счастье тебе будет, да только уверовал он в то.
Жена как Летавца манить начала, Мямлю из дома погнала, ну, что бы самой не шибко смущаться при муже. Да только она в дверь его, а тот в окно и за печкой спрятался. Смотрит, явился змей, да облик принял красавца такого, что Мямля пожалел, что сам бабой не родился. Сидит, да мозоли в кровь натирает, наблюдая, чего там змей с бабой его вытворяет. И ревностно самому, и обидно, а страсть как интересно. Так ведь и долго это дело у них, что вдвойне обиднее Мямле оказалось.
Как выдохся Летавец к утру, да остановился. На бабе Мямленой лежит, дух переводит, так сам Мямля из укрытия своего и высунулся. Подкрался, да как дёрнет волосок. Повернулся Летавец, обиженно посмотрел, межеумком назвал, да рукодельником. Шмыгнул в окно и исчез. И вроде ничего, а покатилось всё под горку у Мямли.
Как сено сушить задумает, так или ветер снопы разворотит, или дождь его поляной пройдёт. Как грибы собирать, так только те, какими мух морят. Одна куча дерьма слобневого на всё поле будет валяться, так он в неё и вступит. На рыбалку пойдёт, вернётся раками покусанный. За раками пойдёт, так птицы обгадят внезапно слетевшие с деревьев. На охоту утиную отправится, так на кику нарвётся обязательно. Раза три он на ту кику попадал. В последний раз прямо в яму, где она спала, провалился. До самой деревне гнала его.
Всё время, то съест чего не то, то выпьет. Мчится к месту отхожему, да перед самой дверью и расплескает добро своё в портки. А коль донести сумеет, так или дверь косяком зажмёт раздутым, или там жена засела. Бегает, прыгает, терпит, да и сам понимаешь.
А тут вовсе, за ягодами пошёл. Ежевика тогда уродилась крупная. И ведь полно ежевики везде, так он с дурман-ягодой спутал, уж не знаю, где и нашёл. Специально мужики найти пытаются, а не выходит. Так вот, наелся и привиделось там ему чего-то. Под утро смотрим, он голый по крыше деда Истомы как цапель вышагивает и комаров на себя ловит, срамом своим, как цветком нежным размахивая.
Походил, попрыгал, да и свалился. Переломал всё, что человек переломать при падении может. И курник деду Истоме, и дровник разворотил, и на грядках всё переломал. Даже изгородь и ту завалил. Ну, сам тоже, ушибся немножко, пару синяков потом нашлось.
Так не всё это. Упав, он отчего-то представил, что спиной к скале прижался, а перед ним обрыв, а под ногами узкий уступ. И вроде по уступу этому надобно ему идти, чтоб в безопасное место выбраться.
Вот так, идут бабы к колодцу, а тут чудо такое по дороге ползёт, змея своего за собой бережно тянет.
Потом уж кто-то к ведьме ходил по делам своим, да про Мямлю рассказал. Наставила ведьма, чтоб волосок Летавца он сжёг, тогда и горести его закончатся. Да только ведь этот негораздок потерял волосок ещё тем днём, как и добыл его. Бежал показать кому-то, упал и всё, нет волоска.
Ну, вот так вот и жил. То из отхожего места его вылавливаем, то из колодца, то с дерева снимаем, где он бубенцами своими за ветки зацепился. А то и вовсе, слобень Митрофия на него нагадил. Да так удачно, что сам Мямля весь, как пчела в меду, а сапоги чистые. Как уж так вышло, и не представить. Стоял у изгороди Митрофия, с мужиками о бедах своих разговаривал, глядь, зверь задом по ту сторону изгороди повернулся и жидким обдал.
Очень уж Митрофий переживал о случившемся. Ещё бы, зверь любимый, а захворал неясно от чего. Отварами потом слобня своего отпаивал.
Да вот, так вот почти каждый день с Мямлей и случались такие странности. И опасного ничего, даже и синяки не всегда, но неприятно. Ещё бы, вот сидят девки на лавке, лещину лузгают, а тут он, опять голый, от свиней убегает. Кому приятно такое рассматривать.
Да вот, один раз не свезло ему. И, так если взять, и не случилось бы ничего, коль дома бы остался. Да нет. Как приспичило ему в лес за травами. Увлёкся он, или забылся. Только вот не заметил, что ночь такая, как сейчас, спускается. Только косточки и нашли по утру. Их и похоронили. А жена у него сына народила двумя лунами позже. Красивый пацан вышел. И даже и не сказать, что от силы гнилой нагулян. Крепкий, румяный, всегда всем помощь окажет, коль надо. Не зря мать Добраном назвала.
Долгожданная луна
Борщ закончил свой рассказ и попутно закончил готовить кашу. Мы принялись ужинать, и за трапезой не заметили, как голоса квак стихли. Спустя мгновение тьма начала редеть, а на небе появилась огромная луна.
- Ну вот, и в этот раз нам свезло. – облегчённо сказал Борщ. – знать можно спать ложиться, а по утру и в путь. До утра недолго осталось.