Здесь была обещана вторая часть статьи о взаимоотношениях Александра с женским полом, но с учетом сюжета -- она будет в следующий раз. А сейчас...
Дело о проскинезе
Итак, в прошлой серии мы увидели, как жестокий Александр подвергает побежденных ужасному, прямо-таки чудовищному унижению, заставляя простираться перед своей особой и целовать сандалии... ;) Ну так разберемся, что же, собственно, это было.
Для начала -- сценаристы явили нам анахронизм. Александр действительно пытался ввести в своем окружении церемонию проскинезы, но произошло это не после битвы при Иссе, а значительно позже: уже был мертв Дарий, заключен брак с Роксаной, побеждена Согдиана. Персия признала Александра Царем царей, что, собственно, и породило затруднение. Причем отнюдь не с персами, а со своими. Но давайте по порядку.
Церемония проскинезы заключалась в падении ниц перед царем, либо иным высокопоставленным или уважаемым лицом.
При встрече двух персов на улице по их приветствию легко можно распознать, одинакового ли они общественного положения: ведь в таком случае вместо приветствия они целуют друг друга в уста. Если один лишь немного ниже другого по положению, то целуются в щёки. Если же один гораздо ниже другого, то низший кланяется высшему, падая перед ним ниц.
(с) Геродот
С точки зрения персов это был нормальный жест почтения (сродни прикосновению к стопам у индийцев), к которому их никто не принуждал. Напротив, как пишет Ксенофонт, временами проскинезу совершали и в таких ситуациях, когда осторожность советовала бы воздержаться:
После этого, по приказу Кира, они дотронулись до пояса Оронта, обрекая его тем самым на смерть, причём все встали, в том числе и родственники Кира. Затем его вывели те, кому это было поручено. А когда его увидели люди, прежде падавшие перед ним ниц, они исполнили это и теперь, хотя и знали, что его ведут на смерть.
(с) Ксенофонт, "Анабасис"
В случае, если объектом проскинезы был царь, ниц падали все, ибо царь выше всех прочих. Поклон ему мог сопровождаться поцелуем ноги или земли у ног. Мог не сопровождаться. Зависело, видимо, от ранга того, кто выполнял обряд, потому что известно, что родственников и лиц, к ним приравненных, царь поднимал и целовал в губы, народ ступенькой пониже -- в щеку. Царские сандалии, видимо, доставались тем посетителям, о которых бы еще подумали, пускать к царю или нет, и для которых возможность увидеть монарха лично и пасть перед ним ниц сама по себе была редкостной удачей и честью, возвышавшей их в глазах своих и окружающих, и вообще улучшающей карму (это я почти не шучу).
Отношения к богопочитанию проскинеза, адресуемая царю, не имела никакого -- божеством персы своего царя не считали. Это заблуждение было присуще македонянам и грекам, с чьей точки зрения почитать таким образом можно было только божество: значит, мол, персы воздают своим владыкам божеские почести. Но как мы помним, кланяться Александру заставляют персидских слуг, а они заблуждаться подобным образом уж никак не могли. "Перед вами сын Зевса -- падайте ниц, целуйте ноги!" -- тоже обоснование, пригодное для греков. А уж вопли толстого мальчика: "Он не Бог и он злой, не буду кланяться!" -- и вовсе смех и грех. Персам как раз было совершенно параллельно, сын ли Александр Филиппа, Зевса, змея Шеши или мумии жреца Имхотепа. Он царь = ему положена проскинеза. А злой он при этом или добрый -- опять же дело десятое, цари -- они всякие бывают. Так что здесь сэр Сиддхартх лукавит. Как и в том, что касается реакции индусов: как мы помним, когда Хасти простирался перед Бамни, уткнувшись лицом в его стопы, Пуру возмущаться и обзывать отца асуром не спешил... Вот если бы пацан заорал: "Я не буду простираться перед этим чужаком, мой царь -- Дарий Ахеменид!" -- вот тут да, были бы и историческое обоснование, и пионер-герой!
Как я уже упоминала, вопрос проскинезы возник позднее, после покорения Персии, и возник неожиданно остро. Дело в том, что персы, признав Александра Царем царей, фактически наследником Ахеменидов, принялись воздавать ему почести, положенные человеку этого титула и положения. И кто б мог подумать, что из-за этого вновь возникнут межнациональные терки, словно для них и без того мало поводов! Но нет -- македонских подданных Александра раздражало то, что персы выполняют перед ним проскинезу, а персидских -- что македонцы ее не выполняют.
Кто-то, может, усмехнется. Александру было не смешно. Э. Бадиан пишет: «Александр... не cмог бы отменить восточный обычай, поскольку это ставило под сомнение его притязание на законность». Запретить персам простираться он не мог, так как с их точки зрения это как отказ от одной из царских регалий. Если перед царем не простираются, то "Царь не настоящий!". Заставить простираться македонян... тоже не совсем реально. Но Александр в жизни часто дерзал на невозможное. Поэтому попробовал привести ситуацию к некоему единому знаменателю.
Как передают Плутарх и Арриан со слов Харета, для этого был устроен целый спектакль. Для начала в македонскую среду запустили разговоры о персидском обычае, чтобы прощупать почву. Мнения разделились, но большинство, естественно, было против, а Каллисфен произнес блистательную речь, осуждавшую подобные начинания. Некое время спустя Гефестион устроил пирушку, на которую были приглашены как персидские, так и македонские приближенные и друзья царя. Причем македонян Гефестион, судя по всему, отбирал заранее, объяснив, чего ради все затевается, и что будет нужно сделать.
Как среди гостей затесался Каллисфен -- непонятно. Два слова о нем (подробности позже, отдельной статьей). Племянник Аристотеля Каллисфен из Олинфа вошел историю как защитник свободы и светоч демократии, пострадавший за свое свободолюбие, справедливость и человеческое достоинство. На самом деле личность это была весьма... своеобразная. Сам Аристотель считал внука своей сестры человеком недалеким, несмотря на ученость, даже сказав однажды: "Каллисфен – прекрасный оратор, но человек неумный". И этому можно поверить.
Для начала -- самомнения тут был океан и маленькое озеро. Каллисфену, например, случалось заявлять, что вся слава Александра зависит исключительно от него, ибо все, что будут знать о нем потомки -- это то, что напишет Каллисфен. И если Александр станет богоравным, то тоже лишь потому, что Каллисфен так напишет... Одним словом -- еще, мол, вопрос, чему Александр будет более обязан славой -- своим деяниям, или перу Каллисфена... Скромный был философ, что тут скажешь! Хотя в чем-то и прав отчасти -- вспомнить хоть Вьясу, хоть Шекспира...
При этом Каллисфен отнюдь не возражал и впрямь сочинять Александру панегирики, превознося его как божество, именуя сыном Зевса, Амона, или кого там еще из небожителей Александру приспичит получить в названые отцы. Вышесказанное отнюдь не мешало ему резко высказываться против проскинезы и персов, ее практикующих, цитировать в присутствии Александра фразы типа "Умер также Патрокл, тебя гораздо лучший", и рассуждать с Филотой (сыном Пармениона) о том, что Афины несомненно дадут политическое убежище любому, кто убьет тирана -- надо думать, Филота позднее сильно жалел об этих разговорах.
Таким образом, совершенно непонятно, как Каллисфен оказался на той вечеринке. Впрочем, и Александр не заблуждался, чего будет стоить его соотечественникам исполнить персидский обряд. На пиру царь сидел возле алтаря с горящим на нем священным огнем. В сущности это был еще один персидский обычай, но для греков не было ничего особенного в том, чтобы находясь в другой стране, уважить местные божества. Итак, пишет Ф. Шахермайр:
Снова званый обед у царя, но уже совсем особого рода. Все присутствующие в крайнем напряжении. Гефестион — главный устроитель. Он побеседовал с каждым из приглашенных и попытался сговориться относительно того, как будет протекать церемония. Все произойдет так: царь будет пить за здоровье каждого из гостей по кругу. Сначала он поднесет золотую чашу к своим устам, а затем пошлет ее тому, кого чествует. Тот должен подняться, подойти к алтарю, опорожнить там чашу, затем пасть ниц и, наконец, обменяться с царем поцелуем в уста.
(с) Ф. Шахермайр, "Александр Македонский"
Кстати, есть версия, что от македонян требовалось не падать ниц, а поклониться, коснувшись рукой земли, а затем послав царю воздушный поцелуй. Создается впечатление, что Александр пытался найти компромисс, либо хотя бы оставить македонцам возможность держать в кармане фигу: мол, если совсем невмоготу, кланяйтесь царскому огню, он-то точно божественный, но чтобы с виду все было прилично!
Далее разворачивается следующая сцена. Александр называет кого-то из присутствующих, пьет за его здоровье и предлагает ему царскую чашу. Тот подходит, пьет вино, после чего земно кланяется Александру (или огню рядом с ним), получает от царя поцелуй и возвращается на свое ложе. Персы честно исполняют проскинезу, македонцы тоже кланяются (кто огню, а кто царю -- нам ныне знать не дано). Наконец очередь доходит до Каллисфена. Александр, видимо, предчувствует возможность подвоха, поэтому когда Каллисфен берет чашу, выпивает вино и, не поклонившись, подходит за поцелуем, царь (якобы) отвлекается на какие-то слова Гефестиона, и не видит проявленного непочтения. Все бы ничего, но тут некто Федон орет во всеуслышание: "Царь! Не целуй его! Он не поклонился!". Возможности спустить дело на тормозах не остается, Александр, не сумев скрыть досады (на Каллисфена или на Федона?), отказывает философу в поцелуе, тот уходит, беспечно заявив: "Ну что ж, одним поцелуем меньше!".
По окончании праздника, опять же со слов Харета, у Александра неприятный разговор с Гефестионом на предмет: "Это что было?". Гефестион сам в непонятках -- все было оговорено, все согласились. Хотя зачем было звать Каллисфена, чье мнение (за которое он уже заслужил у оппозиции репутацию "храбрейшего человека при дворе") было общеизвестно? Непонятно. Еще более непонятно, зачем на праздник понесло самого Каллисфена. Если он знал, что планируется -- так зачем тогда согласился прийти? Или его как раз не звали, и великий борец за эллинскую свободу приперся без приглашения? Вообще-то зная его фамильярное отношение к "однокласснику" (Александру), такое предположить вполне возможно. Если философ собирался устроить провокацию, чтобы в очередной раз покрасоваться в белом плаще, ему удалось. Вот только терпение Александра, кажется, именно в тот момент и лопнуло, и когда случился "Заговор пажей", царь ни секунды не сомневался, кто был идейным вдохновителем, хотя был ли им Каллисфен в действительности -- один Зевс знает.
Что касается проскинезы, то Александр пару дней после неудачи не показывался на людях, из чего можно судить, что он расстроился. Потом плюнул и оставил греческих подданных в покое, впредь принимая такие знаки почитания только от представителей восточных народов, и предоставив остальным кланяться, как им заблагорассудится.
Вот только македоняне и тут нашли повод быть недовольными. Как уже упоминалось, по обычаю совершивший проскинезу приближенный получал царский поцелуй. Предметом для возмущения было: "Почему Александр целует этих персов, а нам такого счастья не достается?!".